— Ты можешь мне обещать, что разговор останется между нами? — говорила тем временем Флавия.

— Я могу дать тебе слово, а ты уж решай, стоит ли на него полагаться, — ответил Андерсон.

Флавия немного подумала. Конечно, она надеялась получить от Андерсона информацию, но еще больше хотела сбить с него спесивый, самоуверенный тон. Известие, что он стал соучастником гигантской аферы, послужит ему холодным душем. И еще ей почему-то захотелось отомстить за выпад в адрес Аргайла, хотя тот отчасти сам напросился. Кажется, она становится субъективной. Плохой признак.

— Картина оказалась подделкой, — без предисловия заявила Флавия.

Ее слова произвели должный эффект. Нельзя сказать, чтобы Андерсон сильно побледнел, но явно встревожился.

— О, черт, — медленно проговорил он. — Ты уверена?

Флавия пожала плечами и загадочно улыбнулась, однако ничего не добавила.

— Но ты можешь объяснить, почему так думаешь?

Она покачала головой:

— Боюсь, что нет. Просто прими это как факт.

Флавия отчаянно блефовала, но Боттандо сумел вдолбить ей золотое правило полицейской работы — всегда демонстрировать абсолютную уверенность в фактах. Кроме того, она рассудила, что чем сильнее напугает Андерсона, тем лучше он разговорится. С сочувственным видом она приготовилась слушать.

— Я сейчас закажу тебе что-нибудь поесть. Лично я проголодалась.

Аргайл тоже хотел есть. Он понял, что Флавия надеется вызвать Андерсона на откровенность, предложив ему бесплатную кормежку. Он принадлежал к тому типу людей, которые не в силах устоять перед бесплатным угощением и у которых к тому же плохие новости вызывают зверский аппетит. В течение следующего часа Андерсон последовательно поглощал заказанные блюда: большую тарелку королевских креветок, внушительный кусок рыбного пирога, две тарелки овощей, десерт, заявленный в меню как пирог с орехами пекан, но в действительности мало на него походивший, две чашки кофе и несправедливо большую порцию вина из бутылки. Флавия от него почти не отставала. Аргайл еще в первую встречу с ней удивлялся, как в таком изящном теле может помещаться столько еды.

Чтобы направить разговор в нужное русло, Флавия начала рассказывать Андерсону о результатах исследования картины. Реставратор замахал руками:

— Знаю, знаю! Я же отвечал за проведение экспертизы.

— Я полагала, это был Манцони?

— Манцони? Да он к ней на пушечный выстрел не приближался. Только прочитал потом отчет, сказал, что не сомневается в наших выводах, и поставил свою подпись. Он и пальцем не пошевелил.

Флавию покоробила столь откровенная клевета, возводимая на ее соотечественника. Андерсон даже не пытался скрыть презрительного отношения к итальянцам. Но гораздо хуже было то, что его слова полностью разрушили ее лучшую версию. Если Манцони не руководил исследованиями, то не мог и подделать результаты. Флавия снова сосредоточилась на Андерсоне, который продолжал разглагольствовать, не замечая, что собеседница отвлеклась.

— … Вот почему я хочу, чтобы ты привела доказательства. Я считаю, что картину невозможно было подделать. Она прошла абсолютно все тесты. Ты должна привести сверхубедительные доказательства, чтобы заставить меня переменить свое мнение, — заключил он.

Флавия снова уклонилась от прямого ответа.

— Интересно, а каким образом можно в принципе подделать такую картину?

— В принципе это легко. А вот сделать намного сложнее. Насколько я помню из отчета, мошеннику прежде всего потребовалось бы обзавестись холстом конца пятнадцатого — начала шестнадцатого века. Размером холст должен в точности совпадать с будущей картиной, чтобы не осталось следов от перетяжки. Дальше нужно очистить картину от краски — не полностью — и поверх написать другую картину, используя те же краски и ту же технику, что и настоящий художник.

Флавия кивнула. То, что говорил Андерсон, полностью совпадало с тем, о чем она прочитала в записях Морнэ.

