Пью задумался.

– Может, и так. Давайте-ка припомним, кто был здесь в ту ночь, когда мы собирали Томаса в дорогу. Во-первых, старина Вудсон, человек чистый, как стеклышко, во-вторых, парнишка с фермы Понт, затем делегат из Герефорда, потом…

Он записывал имена на бумажку. Всего вместе с руководителями, живущими на ферме, набралось пятнадцать человек, которые знали достаточно, чтобы выдать Томаса. Но все это были уважаемые люди, и никто бы не поторопился обвинить одного из них.

– Ну что ж, поскольку охота на предателя окончена, – сказал Таппер с иронией, – то мы с мальчиками не откажемся чего-нибудь поесть. Если вы уверены, разумеется, что пища не отравлена.

На этом следствие прекратилось. Но только на время.

Исчезла прежняя дружеская атмосфера «Вольной фермы». Теперь это была «Ферма невольных подозрений». Никто никому не доверял. Каждому было ясно, что ни один из этих людей не мог оказаться предателем, и все же их общая тайна каким-то непонятным путем просочилась наружу.

Беньовский, которого подозревали больше других, казалось, даже не замечал сгустившегося над ним облака.

Он продолжал любимую работу: муштровал будущих солдат революции, проводил бессонные ночи, составляя планы и разрабатывая стратегию восстания, писал длинные письма-инструкции для тех тайных рабочих батальонов, которые сам не мог посетить и проинструктировать.

А между тем еще один фургон с оружием попал в руки властям. Потом еще один.

Теперь сомнений уже не оставалось: кто-то из ведущих чартистов был шпионом правительства.

Но кто?

Однажды днем Пью отозвал Оуэна и Тома в сторонку. Он был бледнее смерти – видно, его что-то сильно взволновало.

– Думаю, вам-то можно доверять, – начал он.

– Можно, – решительно сказал Оуэн, а Том кивнул головой.

– Думаю, что я… что мне кое-что известно. Но нужны доказательства. А для этого мне придется съездить в Крикхауэлл. Когда я вернусь… – Он замолчал и огляделся; они стояли у дверей конюшни, кругом никого не было. – Если я по какой-либо причине НЕ вернусь, распечатать вот это. Немедля!

Оуэн взял конверт и осторожно опустил его в карман.

– Но пока не открывайте, – продолжал Пью серьезно. – Только если я не вернусь до темноты. Неприятная это штука – подозревать товарища. И я не желаю ни с кем делить мои подозрения, пока не будет верных доказательств. Очень надеюсь, что я ошибся. Вот и все.

Через минуту он уже вскочил в седло и стал спускаться в долину. И тут же из кухни вышел Беньовский, который в тот день оставался дома. Он предложил им пойти на ближний луг и попрактиковаться в стрельбе из пистолета. Конечно, ребята согласились и вскоре почти забыли о таинственных словах Пью.

В те дни на ферме хватало дел. Поля» – славный он человек! – учил их не только стрелять из пистолета и рубиться саблей, но и сидеть в седле, и орудовать пикой при встрече с кавалеристом, и многим другим вещам, которые вскоре могли оказаться полезными. Лето уже подходило к концу, но еще можно было купаться – это тоже отнимало время. А кроме того, приходилось делать кое-какую работу на ферме; хозяева кое-как сводили концы с концами, хотя ферма служила главным образом для маскировки чартистского штаба.

Солнце садилось. Лучи ползли вверх по восточным склонам. И вот они ударили уже снизу, с самого дна долины, наполняя ее лиловыми тенями. Оуэн, еще весь мокрый после купания, бегал по прибрежному лугу, когда ему вдруг вспомнился утренний разговор. Он взглянул на дорогу, но Пью не было видно. Может быть, он уже вернулся?

Но и на кухне его не оказалось. Таппер, Саймон, Беньовский, Фрост и еще несколько человек садились ужинать.

– А где Пью? – спросил Таппер.

– Он, кажется, собирался в Крикхауэлл, – беззаботно ответил Том.

