— Я… я… — начал Грундо.

— Ничего он не делает! — вмешалась Родди. — Не приставайте к нему!

Грундо взглянул на нее несчастными глазами.

— Да нет, делаю, — признался он. — Я это делал непрерывно, с трех лет. Я… я наложил на тебя чары, чтобы заставить… чтобы ты меня любила и… и заботилась обо мне, как ни о ком на свете.

— Но это просто потому, что ты был маленький и тебе было одиноко! — поспешно возразила Родди.

Грундо покачал головой.

— Дело не только в этом. Я и теперь это делаю, постоянно, потому что… мне так проще. Ты можешь читать за меня, помогать мне делать уроки и творить заклинания, которые не были бы выворочены наизнанку. И мне не приходится пытаться делать все это самому.

— Короче, из-за лени, — сухо заметил Романов. Грундо кивнул. Вид у него был такой несчастный, что даже его длинный нос как-то обвис и поник, честное слово.

— Но теперь мне, пожалуй, следует их снять, да? — прогудел он. Скорее, даже простонал.

— Да, — ответил Романов. — Если тебя это утешит, могу сказать, что в детстве и у меня были проблемы с магией — я тоже делал все шиворот-навыворот. На самом деле, достаточно потрудиться всего с месяц, чтобы к этому приспособиться и научиться с этим работать. А потом ты обнаружишь, что тебе все дается гораздо лучше, чем большинству других людей, потому что ты привык пересиливать себя, а они нет.

Родди к этому времени так побледнела, что лицо у нее сделалось как из теста.

— Нет! — почти завизжала она. — Это неправда! Вы лишаете меня смысла моей жизни!

Романов пожал плечами. Грундо выпятил нижнюю губу и сказал:

— Это правда. Извини.

На это Родди издала вопль отчаяния и опрометью выбежала из кухни и из дома. Когда хлопнула входная дверь, Романов коротко кивнул мне и дернул головой в сторону двери, давая понять, чтобы я пошел за ней. Я на миг уставился на него. Мне казалось, что, если человек внезапно обнаружил, что вся его жизнь была ложью5 последнее, чего он захочет, это видеть рядом меня. Но Романов дернул головой еще настойчивее, и я пошел.

Родди стояла ко мне спиной на середине склона, поднимающегося к саду. Чуть подальше, у стены сада, стояла Мини, которая задумчиво тянулась хоботом к плодовым деревьям за стеной. Она снова застенчиво потирала ноги.

— Мне кажется, эта девочка ужасно несчастна, — сказала она мне.

— Так оно и есть, — ответил я. Родди развернулась и увидела меня.

— Убирайся!

— Сейчас, — сказал я. — Только сначала объясни, в чем дело.

— Не могу!

Родди стояла, задрав голову. Руки у нее были стиснуты в кулаки, глаза зажмурены, и из-под век ползли слезы. Но потом она все равно принялась рассказывать. Видимо, ей надо было рассказать об этом хоть кому-нибудь.

— Большую часть моей жизни, — сказала она, — для меня было… само собой разумеющимся фактом, что я забочусь о Грундо, присматриваю за ним — и защищаю его от его ужасной мамаши и сестрицы. Понимаешь, это делало меня лучше, чем Сибилла и Алиша. И я привыкла считать себя добрым, заботливым, хорошим человеком. А теперь оказалось, что это Грундо заставлял меня о нем заботиться! И значит, на самом деле я совсем не такая. Я даже не представляю, какая я на самом деле! Откуда я знаю, может, я такая же подлая и эгоистичная, как все остальные придворные? Понимаешь? Как будто мир, который я считала знакомым, повернулся ко мне другой стороной, и оказалось, что это всего лишь декорация! Теперь все утратило цену!

— Ну да, понимаю, — сказал я. — Ну и парень этот твой Грундо! Наверное, это единственный человек во всех вселенных, который еще эгоистичнее, чем я. А тебе не кажется, что ты бы и без чар могла так о нем заботиться?

— Не знаю! — воскликнула она срывающимся, истерическим голосом.

— А ты взгляни на дело с другой стороны! — предложил я. Я немного нервничал, потому что было похоже, что она и впрямь вот-вот ударится в истерику. — Ведь, возможно, это не так уж и плохо, что Грундо вынуждал тебя заботиться о себе. Это как симбиоз — ну, знаешь, как между кошками и собаками и людьми…

— Или слонами! — вставила Мини.

