Сломить оборону посредством измора тоже представлялось почти невероятным: даже если врагу удастся разбить кладку посредством непрерывного обстрела, в распоряжении Лордана находилось достаточное количество каменщиков, чтобы за короткое время восстановить повреждения. Что касается материалов – за морем лежал весь мир, готовый расстаться со своими богатствами в обмен на звонкую перимадейскую монету.

«Даже женщины и дети могли бы удерживать стены вечно. Защита продумана настолько безупречно, что даже дым не сможет просочиться в город незамеченным. Вот что меня и беспокоит. Если Перимадея неприступна, почему же этот ублюдок все-таки наступает?»

По иронии судьбы в тот момент, когда Лордан предавался стратегическим рассуждениям, некий человек появился на границе лагеря противника, своим появлением сообщив Темраю окончательное подтверждение его планов. Не то чтобы вождь сильно тревожился по этому вопросу, но так спокойнее.

Человек уверил его, что ничего не изменилось. Условия договора остались теми же, какими они определили их тот день, когда впервые встретились в городе.

– Никогда не сомневался в этом, – бесстрастно ответил Темрай, остальное оставьте нам.

На лице собеседника отразилась неуверенность, но вождь не стал утруждать себя объяснениями.

Кочевник не слишком любил этот народ, однако знал, что с ними можно иметь дело. Пройдет все – существование богов, верность жены, любовь матери, искренность друзей, – останутся деньги. Деньги являются истинными властителями этого мира и единственным средством, которое способно разрушить его.

– Признай, ты регрессируешь, – донесся сквозь шум разговоров голос Геннадия, – такие глупости можно ожидать от второкурсника, но не от Патриарха Ордена.

Ученые старцы сидели в общей зале таверны. Патриарх, тяжело больной и страшно измотанный, хотел было возразить, но не стал. Зачем говорить о том, что и так известно обоим.

– Именно поэтому, – продолжил Алексий невысказанную часть упрека, – мне нужно было сменить обстановку. – В его глазах под широкими полями шляпы мелькнула усмешка. – Это место как раз подходят. Здесь можно отвлечься.

– Если память мне не изменяет, ты всегда утверждал, что слишком легко отвлекаешься, – ответил Геннадий, потягивая терпкое, кислое вино. – Зачем же прилагать столько усилий?

– Сделай мне одолжение, – пожал плечами собеседник, – я не заглядывал в такого рода заведения лет двадцать. Кроме того, – добавил он, вдруг посерьезнев, здесь я могу воочию почувствовать атмосферу, царящую в городе.

Геннадий счел ниже своего достоинства отвечать на подобную глупость.

– Если кто-нибудь узнает тебя…

– Он ткнет в мою сторону пальцем и скажет: «Гляди-ка, тот бродяга, что сидит за столиком в углу, ужасно смахивает на Патриарха», на что его друг ответит: «Брось, у Патриарха уши так не торчат». Люди всегда видят только то, что хотят.

Старец допил вино и поставил кружку на стол.

– Еще одну – и хватит. Времена, когда я мог опрокинуть пять и оставался способным перечислить тридцать две основные гипотезы, давно канули в лету. Не хочу рисковать.

– Ладно, – вздохнул Геннадий, поднимаясь из-за стола. – Если кто-то решит заговорить с тобой, притворись прокаженным.

«Возможно, он прав, – признал Алексий, – возможно, мое ребячество вызвано стрессом и чрезмерным грузом ответственности, потому что как иначе объяснить, почему Патриарх вырядился в лохмотья и отправился пить в кабак, хотя и достаточно приличный, Нижнего города. Мне надлежит находиться в келье и, вперив взгляд в опостылевшую мозаику, предаваться теоретическим изысканиям. Но здесь я чувствую себя гораздо лучше».