Это не держали в секрете: все, кто жил на ферме, постоянно отлучались, когда того требовали личные их дела или общее дело.

– Что ж, приступим, – предложил Беньовский, и все сели к столу.

Оуэн часто отрывал взгляд от тарелки и глядел через низкое окно на черные зубцы гор в оранжевом ореоле. Хорошо. Он подождет до конца ужина.

Ужин кончился быстро, потому что за едой никто не мешкал, все спешили вернуться к своим делам, а если срочной работы не было – к обсуждению новостей и последней почты.

Пью не возвращался.

Оуэн встал, чуть не опрокинув стул, и направился к двери. Он старался выглядеть как можно беззаботнее.

Наконец-то! В сумерках он увидел всадника, приближавшегося по дороге. Конечно, это Пью. Через несколько минут он будет здесь. Мальчик вздохнул с облегчением: ему не придется никого обвинять в предательстве.

Он вернулся на кухню и снова сел за стол. Взрослые спорили, как обычно. Он уже давно про себя отметил, что самые яростные спорщики в мире – это чартисты. Спорят они всегда о самых непонятных вещах, произносят такие слова, которые и не выговоришь, и очень редко приходят к согласию.

Неужели можно предположить, что один из этих людей – предатель? Ведь за спиною каждого – долгий и трудный путь, многие побывали в тюрьме, иные за свои убеждения поплатились спокойной жизнью, хорошей работой.

Но через две минуты, через минуту все выяснится.

Легкий холодок пробежал у него меж лопаток. Все-таки это ужасно – ждать, ждать, когда будет наконец сказано краткое слово обвинения, которое вдруг превратит одного из его друзей в предателя, которое, может быть, заставит этих людей вытащить ножи из ножен и пистолеты из-за поясов.

Копыта зазвенели возле дверей.

– Вот и он, – сказал Беньовский, не поднимая головы.

Снаружи послышались шаги, и в темном дверном проеме показался человек.

– Здравствуй, Дэвис, – приветствовал его удивленный Таппер. – Что ты здесь делаешь ночью? А мы думали, это Пью. Мы его ждем.

– Вам долго придется его ждать, – мрачно ответил Дэвис. Он быстро оглядел их бледные и встревоженные лица. – Пью сейчас в тюрьме. Кто знал заранее, что он будет в Крикхауэлле?

Все повскакали с мест, заговорили все разом. Некоторые видели, как Пью выезжал с фермы, другие встретили его на дороге, иные только час назад узнали, что он уехал. Казалось, распутать этот клубок невозможно, даже если страсти улягутся и люди станут говорить один за другим, а не все вместе.

Выяснились факты: четыре полицейских схватили Пью в харчевне через два часа после того, как он прибыл в Крикхауэлл. Полицейских специально вызвали из Абергавенни. Кто сообщил им?

– И еще вопрос, – свирепо заявил Дэвис: – кто сунул ему в карман бумажку с какими-то планами, за которую ему дадут пять лет, не меньше? Я говорил с Пью за полчаса до того, как его сцапали, и он меня заверил, что при нем нет ничего опасного. Он сказал, что в дневное время никогда не берет ни писем, ничего,

«Сунул в карман какую-то бумажку!»

Это уж совсем гнусно. Значит, кто-то сначала вложил в карман Пью компрометирующую записку, а потом дал знак арестовать его. Это не просто предательство – это заранее продуманное, хитроумное предательство!

Люди не глядели друг другу в лицо. Подозрение, сильное и прежде, теперь становилось все сильнее. Даже Таппер, всегда предпочитавший верить только хорошему, теперь был вынужден признать факты: Пью предали, хитро и подло предали.

Но кто?

Все молчали. Дэвис из Крикхауэлла стоял в дверях и с кривой усмешкой переводил взгляд с одного лица на другое.

Том взглянул на Оуэна и кивнул. Тот решительно опустил руку в карман и вынул ее наружу – пустой.

Конверт, в котором было запечатано имя предателя, исчез!