Следовательно, все наши усилия должны быть направлены на то, чтобы захватить смутьяна внезапно, не возбудив подозрений у остальных членов шайки. Когда же он окажется в наших руках, мы с ним живо расправимся, ибо нет такого порока, которому бы он не был подвержен, и нет такого проступка или преступления, предусмотренного нашим уголовным кодексом, которое этот негодяй не совершил.

— Правильно! Здорово излагает!

— Начиная со статьи, карающей гадалок и предсказателей будущего за злоупотребление общественным доверием, и кончая указом против вербовщиков рабочей силы, дающих ложные обязательства, он нарушил все наши законы. Составить обвинительное заключение будет легче легкого: запрещенные собрания, явное и тайное ношение оружия, уличные беспорядки, тайное общество, волнения, угрожающие общественной безопасности, бродяжничество, манифестации с лозунгами и символами, пропагандирующими неповиновение, нищенство, оскорбления действием, призывы к преступным актам, раздувание ненависти и междоусобной розни, агитация против законных властей, воровство, мошенничество, оскорбление служителей культа, высмеивание государственной религии, покушение на личную собственность, аморальное поведение, призывы к развалу семьи, попытка свержения существующего государственного строя, защита действий, квалифицируемых законом как преступления, покушение на свободу торговли, противодействие и сопротивление властям и так далее и тому подобное… Посему, господа, примем же единодушное решение: сразу после пасхи вышеупомянутый Иисус должен быть схвачен и осужден без промедления. Я кончил, господа. Благодарю за внимание.

Под гром аплодисментов взволнованной аудитории оратор сел, и Каиафа поблагодарил его от имени собрания.

— Вы сумели выразить наши общие чувства, — сказал он. — Примите мои самые искренние поздравления. Не думаю, чтобы кто-либо смог опровергнуть столь убедительные и логичные доводы, поэтому ставлю ваше предложение на голосование.

— Правильно! Голосовать! Голосовать!

— Итак, все, кто согласен с тем, чтобы вышеупомянутого Иисуса сразу же после пасхи арестовали и передали в руки компетентных следственных органов, должны опустить бюллетень со словом «за». Если же кто-нибудь — хотя я в такую возможность не верю — не усмотрит в действиях вышеупомянутого Иисуса никакого преступления, тот пусть напишет «против». Члены счетной комиссии синедриона прошлись по рядам с урнами, и вскоре председательствующий Каиафа объявил результаты голосования.

Слушали: Предложение арестовать упомянутого Иисуса сразу же после пасхи. Присутствовало — 247 человек. Принимало участие в голосовании — 247 человек. За предложение проголосовало — 246 человек. Против

— 0 человек Воздержался — 1 человек Постановили: Принять предложение единогласно Воздержавшимся был, само собой разумеется, непоколебимый Никодим. Как бы там ни было, на сей раз переговоры принесли ощутимый результат: было принято недвусмысленно ясное решение.

Выполнение его возложили на верховного первосвященника, и тот уже собирался объявить собрание закрытым, когда слова попросил капитан храмовой стражи. Он сказал, что у него сообщение чрезвычайной важности, и все снова уселись на свои места.

— Капитан, — спросил Каиафа, — имеет ли ваша новость отношение к уже не раз упомянутому Иисусу?

— Так точно, имеет!

— Дело в том, что сейчас мы, видите ли, интересуемся только действиями этого смутьяна. Но раз имеет, говорите.

— Господин председатель, вот уже сколько раз вы приказывали мне и моим бравым ребятам задержать названного Иисуса. Но известно ли вам, почему до сих пор мы не могли выполнить ваш приказ?

— Разумеется, известно. Вы отправлялись за ним с самыми лучшими намерениями, но каждый раз приходили в тот момент, когда он произносил свои речи, и вас очаровывала его болтовня — впрочем, как и многих моих непросвещенных соотечественников, — так что вы просто забывали предъявить ему ордер на арест. Но стоит ли вспоминать прошлое? Вы ведь уже обещали при первой же возможности действовать быстро и решительно…

— При первой-то при первой, господин председатель. Да только разрешите мне малость объясниться. Дело не только в том, что нас околдовывали его речи, как вы говорите…

— Очаровывали.

