Родители Герберта Адлера были людьми нездоровыми. Мама – нервная, вспыльчивая и часто несправедливая. Герберту нередко доставалось по шее, если он попадался под руку в момент, когда у мамы что-нибудь не выходило со стряпней.
– Нечего тут околачиваться! – закрепляла мать оплеуху, и мальчику нечем было объяснить эту нелогичную бессовестность, кроме вбитой в его голову сентенции: «Мать побьет, мать и пожалеет»…
Отец был хмурым и медлительным человеком. Он редко себя проявлял, курсируя где-то на задворках детских лет Герберта. Но каждый раз, когда Герберту приходилось соприкасаться с меланхолическим семипудовым характером отца, мальчик предпочел бы оплеухи матери, чем эту фантасмагоричную пытку…
– Почему ты получил плохую отметку? – медленно вопрошал отец, сидя в майке и трусах на диванчике в коридоре и медленно куря папиросу. Пока в его тоне не было ничего особенно угрожающего, однако Герберт хорошо понимал, что добром этот разговор не кончится. Как и всякий ребенок, он молчал, потому что на вопрос, почему ты получил плохую отметку, ответа нет и не может быть. То есть он, конечно, существует где-то в далеком будущем Герберта и звучит примерно так: «Потому что в гробу я видал вашу школу!», но пока он неведом и даже не предполагается маленьким мальчиком, стоящим напротив огромного и страшного отца.
– Ты… – отец говорит невероятно медленно. Между каждым словом Герберт вполне смог бы отлучится в туалет и поиграть в своей комнате…
– что… – проходит еще с полминуты, пока появляется последнее слово нового вопроса…
– …глухой?
– Нет! – поспешно отвечает Герберт, но пытка продолжается.
– Так… почему… ты… не… отвечаешь?..
– Потому что я не выучил уроки.
– А почему… ты… не… выучил… уроки?
Ну как ответить на такой вопрос, когда тебе десять лет и на свете нет ничего страшнее собственного отца? Рассказать, что ты играл в акул, вылепливая их из пластилина, а потом тыкал их спичками, словно гарпунами?
Отец постепенно разогревается, мутная, глубинная ярость неудовлетворенности собственной жизнью, взбалмошной женой, отвратительной грязной работой выливается в истерический крик, который все равно состоит из рубленых, медленно произносимых слов.
– Ах… ты… последняя… сволочь! Дать… тебе… так… чтоб… ты… перевернулся! Всю… жизнь… будешь… землю… лопатой… ковырять!
Герберт был согласен ковырять что угодно, чем угодно и неважно, насколько продолжительно, только чтобы эта пытка прекратилась… Но она только начиналась.
– Покажи… свою… тетрадь…
Родители, принадлежащие к одному и тому же поколению, – похожи… Они настойчиво проникают в жизнь своих подросших отпрысков, требуя предъявить тетрадь, приходя к соседям улаживать конфликт, связанный с разбитым окном или оттасканной за хвост соседской кошкой…
Внезапно, в воскресное утро, когда Герберт по странному стечению обстоятельств остался дома один, ему позвонила мать Анны. Голос ее звучал хрипло и прерывался, и он не сразу ее узнал.
– Мы тут недалеко от вашего дома. Я все-таки хотела бы встретиться и поговорить с вами. Со мной Анин муж…
– Приезжайте ко мне домой, – сразу ответил Герберт.
– Будет ли это удобно?
– Это будет более чем удобно…
Через несколько минут на пороге появилась гостья в сопровождении молчаливого, крепкого мужчины. К удивлению Герберта, муж Анны сразу подал ему руку, и Герберт ее пожал.
Войдя в прихожую, гости растерялись.
Казалось, женщина хотела сказать, что вот уж не думала еще раз побывать в этом доме, но промолчала.
– Вот здесь книги, которые мы брали у вас почитать, – растерянно сказала она и передала Герберту пакет. – Ну, куда нам пройти?
