Через полчаса я приползла в Лечебницу, которая возвышалась над остальными зданиями и впечатляла своим солидным фасадом. Прижимая руку то к груди, то к животу, постанывая, как при родах, я открыла дверь.
Мне плохо! — простонала я, глядя на то, как мимо меня спокойно прошел какой-то мужчина в красном. Он даже не посмотрел в мою сторону. Я доползла до кресла, схватившись за грудь. По соседству сидела старуха в траурном платье, обмахиваясь каким-то подобием веера и пришептывала, что ей «страсть, как душно!». Неподалеку расположился какой-то мужчина в фартуке, перематывая окровавленной тряпкой руку и постанывая. Мимо нас проплыли две женщины в красном, обсуждая, как одной удалось вернуть кому-то зрение. Правда, только на один глаз. Дверь открылась, я застонала еще громче, скрючиваясь. В коридор плавно вплыла мадам с маленьким ребенком. Мадам была одета дорого и со вкусом. Она молча прошла по коридору и открыла дверь, запуская туда ребенка, а потом заходя сама. Через пятнадцать минут она вышла, сжимая в руках бумажку. За ней следом вышел лысый целитель в красном, учтиво открывая перед ней дверь и глядя на нас.
Я стала стонать так, словно рожаю ежиков-тройняшек.
— Вы меня успокоили, доктор. Хорошо, я постараюсь сделать так, чтобы Эдуард соблюдал режим дня. Благодарю вас! — произнесла мадам, выходя.
Целитель обвел нас взглядом, а потом молча направился в свой кабинет.
— Помогите, мне плохо! — всхлипнула я, цепляясь рукой за одежду целителя. Я стонала так, словно после ежиков иголками вперед пошел дикобраз.
— Проходите, — кивнул целитель, закатывая глаза и делая мне невероятное одолжение. — Он сделал какие-то пассы руками, а потом взял бумажку и стал усиленно писать.
— Вот, купите, пропьете, и все пройдет… — ответил он, протягивая мне рецепт. — С вас двадцать эрлингов. За прием. Плюс десять эрлингов за рецепт.
— Простите, но у меня… ой! Нет с собой денег… Но мне очень… очень… плохо…. - простонала я, падая со стула. Целитель посмотрел на мою старую обувь и дырку на рукаве, а потом позвал кого-то. Меня отволокли в палату, где лежало еще два человека. Условия в палате можно было бы охарактеризовать одной фразой — «лучше сдохнуть сразу!».
На старой койке у окна лежала старуха, ворча и кряхтя, а ближе к двери какой-то парнишка с грязной повязкой на голове. Он молча смотрел в потолок, не отводя взгляда. Меня уложили на старый матрас без постельного белья и подушки. Про одеяло я вообще молчу.
— Мне неудобно! Ай! — заплакала я, скорчившись от мнимой боли.
— Что поделаешь, — развели руками фельдшеры. — Болеть всегда неудобно!
На стене тикали старые часы. Час… Второй… Третий… Я притихла, глядя на своих «товарищей по несчастью». Да за три часа с острой болью можно кони двинуть!
В наш филиал медицинского ада на земле заглянул врач, брезгливо осматриваясь по сторонам. Он подошел к парнишке с перемотанной головой и поцокал языком.
— Я же сказал вам! Повязку менять каждый час! — возмутился врач, бросая ему бинты и марлю. — Вы почему не выполняете рекомендации? Жалобы есть?
Парнишка лежал и безотрывно смотрел в потолок.
— Жалоб нет, — вздохнул врач, направляясь в мою сторону.
— Мне больно, — простонала я, хватаясь за грудь. — Что со мной? Я… я умираю?
— Не говорите глупостей! У вас родственники есть? Как вас зовут? — поинтересовался врач, спокойно глядя на мои страдания.
— Нет… — всхлипнула я. — Я — сирота… Меня зовут Анна… Но у меня есть дом… И кольцо… Мне… Ай! Мамочка в наследство оставила! Ой-ё-ёй! Больно-то как… В груди жжет! Оно мне дорого, как па… Ай!.. мять…Можно мне подушечку… И одеяло…. Я замерзла… Мне плохо….
— Простите, у нас нет постельного белья. Инквизиция финансирование не подписывает. Сами понимаете, — развел руками врач, делая какие-то пометки на обходном листе. Он посмотрел на мое кольцо, а потом подошел к старухе, забившейся в угол. Старуха, съежилась и с тоской посмотрела на врача.
— Вы почему сидите? — закатил глаза медик. — Я же говорил, что вам нужно лежать!
