Глаза его светились, голос крепчал и поднимался. Мальчики слушали стоя.

– Это и вправду славная песня, – проговорил Оуэн, – только я никак не пойму предпоследнюю строчку.

– Не беда. Со мною – скоро поймешь, – откликнулся маленький аптекарь. – А когда-нибудь – запомните! – стены Вестминстера эхом отзовутся на припев этой песни. Нет, они падут перед ней!

– Как стены Иерихона?[4] – спросил Оуэн, которого с малых лет заставляли ходить в церковь.

– Как стены Иерихона, – согласился аптекарь. – А теперь пора в путь! Я поведу Буцефала, а вы идите следом, пока не выберемся на дорогу.

Ребята последовали за скрипящей повозкой, а когда вышли на гладкую дорогу, Таппер освободил для них место среди бесчисленных коробок и свертков. Усесться было нелегко, но оба пассажира, по выражению аптекаря оказались «полудохлыми от голодовки, так что от каждого осталась ровно половинка».

Когда все устроились, Таппер щелкнул кнутом. Буцефал бодро затрусил по дороге, хотя отлично знал, что хозяин по доброте душевной никогда его не ударит.

Солнечное весеннее утро. Холмы по обе стороны дороги уже покрыты зеленью, которая становилась все ярче по мере того, как рассеивался ночной туман. Справа пенился, перекатываясь по валунам, Эббв Фач, и только фабричные поселки да шахтные строения портили картину.

Несколько раз Таппер останавливал тележку возле какого-нибудь дома и быстро перекидывался словом с женщиной за забором. Она говорила ему, что у нее болит, и аптекарь доставал из тележки порошки или пилюли. Однажды Оуэн пригодился как переводчик в таком разговоре.

Таппер, казалось, знал всех в этом районе. Каждого спрашивал о здоровье, о работе и горестно прищелкивал языком, когда узнавал скверные новости: «умер», «потерял работу» – эти слова слышались повсюду.

По дороге из одной деревни в другую аптекарь беседовал с мальчиками. Говорили обо всем, и вскоре Оуэн и Том пришли к выводу, что хозяин – самый ученый человек в мире. А иногда он пел песни – большинство из них мальчики ни разу не слышали. Впрочем, одну песню Том узнал.

– Это французская песня? Да? – спросил он. – Ее пели солдаты Бонапарта, когда шли в бой?

– Верно. Они сделали ее военной песней – к несчастью для себя. А сначала это была песня трудового люда, песня революции. Она звала в бой, но не против англичан или австрийцев, а против собственных хозяев да против иноземных королей, которые им помогали.

И, закончив «Марсельезу», Таппер рассказал историю песни. И про то, как французский народ восстал, сбросил своих владык и как владыки соседних стран, боясь за собственную шкуру, страшась собственных народов, ополчились против молодой республики, чтобы вновь посадить на престол короля.

– Какая подлость! – воскликнул Оуэн. – И кто победил?

– Видишь ли, французы вышвырнули завоевателей, но заодно выкинули и то, чего добились с таким трудом. Им надо было навсегда разделаться с правителями, а они позволили Бонапарту стать императором. Где империя, там война. Так оно и вышло. Миллионы французов, русских, немцев, англичан были убиты или искалечены, прежде чем удалось избавиться от императора, А теперь – что делать! – у них снова король.

– Что императоры, что короли – мало в них проку, – произнес Том глубокомысленно.

– Да и в королевах не больше, – добавил Оуэн, вспомнив про маленькую девочку, которая, как считалось, правила Великобританией.

– Браво! – захохотал Таппер. – Я вижу, из вас обоих получатся славные республиканцы.

В полдень остановились у маленькой таверны. Столы и стулья были выставлены в этот солнечный день прямо на дорогу. Таппер потребовал пива, чтобы «выпить, – как он выразился, – за новое содружество!»

Хозяин харчевни обрадовался, увидев их. Он тихо переговорил с аптекарем, и тот вручил ему большой запечатанный пакет, в котором, судя по его форме, лежали какие-то бумаги или книги.

– Вот и отлично, доктор! – сказал хозяин с ухмылкой. – Уверен, что мальчишки скоро выучатся вашим рецептам…

Затем он вдруг исчез в доме, пряча пакет под полой. В ту же секунду Оуэн заметил на дороге всадника. Он-то, должно быть, и спугнул хозяина гостиницы.

Незнакомец оказался довольно полным мужчиной средних лет. Его лицо в красных прожилках ясно говорило, что он любит поесть и выпить, что он больше трудится ртом и брюхом, чем руками. Судя по одежде, это был богатый землевладелец. Великолепный конь под ним свидетельствовал о большом достатке его хозяина.

– Ты опять здесь, господин шарлатан! – грубо пробасил он, осаживая жеребца перед самым столом.

– Да, и останусь здесь, пока во мне будет нужда! – ответил Таппер, спокойно поднимая глаза от своей кружки.

– Мне на тебя плевать, пока ты занят таблетками и микстурами, – хрипло засмеялся всадник. – Можешь травить дураков своими порошками – все равно их останется больше, чем нужно мне для работ на шахте. Но только не вздумай пичкать их идеями! Понимаешь?

– Я понимаю, чего вы так боитесь. И вы понимаете: когда народ начнет думать, кончится ваша спокойная жизнь. – Маленький аптекарь говорил очень мирно, однако его глаза, бесстрашно глядевшие в лицо всадника, горели, как два угля. – Травить этих бедняков? Будто вы уже не сделали все, чтобы угробить их, поселив в домишках, подобных чумным приютам, безжалостно обсчитывая их в конторе! В лавке вы их грабите, в шахте ломаете им кости.

– Чепуха! Оскорбительная и опасная болтовня! – Красное лицо всадника стало пунцовым, волосатая рука схватилась за хлыст. – Помни, я мировой судья. Я могу упрятать тебя в тюрьму как агитатора! Я могу…

– Вы можете заткнуть мне рот, мистер Дэвид Хьюз. Вы и подобные вам уже заставили замолчать многих, это верно. Тюремные двери открываются и закрываются по вашему слову. Солдаты стреляют по вашему приказу. По вашему требованию корабли увозят каторжников в Австралию. Но вам меня не запугать. – Таппер встал. Несмотря на свой малый рост, выглядел он внушительно. – Вам не удастся заткнуть рот всему Уэлсу, сэр, всей Англии. И голос страны будет по-прежнему требовать справедливости и свободы.

– Вы получите розог по справедливости!

Лошадь мистера Хьюза пятилась, поднималась на дыбы, он сдерживал ее с трудом.

– Убирайся из моей долины, проклятый бродяга, или тебе придется любоваться ею из тюремного окошка.

– Из твоей долины! – тихо повторил Таппер с неизъяснимой насмешкой в голосе.

– Да, моя! Или не мне принадлежат здесь каждая пядь земли, каждая шахта, каждый дом? О нет – каждый мужчина, каждая женщина, каждый ребенок! Стоит мне сказать слово, и все они будут голодать.

– Твоя долина! – опять проговорил аптекарь. – Да, мистер Хьюз, это верно: тебе еще придется нести ответ за эту долину.

– А тебе придется отвечать перед Судом. Дай только повод… нет, половину повода, и я тебя упрячу!

Выругавшись на прощанье, Хьюз хлестнул коня и умчался.