— Вот и на старость есть жить на что, — сказала сердобольная старуха.

Купила она конфет детям, видно, знающей была, раздала их. Так клад при ней и остался. Удержала, значит.

Клады-оборотни. Это в основном забытые, перезрелые клады. В них обитает дух колдовства и внутреннего неустройства, смуты.

Это черный клад, и в человека он не может превратиться. Многие крестьяне встречали ночью свиней и, думая, что это нечистая сила, крестились. Свинья тут же исчезала. Тогда как это была не просто нечистая сила, а клад-оборотень. Через тысячу лет такой клад, если не найдет хозяина, исчезает, то есть переходит на ту черную сторону мира, к нечистой силе. Там этот клад возвращается к хозяину, и хозяин откупается им от нечеловеческих мук. Клад, приняв образ свиньи, становится бесовской казной. Много бытовало о таких к задах преданий. Садовников приводит один из случаев с таким кладом — оборотнем:

«Один богатый брат, желая раз ночью подсмеяться над своим бедным братом, башмачником, поднял на улице дохлую собаку и бросил ему в окно да сказал: «На те. проклятый! Одолел ты меня, попрошайка!» А вышло, что дохлая собака в избе бедняка рассыпалась золотом. Бедный брат проснулся от звона; слышал братнину ругань, встал и увидел груду золота, поблагодарил брата за помощь. С того времени он разбогател, а богатый брат обеднел, промотался весь».

Клад может превращаться не только в дохлую собаку, кошку или даже человека. Он из кошки, например, может превратиться в дерево, даже в ручей. Или в угли вместо золота. В общем, двойной оборотень.

Так, в одном предании рассказывается, что в некоем селе в одном доме, когда уходили родители, девочка маленькая оставалась одна. И из подполья к ней девочка приходила, играла с ней, играла и все просила ударить ее.

Как-то дочка говорит матери:

— Мама, уходи скорей, ко мне девочка придет, и мы играть будем.

— Какая еще девочка? — спросила мать.

Ну она ей и рассказала. Мать сразу догадалась, что это клад, и говорит дочери:

— Когда девочка придет, поиграет и попросит ударить ее, так и сделай.

— Мне ее жалко, — говорит дочь, — она маленькая.

— А ты ее потихоньку ударь. Если она рассыплется, ты не охай, а молча сложи в мешочек, который я тебе дам. А потом меня позовешь.

Когда мать с отцом ушли и девочка осталась в доме одна, к ней снова пришла ее тайная подружка и начала с ней играть. И опять стала просить девочку ударить ее. Девочка стукнула ее и она рассыпалась. Девочка сложила все, что собрала, в мешочек, как научила мать, и пошла звать ее.

Но когда пришли, в мешке были угли, а девочка говорит, что было золото…

Здесь не был выполнен основной заказ: нужно было ударить, а не «потихонечку», и клад, может на веки вечные пропал или превратился в самом деле в угли.

Клад-оборотень, притворившийся живым существом  — не на всякого. У кого сердце хрусткое, того и в гроб вгонит. Такой клад с нечистой силой в обнимку ходит, и вот как говорит симбирское предание: жил один дворовый человек (истопником он у господ был), нанялся в Симбирске Москвитинов сад чистить, с другими рабочими. Работали под горой, а есть наверх ходили, к амбарам, там и изба была. Вот раз он приходит: вдруг из-под амбара козленок к нему и кинулся. Он его взял да на плечо к себе и положил: гладит, держит за задние ноги и приговаривает: «Бяшка, бяшка!». А козленок-то ему в ответ и передразнивает: «Бяшка, бяшка!» Работник испугался, схватил козленка за задние ноги да об землю и ударил. Смотрит: а козленок опять под амбар. От страха работник тут же на месте упал; хворал после этого и вскоре умер. А ему, видно, клад давался…

Одно странное предание рассказывает о кладе, который на глазах ошеломленных людей превратился из гусака в свинью и снова в гусака:

— Пошли мы. значит, с подружками в лес, трое нас было девок из Кобелевки, это село такое на Белгородчине.

