Потом рот Дункана обнаружил ее, попробовал на вкус, окружил тот бутон, что был пылающим центром ее страсти. Неожиданная ласка молнией пронзила ее тело, исторгнув у нее низкий, гортанный крик.

— Бесценная Эмбер, — проговорил Дункан, сотрясаемый дрожью от прилива желания. — Клянусь, что я чувствую, как твоя страсть пронзает тебя, подобно молнии.

Он осторожно взял зубами ее нежный бутон. При каждом медленном движении его языка она повторяла его имя. Потом она уже не могла говорить, ибо ей не хватало воздуха, она разлетелась на осколки, плакала и умирала, будучи во власти экстаза без начала и конца.

Когда пламя охватило ее целиком, он вошел в нее, и они горели оба, и в этом месте не было теней тьмы, а был только огонь.

Эмбер заглянула в большой зал. Там все еще было довольно много крестьян, фригольдеров и вилланов, кучками стоявших тут и там. По виду лишь немногих из них можно было предположить, что они все еще дожидаются очереди на аудиенцию к своему сенешалю.

— Ты закончил, милорд? — спросила Эмбер.

Она оставила Дункана на довольно долгое время, пока переводила один особенно трудный фрагмент рукописи, который понадобится Кассандре, как только она вернется с севера. Но теперь работа была сделана, и она отправилась на поиски Дункана.

Всякий раз, когда его не было рядом, она чувствовала себя беспокойно, словно опасаясь, что его могут каким-то образом в любой момент отнять у нее.

— Иди сюда и садись рядом со мной, — сказал Дункан, протягивая руку. — Я скоро закончу.

Как только Дункан прикоснулся к Эмбер, она почувствовала, что часть напряжения уходит, покидает обоих. Сейчас его воспоминания не пробуждались. Он был сосредоточен на настоящем и своих обязанностях в качестве Эрикова сенешаля.

Эмбер сидела рядом с Дунканом на возвышении в большом зале, а он выслушивал жалобы, выносил решения и снова слушал. Слушая, он поглаживал ее руку, напоминая и себе, и ей о наслаждении и покое, обретенных ими в те предрассветные часы, когда их сплетенные тела прогнали воспоминания, что преследовали Дункана подобно волчьей стае.

— Скучное было утро? — тихо спросила Эмбер.

— Я начинаю думать, что всем свиньям в округе следует перерезать подколенные сухожилия, — пробормотал Дункан, когда вперед выступили следующие вассалы.

Увидев, кто были эти просители; Эмбер усмехнулась про себя.

— Должно быть, свинья Этельрода опять рылась в огороде у вдовы Мэри, — сказала Эмбер.

— И часто ли это случается? — спросил Дункан.

— Всякий раз, как Этельрод и вдова ложатся друг с другом.

Дункан искоса взглянул на Эмбер.

— Видишь ли, эта свинья очень любит Этельрода, — продолжала Эмбер голосом, слышным лишь ее мужу.

— Не понимаю, — пробормотал Дункан.

— Свинья всюду следует за Этельродом, словно верный пес.

Дункан сверкнул белозубой улыбкой из-под усов.

— Теперь начинаю понимать, — сказал он. — У Этельрода есть крепкий загон для свиньи?

— Нет. Это ему не по карману. Он ведь крепостной.

— А они хотели бы пожениться?

— Вдова-то фригольдерша. Если они поженятся, то их дети станут крепостными.

Нахмурив брови, Дункан смотрел на мужчину и женщину, которые в смущении стояли перед своим сенешалем.

— Испытывает ли Эрик нужду в крепостных? — очень тихо спросил Дункан.

— Нет. Он строгий хозяин, но не жестокий, — ответила Эмбер. — От него не бегут те, кто ему служит.

— Хороший ли вассал Этельрод?

— Да. Он никогда не увиливает от обязанностей.

— А какого о нем мнения здешние жители? — спросил Дункан.

— За советом они скорее пойдут к нему, чем к священнику или хозяину замка.

Не выпуская руки Эмбер из своей, Дункан снова обратил взгляд на стоящую перед ним пару.

— Вдова Мэри, — сказал Дункан. — Если бы Этельрод не был крепостным, ты бы не отказалась выйти за него замуж?

Вопрос настолько застал женщину врасплох, что она не сразу нашлась с ответом.