— Написав картину, он должен был искусственно высушить ее и затем состарить. Старые полотна сохли долго, иногда по полвека, поэтому на картине, написанной в период Ренессанса, краски не могут быть липкими. Кстати, именно на этом попался Уокер — художник, работавший под Ван Гога. Высушить краски можно разными способами, — продолжал Андерсон. — Традиционный метод — печная сушка. Температура сушки может быть разной, каждый мошенник пользуется своим рецептом. После сушки холст скатывают в рулон, чтобы поверхность краски потрескалась, затем опускают в раствор с чернилами, чтобы трещинки заполнились краской и казались забитыми грязью. Этим методом, к примеру, пользовался Ван Меегерей, один из лучших специалистов по подделке. Не хотел писать за гроши и стал великим мистификатором.

Конечно, есть способы проверить подделку. «Елизавету» проверили всеми возможными способами — и на то, как она сушилась, и на то, как образовались трещинки. Ее скребли и терли, грязь из трещинок кипятили и исследовали ее химический состав. Как я уже сказал, все тесты подтверждали заявленный возраст картины.

— Вы рассказали, как подделать картину, если хочешь быть пойманным. А теперь расскажите, как сделать так, чтобы этого не произошло, — попросил Аргайл.

— Тут тоже есть разные способы, — неохотно ответил Андерсон. — Например, можно использовать для сушки микроволновую печь. Она дает эффект неопределенности — то есть нельзя сказать, что картина современная, но нельзя также утверждать и то, что она была написана столетия назад. Подделать трещинки так, чтобы они располагались случайным образом, тоже возможно. Невероятно трудно, поскольку при этом нужно сохранить часть оригинального изображения, но все-таки реально.

В случае с нашим Рафаэлем можно было извлечь грязь из трещинок оригинального изображения, растворить ее в спирте и затем нанести на всю поверхность. Тогда эксперты определили бы эту грязь как смесь различных субстанций, чем она в действительности и является. Алкоголь тоже обнаружат, но могут отнести его к растворам, которые использовались при очистке картины.

Труднее всего подделать краски, а их мы исследовали бесконечно. Просвечивали спектроскопом, рассматривали через электронный микроскоп, применили десятки различных методов проверки. У нас не осталось ни малейших сомнений, что картина была написана в Италии в шестнадцатом веке, и это, безусловно, манера Рафаэля. Изображение выполнено настоящими старыми красками. Не путать с современными, созданными по старым рецептам. Повторяю — это настоящие старые краски. Поэтому я и не верю в возможность подделки.

— Я знаю, как ее подделали, — вдруг тихо произнес Аргайл. Флавия и Андерсон дружно повернулись к нему. — Я только что это понял. Флавия, помнишь, ты говорила, что образцы краски брали только с узкой тонкой полосы с левой стороны картины?

Она кивнула.

— Автор подделки мог нарисовать в центре картины свой портрет, а фон оставить оригинальным. Понятно, что эксперты не будут трогать изображение в центре картины, а постараются брать образцы для проб ближе к краям.

— Такой вариант возможен? — спросила Флавия у Андерсона.

— Наверное, технически это возможно. Конечно, просветка рентгеновскими лучами выявляет стыки двух изображений, но рентген тоже можно обмануть, если хорошо растушевать места стыков, добавив в краску немного металлической соли. Насколько я помню, в случае с Рафаэлем мы обнаружили металлическую соль, но все очень торопились, к тому же еще не привыкли к новому оборудованию, поэтому решили, что это ошибка. Ваша версия имеет один недостаток: как художник мог быть уверен, что эксперты будут исследовать только определенную часть картины?

— С этим как раз все просто. Ведь вам рекомендовали исследовать именно эту часть, верно? И кто это был?

— Распоряжение пришло из музея.

— А вы говорили с представителем музея лично? Или распоряжение пришло в письменном виде?

— Нет, нам передал его сэр Эдвард. Он сказал, что в музее опасаются, как бы мы не повредили изображение…