А утро раннее, ясное, и вокруг никого. Божий мир умывается росой. И вдруг ступили за поворот дороги в лог — что такое? — стемнело, солнце садится на закат, тени все удлинились. А нас как запамятовало, что еще утро. А сумерки так к бегут, окружили нас сумерки И тут вышел нам навстречу гусак, перья так и светятся, и хвост поблескивает чем-то, ну как в рыбьей чешуе. Вышел и прямо на нас идет— важно, голова кверху.

Я и засмеялась.

— Гусак форсистый, как начальничек, шествует.

Только сказала такое, гусак как ударился о землю — поднялся с земли он свиньей супоросной, вся в грязище, соски, как свечки — белые и на конце пламя.

— Гляжу на подруг, а подруги мои — старухи. В той же одежде, те же лица, а седые и все в морщинах. Выстудило меня изнутри страхом. И не вечер вовсе, и не утро, а день ясный. И какое-то мерцание вокруг.

Свинья-то и подходит ко мне и пятачком своим мокрым тычется мне в руку. Только пятачок этот не телесный, а серебряный. Я наотмашь и отмахнулась от свиньи. Она хрюкнула, ударилась о землю — вижу, от меня гусак убегает, а клюва-то у него нету. «Что это такое? — думаю. — Должно быть, сблазнило меня».

Очнулась, подруги стоят рядом — прежние, молодые, в руках у меня серебряный рубль, и идем мы в лесу, а в руках полные корзины грибов.

— Что девки, с нами было?

— Да ничего. — смеются. — Просто мы сквозь лес прошли.

— А свинью и гусака видели?

— Видели.

— А что сейчас, утро или вечер?

— Вечер.

— Да где мы целый день пропадали, ведь только что вышли?

— И вправду, где? — Переглянулись подруги да как схватились бежать.

И я за ними.

Одна старуха вешая объяснила:

— Оступились вы, знать. Жизнь свою перебежали туда и обратно. Это вас клад водил. Есть такие клады — из них лешие образуются…

Клад-оборотень опасен для слабого сердца. С таким сердцем умирали, видя чудесные превращения.

Оборониться от него можно только крестом и молитвой. А кто смелый — пусть поступает решительно.

Клад может явиться людям каким-нибудь старичком немощным и что-нибудь попросить у них, например, оказать услугу, то есть проверить человека на отзывчивость, доброту, в общем, на ласку сердца. И если его встретят хорошо, он сам рассыплется на золотые денежки. Но люди, как правило, не слышат своего сердца, сердце у них переместилось в голову или вовсе забыто. И такой клад, предназначенный доброй душе, клад на простой человеческий откуп, не реализуется: дар нуждается хоть в каком-то, пусть и символическом, отдарении.

В «Русской старине» за 1872 год приводится такое предание:

«Шла раз по губе, мимо наволока, лодка с народом, а по берегу навстречу ей старичок идет, на киек-то так и гнется от тяготы — очень уж старик тяжел да грузен.

— Возьмите меня в лодку, люди добрые, — просит старик.

А ему в ответ из лодки:

— Нам и так трудно справиться, а тут тебя еще, старого, взять с собой.

— Понудитесь малость, возьмите меня в лодку — большую корысть наживете! — опять взмолился старик, а рыбаки его все не берут.

Долго просил старик взять его в лодку, так и не допросился.

— Ну хоть батожок мой возьмите — очень уж он тяжел, не по мне.

— Станем мы из-за твоего батога дрянного к берегу приставать, — отвечают с лодки.

Бросил тут старик батожок свой — он и рассыпался и весь на арапчики-голландчики, а сам старик ушел в щелье от грузности, а щелье за ним затворилось.

Ахнули тут лодочники, да поздно за ум схватились».

Есть клады, которые положены либо проклятым человеком, либо сам клад при закланье проклят. Такой клад и сам мучится. и полей мучит. Под страшным зароком лежит такой клад, злыми чарами обвитый. И взять его нельзя никак. А кго и возьмет — себе на погибель.

Вот одно из преданий о таком кладе: «Сибирский богач Твердышев, говорят старожилы, зашил собственноручно в подушку все свои бумажки и просил своего приказчика положить эту подушку r гроб ему под голову.