— Нет, лорд. Он усердный работник и по-доброму относится к тем, кто слабее. Но…

— Но что? Говори, женщина, не бойся. — Слова Дункана звучали ободряюще.

— Эта его свинья ни за что не войдет ко мне в дом, разве что только на вертеле для жаркого!

Все вассалы, кто остался посмотреть, как будет" судить да рядить новый сенешаль, засмеялись. Постоянная война вдовы со свиньей была источником веселья для обитателей всего замка.

Дункан улыбнулся и обратил взгляд своих карих глаз на крестьянина, стоявшего со смущенным видом посреди большого зала; в узловатых руках он держал шапку, а его плохо обутые ноги казались плоскими, словно дно телеги.

— Этельрод, ты бы не отказался взять вдову Мэри в жены? — спросил Дункан.

Краской румянца покрылись не только заросшие бородой щеки крестьянина, но и его обветренный лоб.

— Нет, с-с-эр, — заикаясь, пробормотал он. — Она х-хорошая женщина.

— Тогда мне ясно, как можно решить эту задачу со свиньей, — сказал Дункан. — Вдень, когда ты женишься на вдове Мэри, ты уже не будешь крепостным.

Этельрод был так ошеломлен, что смог лишь открыть и закрыть рот.

— В день свадьбы, — продолжал Дункан, — ты получишь в подарок от сэра Эрика достаточно древесины, чтобы построить прочный загон для свиньи.

В большом зале стало шумно: послышался смех, одобрительные и приветственные возгласы. Не прошло и двух недель после назначения, а вассалы уже полностью приняли нового сенешаля замка.

Прежде чем утих шум, Дункан встал и потянул за собой Эмбер.

— Поедем со мной верхом, — сказал он. — Оказывается, твое знание замка и его вассалов мне не только необходимо, но и доставляет удовольствие.

— Куда мы едем на этот раз?

— Туда, куда ездим каждый день с тех пор, как поженились, — ответил Дункан, кивая вассалам, расступавшимся, чтобы пропустить его.

— По южной тропе через деревушку Дикая Роза и через поля в лес. — Эмбер улыбнулась. — Это мой любимый путь. Ручей Дикой Розы журчит так, будто смеется.

Во дворе ждали седоков только две лошади. В замке Каменного Кольца оставалось так мало бойцов, что Дункан отказывался обременять их лишней работой в качестве провожатых, когда он и Эмбер выезжали прогуляться по землям замка. Разбойников не было ни видно, ни слышно на расстоянии полудня пути от замка после того, как Эрик приказал повесить одного из их братии.

Дункан подсадил Эмбер в седло ее лошади, потом сел на свою. Устроившись в седле, он, как всегда, проверил расположение меча и молота. Эти движения для Дункана были такими же естественными, как дыхание.

Копыта идущих рядом лошадей процокали по двору и прогрохотали по крепкому деревянному настилу подъемного моста. По дороге Эмбер отвечала на вопросы, касавшиеся истории различных полей, о том, кто возделывает то или иное поле и насколько хорошо, кто фригольдер, а кто крепостной, кто здоров, а кто болен.

— Похоже, ты едешь по этой дороге не для того, чтобы послушать журчание ручья, — сказала под конец Эмбер, когда они въехали в лес.

— Я еду, чтобы слушать, как ты рассказываешь о замке и его землях.

— А Ястребиный Холм, что лежит неподалеку от нашего пути, удобное место, откуда открывается хороший вид на принадлежащие замку земли.

Дункан кивнул.

— Из тебя получится прекрасный сенешаль для Эрика.

— Из меня получится еще лучший воин.

— Он не сомневается в твоей храбрости, — сказала Эмбер.

— Тогда почему он не пошлет меня в Уинтерланс? Говорят, там норвежцев, как травы в летних лучах. — Голос Дункана звучал сердито.

— Ты ему больше нужен здесь. Не далее как в прошлую субботу один из его кузенов что-то вынюхивал среди вассалов, испытывал их настроение.

Дункан прочистил горло.

— Теперь, — продолжала Эмбер, — Эриковы кузены уже знают, что в замке Каменного Кольца новый сенешаль и что вассалы его весьма уважают.

Не дождавшись ответа, Эмбер с грустью посмотрела на Дункана. Он оглядывался вокруг прищуренными глазами, словно что-то искал.