– Проходите на кухню, – промолвил Герберт, который успел продумать, где и как он будет принимать неожиданных гостей. Кабинет превратил бы встречу в слишком официальную и мог повредить… Гостиная – слишком расслабляла бы, столовая – слишком необычно сидеть за обеденным столом и ничего не есть. Кухня показалась Герберту самым лучшим вариантом. Наконец расположились на кухне. Герберт, не дав никому ничего сказать, начал сам.
– Я знаю вашу позицию и хотел бы, чтобы вы выслушали мою. – Не встретив сопротивления, Герберт рассказал всю историю отношений с Анной, как она виделась ему. Мать Анны лишь изредка прерывала его короткими фразами, указывающими на вялое сомнение.
– Я не верю, я до сих пор не верю, чтобы вы могли стать ярым врагом… – наконец проронила пожилая женщина, и глаза ее наполнились слезами.
– А я и не стал врагом, что бы вам ни говорили. Все мои действия были лишь реакцией на безумные поступки вашей дочери.
– Чего же вы от нас хотите? Мне очень жаль, что все так сложилось…
Ситуация стала напоминать детсадовскую разборку: девочка Аня разбила стекло камнем, потому что выросла бандиткой, а мама пришла просить за нее прощения…
– Я? В общем, ничего не хочу… Пусть оплатит наши судебные расходы и подпишет бумагу, что не будет конкурировать…
– Я хотела бы, чтобы Анна вообще больше не занималась бизнесом.
– А как же она будет оплачивать расходы вашей семьи? Дом-то обошелся вам недешево… – заботливо отметил Герберт.
– Да, дом пришлось перезаложить… – со вздохом призналась женщина. – Аня теперь ни на что не годится, лежит целыми днями, совершенно исхудала, она – в депрессии. Внучка меня спросила: за что Адлеры так ненавидят мою мать?
– Мы ее не ненавидми…
– Тогда отчего вы поставили мою дочь в такое положение?
– Вот скажите, где вы работали до пенсии?
– Ну, на заводе…
– Вот представьте себе, что вы уничтожили бы все бухгалтерские документы на заводе, а когда вас за это приструнили бы, то ваша мать, защищая вас, заявила бы, что завод поставил ее дочь в такое положение…
– Я не верю, что моя дочь воровка. Не верю, что она занималась махинациями…
– Дело в том, что честность есть понятие относительное. Вот как, по-вашему, недоплачивать налоги – это нормально?
– Ну…
– По мне – это тоже, может быть, не самый страшный грех, но государство так не считает. А кто ж за нее сидеть будет? Как бы хорошо я ни относился к вам и ко всей вашей семье, но существуют вещи серьезные…
– Ну разве вы были не в курсе, что она недоплачивала налоги?
– Она изымала деньги наличными и не представляла никаких квитанций, и с этим я смириться не мог…
– Ей вообще не надо было заниматься бизнесом… – наконец сделала вывод мать.
– Ей не надо было ссориться со мной… – уточнил Герберт.
– Она совсем не такой человек…
– Да в том-то и дело, что у нее словно бы раздвоение личности. В нормальном, обычном общении она приятна… ну, скажем, терпима… А вот поступки ее просто демонические…
– Так что же нам делать?
– Я не думаю, что вы имеете на нее достаточное влияние, ведь и теперь, наверняка, она не знает, что вы приехали ко мне…
– Не знает…
– Ну а поэтому вы, в общем, не уполномочены вести какие-либо переговоры…
– Ну а все-таки…
– Просто нужно подсчитать наши потери…
– Но не четыре же миллиона?
– Нет… Пятнадцать на адвоката, двадцать пять на бухгалтерское расследование… ну, тысяч шестьдесят…
Мать посмотрела на зятя.
– Сможет Аня взять такую сумму и расплатиться?
– Ну, во-первых, не обязательно все сразу, – отчего-то заторопился Герберт. – И потом, я, правда, готов платить вам пенсию и за жилье… Потому что мне очень вас жаль, и вы мои друзья…
– То есть брать деньги у Анны и платить нам? – растерянно улыбнулась женщина. – Вам и самим нужны деньги…
– У меня достаточно денег…
– Что же вы, собираетесь содержать ваших врагов?
– Ну, если хотите, то так… Хотя мы – не враги. Мы просто оказались жертвой Анниного характера…