— Или слонами, — добавил я. — Похоже на то, что вам с Грундо обоим было довольно плохо и одиноко при дворе, а оттого, что ты о нем заботилась, — да, конечно, ему было хорошо, но и тебе тоже было кого любить. И мне кажется, что ты действительно довольно добрая. Так что, может быть, ты бы в любом случае заботилась о нем. Плохо только, что он не решился положиться на то, что ты будешь делать это по доброй воле, вот и все.

Родди прижала кулаки к лицу.

— Ой, Ник, уйди! Мне действительно надо побыть одной. Кроме того, тебе все равно надо вернуться в дом и рассказать Романову о заговоре. Я не рассчитываю на то, что Грундо объяснит все как следует.

Повисла немного жуткая пауза, а потом Родди гневно сказала:

— Я теперь вообще больше не рассчитываю на Грундо! — и разразилась резкими частыми рыданиями, больше похожими на кашель, чем на плач.

Я обнял ее. На секунду — всего на секунду — в моих объятиях оказалось живое, настоящее тело, к моей щеке прижалось мокрое лицо, и ко всему этому прилагалась живая, сложная личность. Это было действительно сногсшибательное ощущение. Потом Родди яростно вырвалась и помчалась куда-то на другой конец острова.

Я сказал Мини:

— Ты за ней приглядывай! — и вернулся в дом, надеясь, что Романов не решит, что я сдался слишком быстро.

Но я не дурак гоняться за Родди по всему острову. Вот тогда бы она точно разозлилась!

На самом деле, когда я вошел в кухню, Грундо довольно толково излагал то, что было ему известно. Когда я открыл дверь, Романов вонзил свой бритвенный профиль мне в душу и спросил:

— А тебе что известно об участии мерлина во всем этом деле?

— Мне — ничего, — ответил я. — Я с ним никогда не встречался. Может, Максвелл Хайд что-то знал. А я знаю только, что на Островах Блаженных множество каких-то скользких типов копят саламандр, готовясь к некоему выбросу силы. И еще я видел, как Гвин ап Нудд унес прочь Максвелла Хайда. Родди считает, что он сделал это по приказу мерлина. Или той женщины, Сибиллы.

Бритвенный профиль Романова приподнял бровь.

— Если эта женщина действительно похитила магида, используя мерлина и Владыку Мертвых, — сказал Романов, — значит, многим мирам грозят большие неприятности.

Он обернулся к Грундо.

— Так как, ты говоришь, зовут твою мать?

— Ее зовут Сибилла Темпл, — ответил Грундо.

На той половине лица Романова, что была видна мне, появилось чрезвычайно странное выражение. Как будто он не мог решить, что ему делать: сердиться, удивляться, испытывать пренебрежение, тревожиться или жалеть о чем-то, — и, возможно, не только это, но и еще что-то, чего я не мог разобрать.

— И даю голову на отсечение, она даже не соображает, что делает! — сказал Романов наконец. — Она всегда была алчной дурой, моя бывшая супружница Сибилла!

— Ох ты! — сказал Грундо.

— Мда, — сказал Романов. — Именно что «ох ты!» Тут у меня в голове что-то щелкнуло, словно медленно проворачивающиеся шестеренки. Потом я тоже сказал:

— Ох ты!

Романов обернулся в мою сторону так стремительно, что я отступил на шаг.

— Возможно, это я виноват, что она это сделала, — сказал я. — Она звонила, когда вы болели — это, получается, десять лет тому назад, да? А мне надоело ее слушать, и я перевел ее в сторону от вашей жизни. Она все кричала, грозилась сделать что-то по-настоящему серьезное, когда я ее отключал.

Романов поразмыслил об этом. Его губы стянулись в длинную тонкую нить — это меня изрядно напугало.

— Что было — то прошло, — сказал он наконец. — Она все время грозилась. Я ее, бывало, нарочно подзуживал. Теперь некогда выяснять, кто тут виноват… Ну так что, кто-нибудь выправил равновесие магии?

Я сказал, что вряд ли. Грундо добавил:

— Никто не верил Родди, когда она говорила, что при дворе создан заговор. Один из маленького народца посоветовал ей поднять землю…