— Мне с окна…дует…. В…в…вот… возь…ми….те… — прокряхтела старуха, снимая с пальца кольцо. — Эт-то коль…цо… моего… Вик…тора… Он… мне его…. на помолвку подарил… Да…дайте мне… поду…шку и одеяло… Мне холод…дно…
Врач спокойно взял кольцо, невозмутимо повертел, оценивая ценность «подношения», а потом положил в карман.
— Да, да. Подушку и одеяло вам сейчас принесут. Простите, что не сразу. Виновные будут наказаны, — вздохнул врач, спокойно направляясь к выходу и делая пометки на бумаге. — Жалоб нет.
— А вы говорили… Ой!.. что нет подушек, — всхлипнула наивная сирота в моем лице. — Мне сказали… что помощь должна оказываться бе…ой!.. сплатно… У меня есть жалоба! мне больно… У меня кружится голова… И в груди колет и жжет…
— Вам, с вашим диагнозом лучше поменьше разговаривать, — ответил врач и от души хлопнул дверью. Через десять минут бабульке внесли подушку и одеяло, в которое она с наслаждением укуталась. Она сидела и смотрела в окно.
«Лучшее средство от аппендицита — подорожник и самовнушение!» — заметил ангел. «А лучшим средством по уходу за зубами является вежливость. Вежливость на страже вашей красивой улыбки!» — хмыкнул демон, глядя на облезлые обои и старые кровати.
Через час какая-то недовольная мадам в красном зашла к нам в палату и стала поочередно прикладывать светящуюся руку к нашим лбам, чтобы потом записать показания. К моей кровати прицепили какую-то бумажку. Я посмотрела на такие же бумажки на других кроватях. Старуха дремала. Парнишка лежал и смотрел в потолок. Я тихонько сползла с кровати и подошла к кровати старухи.
«Самочувствие хорошее. Жалоб нет. Наблюдается некоторая слабость. Предварительный диагноз — анемия и недостаток питательных веществ».
На кровати парнишки тоже висел листок.
«Жалоб нет. Состояние стабильное. Рекомендована перевязка каждый час. Предварительный диагноз — уныние».
«Уныние, вследствие моральной травмы, нанесенной тупым предметом!» — прыснул демон. На моей кровати висела бумажка следующего содержания:
«Жалоб нет. Состояние стабильное. Рекомендован покой».
Через час снова зашел лекарь, но уже другой в сопровождении еще одного. В руках первого была толстая книга. Он собрал листочки, сел на соседнюю свободную койку и стал писать. Второй стоял у него над душой.
— Ты че так разборчиво пишешь, балбес? Пиши как я, чтобы потом в нужный момент никто ни к чему не придрался! Всему тебя учить надо, — зашипел второй, отбирая ручку и самостоятельно что-то записывая. — И вообще, кто учил тебя ходить со справочником? Чтоб я его больше не видел! Ты меня понял?
— Простите, просто в Академии нас учили сверять симптомы по… — заметил «писатель», робея и смущаясь. — Просто профессор рассказывал нам о том, что бывают ситуации, когда симптомы… бывают смазанными… И общую картину…
«Целитель от бога», чьи призванием, судя по услышанному, было организовать скорую встречу пациента с богом, закатил глаза.
— Забудь о том, чему вас учили в Академии! — прошипел он, оглядываясь на нас. — Ты теперь работаешь! Учти, если кто-то сдохнет, на тебя повесят! Хочешь быть крайним? Я уже пять лет работаю, двадцать проверок пережил, поэтому слушай, что тебе говорят!
— На что жалуемся? — обреченно спросил «писатель», глядя на меня.
— Болит, в груди… Жжет невыносимо… И хватает, когда я пытаюсь… Ай!.. вздохнуть… — простонала я. — Может это… сердце?
«Не подсказывай! Пусть сам угадывает!» — возмутился демон, — «Ему за это деньги платят!»
— Эм… Я думаю, что это… — замялся писатель. — Возможно, она сильно переволновалась и у нее прихватило сердце… Но может быть это — не сердце, а грудная мышца, которая иногда болит в вдохе, если ее…
— Так, не умничай! Пиши… эм… — забрал листок и стал смотреть то на меня, то на листок.
— Доктор, который был до вас, сказал, что…ой!.. подозревает мидефибриллярную капилому! — простонала я, пытаясь собрать в кучку все, что первое пришло в голову и имело отдаленное сходство с диагнозами. «Пятерка за словотворчество!» — похлопал демон.