Многое нужно было обдумать Патриарху, очень многое, хотя от выпитого вина – а может, от шума, – виски стали отдаваться болью. Впрочем, за последние время Алексий привык к тому, что его голова постоянно раскалывается, особенно с тех пор, как он стал членом Совета Безопасности и проводил дни, целиком посвятив себя тому, чтобы удерживать префекта и исполняющего обязанности генерала на безопасном расстоянии друг от друга. Точнее, отвлекал префекта, чтобы генерал-губернатор мог спокойно заниматься своим делом. Патриарх знал, что это лучшее из того, что он когда-либо делал для родного города, а потому предавался этому с усердием, какого никогда не проявлял за всю свою жизнь. Благодарение Истине, у него теперь был Геннадий (несомненно, преследовавший некую одному ему ведомую выгоду), который любезно согласился принять на себя руководство Орденом. Некоторое время назад его возвели в достоинство вице-патриарха, что означало, что в случае смерти Алексия Архимандрит станет его преемником. Хотя в глубине души старец сомневался, что Геннадий действительно желает этого.

Патриарх с удивлением сознавал, что сблизился с Геннадием, человеком, общества которого так старательно избегал на протяжении многих лет. И Бардас Лордан, человек, на которого он наложил проклятие, неожиданно стал ему настоящим другом. С Лорданом Патриарх мог спокойно обсудить свои промахи, поделиться страхами и опасениями. На закате жизни Алексий неожиданно открыл для себя очарование дружбы, это было словно прозреть в возрасте, когда другие уже начинают слепнуть.

– Ну, вот и я, надеюсь, этого тебе хватит, – заявил Геннадий, с грохотом поставив кувшин на стол, и неуклюже опустился на скамью напротив. – Позволю себе заметить, что, если ты хотел напиться дешевым вином, мы могли бы отправиться в погреб Академии и сделать это абсолютно бесплатно

– Могли, – миролюбиво согласился Патриарх, – но какое в том удовольствие? И, как я уже сказал ранее, я здесь по делу. Я убедился, что в целом горожане сохраняют присутствие духа, нет ни малейших признаков отчаяния или паники. Очевидно, что мораль в городе остается удивительно высокой.

Геннадий шумно втянул воздух.

– Эти идиоты просто еще не осознали, в какой заднице мы оказались, либо решили, что самое страшное уже позади. Осмелюсь напомнить, что еще не так давно они бушевали на улицах и громили лавки.

– Я помню погром, учиненный в третий год моего новициата, – мечтательно пробормотал Патриарх. – Группа первокурсников стащила с рынка поросенка, они раскрасили его синей охрой, нарядили в форму надзирателя за справедливой торговлей, а затем преследовали несчастное создание по улицам до тех пор, пока их не арестовал патруль. Вероятно, на этом дело бы и закончилось, если бы мы – я имею в виду компанию беспутных студентов, напившихся до чертиков по случаю сдачи экзаменов за третий курс, – не заметили, что собратья попали в руки врага, и не поспешили на помощь. Никто серьезно не пострадал, – добавил Алексий смущенно. – Орден оплатил ущерб, а стража получила хороший урок, как следует вести себя в отношении избалованных юных пьянчуг.

– Понятно, – сухо ответил Геннадий. – А что бы ты предпринял, если бы такое пришло в голову нашим первокурсникам? Объявил выходной и устроил банкет в обеденном зале?

– Нет, конечно, – живо отозвался Алексий, – я бы вышвырнул их из Ордена и передал в руки гражданских властей. Мы не имеем права смотреть сквозь пальцы на такое вопиющие нарушение порядка.

– Твои слова меня радуют, – заметил собеседник и, отхлебнув вина, скривился. – Если хочешь, можешь выпить и мою долю. С меня хватит, и без того голова раскалывается.

– Как, и у тебя тоже? – Алексий выглядел действительно озадаченным.

– Что? И ты…

– С тех самых пор, как мы пришли сюда, Я решил, что это из-за дурного вина и шумной компании, но если у тебя возникли те же проблемы…

– Думаешь, наши друзья с Острова? Только не сейчас, пожалуйста. Я сейчас не способен к борьбе…

– По-моему, их здесь нет.

Геннадий подозрительно оглядел помещение.

– Никого не вижу, должно быть, это все-таки вино. Иногда головную боль вызывают и естественные причины. Мне кажется, – добавил он, – что сорт винограда и качество дрожжей имеют очень мало отношения к тому, что в конечном итоге окажется в кувшине.