– О-о!.. Джон!..
Что-то в ее тоне возмутило меня.
– Старина Джон – очень хороший парень! – воскликнул я с жаром.
Минуту-другую Мэри изучающе, пристально смотрела мне в глаза, а затем, к моему величайшему удивлению, сказала:
– Вы очень лояльны к вашему другу. И за это мне нравитесь.
– Разве вы не мой друг?
– Я очень плохой друг, – ответила она.
– Почему вы так говорите?
– Потому что это правда. Один день я очаровательна с моими друзьями, а на следующий совершенно о них забываю.
Не знаю, что именно меня вынудило, но я был уязвлен ее словами и глупейшим образом бестактно заявил:
– Однако вы, похоже, неизменно очаровательны с доктором Бауэрштейном, – и сразу же пожалел о своей несдержанности.
Ее лицо стало совершенно непроницаемым. У меня было такое впечатление, будто стальной занавес закрыл меня от этой женщины. Не сказав больше ни слова, она повернулась и стала быстро подниматься по лестнице, а я остался стоять как идиот, глупо глядя ей вслед.
Я пришел в себя, услышав ужасный шум внизу – что-то, громко объясняя, кричал Пуаро. Меня раздосадовала мысль, что вся моя дипломатия оказалась напрасной. Похоже, мой друг сообщил конфиденциальные сведения всему дому. Это заставило меня усомниться в его рассудительности, и я с сожалением подумал, что в моменты возбуждения он склонен терять голову. Я быстро спустился по лестнице. При виде меня Пуаро сразу же успокоился. Я отвел его в сторону.
– Дорогой мой, разумно ли это? Что вы делаете? Вы ведь не хотите, чтобы наши сведения стали достоянием всего дома? Собственно говоря, вы играете на руку преступнику!
– Вы так думаете, Гастингс?
– Я в этом уверен.
– Ладно, ладно, друг мой! Я буду руководствоваться вашими советами.
– Хорошо, хотя, к сожалению, теперь уже слишком поздно.
– Конечно.
Он выглядел таким удрученным и сконфуженным, что мне стало жаль его, несмотря на то что высказанный мною упрек я считал справедливым и уместным.
– Ну что же, пойдемте, друг мой! – предложил наконец Пуаро.
– Вы здесь все закончили?
– Да, на данный момент. Вы пойдете вместе со мной до деревни?
– Охотно!
Он взял свой маленький чемоданчик, и мы вышли через французское окно гостиной. Цинтия Мёрдок как раз входила в комнату, и Пуаро, пропуская ее, шагнул в сторону.
– Извините, мадемуазель, одну минутку!
– Да? – повернулась она, вопросительно взглянув на него.
– Вы когда-нибудь готовили лекарства для миссис Инглторп?
– Нет, – ответила Цинтия и слегка вспыхнула.
– Только ее порошки?
Румянец на щеках Цинтии стал гуще.
– О да! Однажды я приготовила для нее снотворные порошки.
– Вот эти? – Пуаро вынул пустую коробочку из-под порошков.
Она кивнула.
– Вы могли бы сказать, что это было? Сульфонал? Веронал?
– Нет, бромид.
– О! Благодарю вас, мадемуазель. Всего доброго!
Быстро удаляясь от дома, я с удивлением поглядывал на Пуаро. Мне и раньше доводилось замечать, что, когда он бывал возбужден, глаза его становились зелеными, как у кошки. Сейчас они сверкали, словно изумруды.
– Друг мой, – заговорил наконец Пуаро. – У меня появилась идея. Очень странная идея, возможно, абсолютно невероятная. И все-таки… она подходит!
Я пожал плечами и про себя подумал, что слишком уж он увлекается своими фантастическими идеями. А в данном случае все так ясно и понятно. Но заговорил я о другом:
– Значит, разговор с Цинтией объяснил отсутствие соответствующей наклейки на коробочке? Как вы и предполагали, загадка оказалась совсем простой! Удивляюсь, как я сам об этом не подумал!
Но Пуаро, похоже, меня не слушал.
– Они сделали еще одно открытие. La-bas![27] – Он выразительно показал большим пальцем через плечо в направлении Стайлз-Корт. – Мне сказал об этом мистер Уэллс, когда мы поднимались по лестнице.
– Какое же?
– В запертом письменном столе в будуаре они нашли завещание миссис Инглторп, составленное еще до ее второго замужества, по которому она все оставляла Алфреду Инглторпу. Завещание, очевидно, было составлено, как только состоялась помолвка. Это явилось сюрпризом для Уэллса… и для Джона Кавендиша тоже. Завещание написано на специальном бланке, а свидетелями были двое слуг… не Доркас.
– Мистер Инглторп знал об этом?
– Говорит, что нет.
– Вряд ли этому можно верить! – заметил я скептически. – Все эти завещания прямо-таки вызывают замешательство! А кстати, каким образом нацарапанные на конверте слова помогли вам узнать, что последнее завещание было составлено вчера после полудня?
Пуаро улыбнулся:
– Друг мой, случалось ли вам иногда забывать, как правильно пишется какое-нибудь слово?
– Да, и нередко. Думаю, такое случается с каждым.
– Безусловно. И, наверное, при этом вы пытались несколько раз написать это слово на уголке промокашки или на каком-нибудь ненужном клочке бумаги, чтобы посмотреть, правильно ли оно выглядит. Ну вот, именно это и делала миссис Инглторп. Обратите внимание, что слово «possessed» написано вначале с одним «s», а затем правильно – с двумя «s». Чтобы убедиться в правильности написания, она повторила слово несколько раз и попробовала употребить его в фразах. О чем это говорит? О том, что в тот день после полудня миссис Инглторп написала это слово. Сопоставив находку с обгоревшим куском бумаги, найденным в камине, я пришел к мысли о завещании – документе, в котором почти наверняка содержится это слово. Моя догадка была подтверждена еще одним обстоятельством. В общей суете, вызванной трагическим происшествием, будуар в то утро не подметался, и около письменного стола я обнаружил несколько клочков темно-коричневой земли. В течение нескольких дней стояла прекрасная погода, и обычные башмаки не могли оставить такой след.
Я подошел к окну и сразу обратил внимание на то, что клумбы с бегониями совсем недавно вскопаны и земля на них точно такая же, как на полу в будуаре. Кроме того, от вас я также узнал, что бегонии сажали вчера после полудня. Теперь я был уверен, что один, а возможно, и оба садовника (на клумбах остались следы двух пар ног) входили в будуар. Если бы миссис Инглторп просто захотела с ними поговорить, она, очевидно, подошла бы к окну и садовникам незачем было бы заходить в комнату. Теперь я был вполне убежден, что она составила новое завещание и позвала обоих садовников, чтобы они его засвидетельствовали, поставив свои подписи. События подтвердили, что мое предположение оказалось правильным.
– Очень прозорливо! – не мог я не восхититься. – Должен признаться, что выводы, которые сделал я, глядя на эти нацарапанные на конверте слова, были совершенно ошибочны.
Пуаро улыбнулся.
– Вы даете слишком большую волю вашему воображению, друг мой, – заметил он. – Воображение – хороший слуга, но плохой господин. Самое простое объяснение всегда наиболее вероятно.
– Еще один вопрос. Как вы узнали, что ключ от портфеля миссис Инглторп был потерян?
– Я этого не знал. Это была догадка, которая оказалась верной. Вы, конечно, заметили, что ключ висел на куске проволоки. Это вызвало предположение, что его, скорее всего, сорвали с непрочного кольца общей связки. Видите ли, если бы ключ был потерян и найден, миссис Инглторп сразу же вернула бы его на свою связку. Однако на связке я обнаружил дубликат: новый блестящий ключ. Это и привело меня к предположению, что кто-то другой, а не миссис Инглторп, вставил ключ в замок портфеля.
– Конечно! – подхватил я. – И это был Алфред Инглторп!
Пуаро с любопытством посмотрел на меня:
– Вы так уверены в его вине?
– Естественно. И это подтверждается каждым новым обнаруженным фактом!
– Напротив, – спокойно возразил Пуаро. – Есть несколько фактов в его пользу.
– О, полно!
– Да-да!
– Я вижу лишь один, – сказал я.
– Что именно?
– В прошлую ночь его не было дома.
– Bad shot![28] – как говорите вы, англичане. Вы выбрали как раз тот факт, который, по моему мнению, свидетельствует против него.