— Простите, не понял…

— Я сказал «очаровывали».

— Очаровывали или околдовывали — мне все едино. Так что, прошу прощения, дело не в этом, а в том, что каждый раз, отдавая приказы, вы настоятельно требовали избегать скандала, а поскольку лицо, подлежащее задержанию, каждый раз оказывалось окруженным довольно многочисленной толпой, следовало опасаться, что каким-нибудь непредвиденным способом оно сумеет ускользнуть, а потому…

— Ближе к делу!

— Вот я как раз и говорю, прошу прощения, господин председатель и высокое собрание, я и говорю: а потому сейчас момент самый что ни на есть подходящий, то есть благоприятный…

— Вы что, собираетесь арестовать Иисуса в разгар пасхальных празднеств?

— Так точно, господин председатель, то есть нет… Тут, видите ли, есть одна тонкость…

— Объяснитесь, да покороче!

— Так точно, господин председатель… Так вот, один из этой шайки…

— Какой шайки?

— Шайки названного Иисуса, черт возьми!

— Ну так что?

— Вот я и говорю, есть тут один такой, как бы вам сказать… ну, в общем он предлагает выдать преступное лицо завтра или послезавтра, как вам будет угодно, и в таком месте, где не будет толпы, то есть по месту жительства упомянутого лица… то есть не по месту жительства, потому что оное такового не имеет; я хотел сказать: вдали от всяких скандальных сборищ, на холме, где оное проживает… то есть не проживает, конечно, а… ну, в общем, ясно…

— Мы тоже поняли, что вы хотели сказать, капитан.

— Благодарю, господин председатель. Каиафа обратился к собранию.

— Что вы об этом думаете? — спросил он.

— Если есть возможность арестовать Иисуса сейчас же и без особого шума, надо это сделать, — отозвался один из первосвященников. — Но сначала следовало бы выслушать этого члена шайки, который согласен выдать своего вожака правосудию.

— Я держусь того же мнения, — сказал Каиафа.

— Он уже здесь, — заметил капитан стражи.

— Введите его! Человек вошел.

— Как тебя зовут?

— Иуда, ваша милость.

— Ты член общества этого Иисуса?

— Я один из двенадцати, кого он называет апостолами.

— Что тебя заставило покинуть своего главаря?

— Видите ли… я завербовался в его компанию, потому что всегда жаждал быть свободным, ни от кого не, зависеть. Его речи мне понравились, он обещал нам беззаботную и счастливую жизнь… Позднее я заметил, что этот говорун — обыкновенный обманщик. Потом вот уже несколько раз он предлагал нам отведать его плоти и крови, а я человек брезгливый… Я давно уже понял, что этот парень замышляет! Он хочет, чтобы его провозгласили царем Израиля вместо нашего уважаемого монарха его величества Ирода… А я не желаю вмешиваться в политику. Подумать только: восстание! Нужно быть слепым и глухим, чтобы не понимать, чем все это кончится… Кроме того, он заставляет нас воровать… Вот совсем недавно, в прошлое воскресенье, мы из-за него впутались в настоящее жульничество…

— Жульничество?

— Ну да, он заставил нас украсть осла, чтобы въехать на нем в Иерусалим.

— Значит, это был краденый осел?

— А разве у него есть хоть что-нибудь свое? Осла мы увели из одной деревни… Так что, вы понимаете, с меня довольно всех этих фокусов, и я считаю своим долгом оказать услугу властям. Я могу указать вам место, где он прячется, и даже могу провести туда взвод храмовой стражи, когда стемнеет или с утра пораньше, пока не рассвело. С этим делом нечего тянуть!

— Иуда, мы выносим тебе благодарность и принимаем твое предложение.

— Можете не сомневаться. Только желание исправить содеянную мной ошибку и помочь правосудию…

— Ясно, ясно! Сколько ты хочешь за беспокойство?

— О господа, как вы могли подумать?..