Будь по сему. Мы же в ожидании будущего прозрения гг. ориенталистов и этнологов полагаем пока, что из наших трех нильгирийских рас, две – неоспоримо останки если не первобытных рас, то доисторических, о которых наша «Всемирная История» никогда и во сне не слыхивала.

Сколько мы успели дознаться, тодды не имеют представления о божестве и даже отвергают дэв (див), коим поклоняются их соседи баддаги. Поэтому, когда ничего подобного тому, что мы привыкли называть религией, не существует у этого странного племени, то говорить о его религии довольно трудно. Применять к ним в нашем случае пример буддистов, которые также не признают идеи о Боге, немыслимо: у буддистов есть, во всяком случае, весьма сложная философия, тогда как у тоддов, если какая и имеется, то о ней никто ничего не знает.

Так откуда же у них явились такие высокие понятия о нравственности, редкое и почти неизвестное у других более цивилизованных народов, строгое применение в жизненной практике всех отвлеченных добродетелей, каковы, например, любовь к правде, к справедливости, уважение права собственности и соблюдение раз данного слова? Неужели же мы должны отнестись серьезно к гипотезе одного миссионера-унитарианца, что тодды – допотопный остаток семейства Еноха, «безгрешных смертных»? Тодды, сколько мы успели открыть, имеют самые странные понятия и о загробном существовании. На вопрос, что ждет тодда, когда его тело превратится на костре в пепел, один из тералли отвечал:

– Его тело вырастет травой на этих горах и будет кормить буйволов. А любовь к детям и брату превратится в огонь, вознесется на солнце и будет вечно гореть в нем пламенем, грея буйволов и других тоддов.

Приглашенный объясниться яснее, он добавил:

– Огонь этого, – указывая на солнце, – весь состоит из огней любви.

– Но разве там горит любовь единственно только одних тоддов? – заметил его собеседник.

– Да, – ответил тералли, – одних тоддов, потому что всякий добрый человек, белый или черный, есть тодд; а злые не любят, поэтому там их не может быть.

И материализм, и трансцендентальный мистицизм розенкрейцеров, кусочек, вырванных из миросозерцания древних египетских иерофантов… Ou la philosophie va-t-elle se nicher!..

Раз в год, весной, в продолжение трех дней один клан тоддов за другим совершают рад паломничеств и восходят на Тоддабетский пик, где теперь лежат развалины храма Истины. В этом святилище они совершают нечто вроде публичного покаяния и взаимной исповеди. Там держат совет и сознаются друг другу в грехах, вольных и невольных. Говорят, будто в первые годы прихода англичан там приносились жертвы за сокрытие истины (прямая ложь им неизвестна) – согрешивший отдавал буйволенка; за чувство гнева на брата – целого буйвола, который иногда окроплялся кровью из левой руки кающегося тодды.[63]

Все эти обряды и лоскутки видимо скрываемой ими философии, если нечто подобное у них существует, заставляют людей, сведущих в древней халдейской, египетской и даже средневековой магии, подозревать их в обладании если не полною системой, то частью так называемых тайных наук, или оккультизма. Одна эта система, которую разделяют с незапамятных времен на белую и черную магию, способна дать логическое объяснение такого завидного чувства уважения к истине и нравственности почти в первобытном полудиком племени без религии, как и безо всякого примера чего-либо подобного в других известных ему народах и племенах. По нашему мнению – а оно перешло теперь в полное, непоколебимое убеждение, – тодды – последователи вырожденные и, быть может, полубессознательные древней науки белой магии, а муллу-курумбы – отвратительные последователи черной магии, или колдовства. Вот доказательства этому.

Легко привести свидетельство целого ряда известных в истории и литературе людей, от Пифагора и Платона до Парацельса и Элифаса Леви, которые, посвятив себя исключительно изучению этой древней науки, учат, что белая, или божественная, магия не может быть доступна тем, кто отдается или даже склонен к пороку, под каким бы видом он ни проявлялся. Правдивость, чистота нравов, отсутствие эгоизма и любовь к ближнему – вот первые необходимые качества мага. Одни чистые душой «видят Бога», – говорит аксиома розенкрейцеров. Вместе с тем магия никогда не была чем-либо сверхъестественным.

Этою наукой тодды обладают вполне. К их тералли приносят больных, и они их вылечивают. Часто они даже не скрывают своего способа врачевания. Больного кладут спиной вверх на солнце и оставляют так на несколько часов, в течение коих тодд-целитель водит по больному руками, чертит разные непонятные фигуры своею палочкой по разным частям тела, особенно на больном месте, и дует на него. Потом берет чашку молока, читает заговоры над ней, то есть проходит совершенно через те же церемонии и обряды, как и наши знахари и знахарки, дует на нее и затем поит молоком своего пациента. Почти нет примера, чтобы тодд, раз согласившись лечить, не вылечил больного. А соглашаются они редко. До пьяницы и развратного человека они ни за что не дотронутся. «Мы лечим любовью, которая льется из солнца, – говорят они, – а на такого злого человека она не подействует».

Дабы распознать дурного или, как они говорят, злого от доброго человека среди принесенных больных, их кладут перед буйволом-вожаком: если больного следует лечить, то буйвол станет его обнюхивать; если же тот не годится, то буйвол приходит в ярость, и больного скорее уносят…

Другое доказательство: маги, как и их последователи теургисты, строго восставали против вызывания душ умерших. «Не тревожь и не вызывай ее (душу), дабы уходя она не унесла с собой чего земного», – говорит Пселл в «Халдейских оракулах». Тодды верят во что-то переживающее тело, потому что, по сознанию баддагов, запрещают им иметь дело с бхутами (привидениями) и велят избегать их, как и курумбов, которые слывут великими некромантами.

Справедливо профессор Молитор[64] (в своей «Философии истории и преданий») замечает, что «только добросовестное изучение преданий всех народов и племен может привести современную науку к должной оценке древних наук». В эти науки и тайны, – говорит он, – входила и древняя магия, которую изучал сам пророк Даниил и которая была двоякая: божественная магия и зловредная магия, или колдовство. Посредством первой человек ищет войти в сношение с миром духовным и невидимым; изучая второй род магии, он старается получить власть над живыми и мертвыми. Адепт белой магии стремится к совершению благотворных – добрых деяний; адепт черной науки – старается лишь о том, чтобы совершать невозможные дьявольские, зверские поступки…»

Тут почтенный епископ очень ясно проводит разницу между тоддами и курумбами. Как и между оккультистами всех веков и современными медиумами, которые, когда они не шарлатаны и обманщики, делаются бессознательными некромантами и колдунами.

Отбросив в сторону, в угождение материалистам, гипотезу о белой и черной магии, чем и как объяснить те тысячи неуловимых в своей отвлеченности, но совершенно ясных и неопровержимых на деле действий и обоюдных сношений между тоддами и муллу-курумбами, – спросим, почему, например, тодды производят свои исцеления днем и на солнце, а муллу-курумбы свои вредные заклинания только при луне и ночью? Почему одни вылечивают, а другие убивают и насылают болезни? Почему, наконец, курумб так страшно боится тодда, что при виде одного из этих людей, которые не тронут и не сделают вреда даже укусившей их собаке (если бы какое-либо животное или зверь мог укусить тодда), этот отвратительный карлик, собирая свои зелья, падает наземь, словно в падучей болезни? Это заметила не я одна, а многие, неверующие ни в черную, ни в белую магию, скептики. Об этом писали многие авторы. Вот что говорит, между прочим, миссионер Метц: