Хокмун слушал без какого-либо интереса, глядя как по лестнице спускается Ийссельда и улыбается ему и Боджентлю.
— Хорошо отдохнули, милорд герцог? — спросила она.
Прежде чем Хокмун успел ответить, Боджентль опередил его:
— Он перенес больше страданий, чем мы думали. Я полагаю, нашему гостю понадобится неделя или, может, две, чтобы окончательно оправиться.
— Может быть, вы хотите сопровождать меня сегодня на прогулку, милорд? — любезно предложила Ийссельда. — Я покажу вам наши сады. Они так красивы.
— Конечно, — ответил Хокмун, — мне будет очень приятно посмотреть на них.
Боджентль улыбнулся, поняв, что мягкое сердце Ийссельды тронуто состоянием Хокмуна. Никто лучше девушки, подумал он, не поможет восстановить герцогу его искалеченный дух.
Они шли по террасам Замка. Здесь росли вечнозеленые растения, зимние цветы и овощи. Небо было ясное, сияло солнце, и они не ощущали никакого неудобства от ветра, так как были закутаны в теплые плащи на меху. Они глядели вниз, на крыши города, и все выглядело таким спокойным и мирным. Ийссельда держала Хокмуна под руку и непринужденно болтала, не ожидая ответа от человека с таким печальным лицом, что шел рядом с ней. Сначала ее немного смущал Черный Камень, но она решила, что он мало чем отличается хотя бы от того драгоценного обруча, который она иногда сама носила, чтобы ей не мешали волосы.
В ее молодом сердце было много тепла и жажды привязанности. Именно эта жажда и переросла в свое время в страсть к барону Мелиадусу, потому что жажда привязанности ищет всегда для себя множество выходов. Она была готова предложить ее и странному мрачному герою Кельна в надежде, что это поможет ему залечить его раны.
Она заметила, что в его глазах возникало хоть какое-то выражение, лишь когда она упоминала о его родине.
— Расскажите мне о Кельне, — попросила она. — Не о том, какой он сейчас, а о том, каким он был когда-то и каким будет когда-нибудь.
Слова эти напомнили Хокмуну обещание барона Мелиадуса вернуть ему земли его отцов. Он отвернулся от девушки и посмотрел на небо, скрестив на груди руки.
— Кельн, — продолжала она мягко. — Он был как Камарг?
— Нет… — Он опустил взгляд на крыши домов далеко внизу. — Нет… потому что Камарг — дикая страна и такой она была с самого начала. В Кельне же всюду видна работа людей — на огражденных полях и прямых реках, небольших извилистых дорогах, на фермах и в деревнях. Это была небольшая провинция — с тучными стадами коров и породистыми овцами, копнами сена и зелеными сочными долинами, где находили себе приют кролики и мыши-полевки. Там были желтые заборы и прохладные леса и повсюду можно было увидеть дым от очагов. Там жили простые люди, дружелюбные и добрые к детям. Строения там были старыми, неприхотливыми и такими же простыми, как те люди, что в них обитали. Ничего темного не было в Кельне до прихода Гранбретани, закованной в металл, с потоками огня над Рейном. И Гранбретань отметила каждого человека огнем и мечом… — Он вздохнул, и в нем все сильнее и сильнее возникали смешанные чувства. — Огонь и меч… заменившие плуг и землю. — Он повернулся и посмотрел на нее. — И кресты и виселицы были сделаны вместо желтых заборов, и трупы коров и овец заполнили прямые реки и отравили землю, и камни домов стали снарядами для катапульт, и люди стали трупами или солдатами — потому что у них не было выбора.
Она положила свою мягкую руку на его плечо.
— Вы говорите так, будто воспоминания остались далеко-далеко, — сказала она. Из его глаз исчезло всякое выражение, и они вновь стали холодными.
— Так оно и есть — все это словно старый сон. Сейчас это мало что для меня значит.
Но Ийссельда смотрела на него, показывая сады, и думала, что нашла способ проникнуть в его душу и помочь ему.
Со своей стороны, Хокмун вспомнил, что он потеряет, если не привезет девушку Темным Лордам, так что он был рад такому участию с ее стороны.
Граф Брасс встретил их во дворе. Он осматривал строевого коня в приличном возрасте и говорил груму:
— Отправьте его пастись, служба его кончилась.
Затем граф подошел к дочери и Хокмуну.
— Сэр Боджентль сказал мне, что вы гораздо слабее, чем мы подумали вначале. Но мы приглашаем вас оставаться в замке так долго, как вы сами того пожелаете. Надеюсь, Ийссельда не утомила вас своими разговорами.
— Нет… Я… отдыхаю.
— Вот и прекрасно! Сегодня вечером у нас состоится небольшая пирушка. Я попросил Боджентля почитать стихи из его последней работы. Он пообещал придумать что-нибудь легкое и остроумное. Надеюсь, вам понравится.
Хокмун обратил внимание, что глаза графа Брасса наблюдали за ним довольно внимательно, хотя его отношение нельзя было охарактеризовать другим словом, хроме сердечного. Мог ли граф Брасс подозревать о его настоящей миссии? Граф был знаменит своей мудростью и умением разбираться в людях. Но уж если характер Хокмуна привел в смущение самого барона Калана, то точно так же он должен был подействовать и на графа Брасса. Хокмун решил, что бояться ему нечего. Он позволил Ийссельде увести себя в Замок.
В тот вечер был дан банкет, и все лучшее, что было только в Замке, появилось на столах. Вокруг стола сидели несколько высокопоставленных горожан Камарга, пять-шесть известных быководов и несколько тореадоров, включая и оправившегося от ран Махтана Джастила, чью жизнь спас граф Брасс. Рыба и дичь, красное и белое мясо, всевозможные овощи, вина разных сортов, эль, множество деликатесных соусов и гарниров заполнили стол. По правую руку графа Брасса сидел Дориан Хокмун, а по левую — Махтан Джастил, ставший героем сезона этого года. Джастил открыто восхищался графом и обращался к нему с таким уважением, что было заметно, что графу Брассу иной раз становится неловко. Рядом с Хокмуном сидела Ийссельда, а напротив нее — Боджентль. По другую сторону стола сидел старый Зонзак Экарэ, знаменитый из всех быководов, одетый в тяжелые меха. Лица его почти не было видно из-за огромной седой бороды и густой шапки волос. Он много ел, много пил и много смеялся.
Когда пиршество закончилось и подали фрукты и сладкое вместе с жирным камаргским сыром, перед каждым гостем поставили по три оплетенные бутылки с разным вином, небольшой кувшин пива и большой кубок для питья. Перед Ийссельдой поставили всего одну бутылку и маленькую рюмочку, хотя до сих пор она пила наравне с мужчинами, а сейчас не пожелала пить.
Вино несколько затуманило мозг Хокмуна, и поэтому он выглядел более или менее человечно. Один или два раза он даже улыбнулся, и хоть и не отвечал на шутки, но и не портил никому настроения своим обычным хмурым видом.
Имя Боджентля прозвучало в зале, громко провозглашенное графом Брассом.
— Боджентль! А как же баллада, которую вы нам обещали?
Улыбаясь, Боджентль поднялся со своего места, лицо у него было такое же раскрасневшееся, как и у всех остальных, от обилия хорошего вина и прекрасной еды.
— Я назвал свою балладу «Император Глаукома» и надеюсь, она вас развлечет, — произнес он и принялся нараспев, как это делают поэты, выговаривать следующее:
