Все тот же Сбылют приблизился, сурово оглядел связанных:

— Это… последний раз спрашиваю, золото… это… драконье где?

— С чего ты взял, что от нас про золото дознаться можно? — устало проговорил Годимир.

— Так… это… Дорофей трепал… это… по пьяни.

— Бортник, что ли?

— Ну да. Дорофей… это.

— А где ж он сам? Пускай в глаза нам повторит. — Годимир вспомнил, какую Ярош обещал бортнику расправу в случае, если тот проговорится. «Под землей найду и на краю земли найду! И кишки вокруг дерева обмотаю…» Признаться честно, рыцарю захотелось поучаствовать. Если не самому мотать кишки, то хотя бы придержать болтуна во время наказания.

— А нетути. Это… убег.

— Убег? Так, может, понял, что набрехал по пьяному делу, и испугался? Оттого и убег.

— О-хо-хонюшки… — вздохнул старик. — Нам-то чо за дело, отчего… это… Дорофей убег? Нам чо надо? Чтоб… это… ты… или… это… душегубец энтот к золоту дорогу показали.

— И вот так полдня, елкина моталка, — буркнул Ярош. — Уперлись, ровно бараны.

— Ты… это… замолкни, — решительно проговорил Сбылют, ткнув в разбойника пальцем. — С тобой… это… ужо поговорили… А ты, паныч, подумай. Господь, монахи говорят, делиться велел… это…

— С тобой, что ли, старый? — едко осведомился Ярош, за что и получил тычок по ребрам от ретивого кметя в драном армяке.

— Помолчь, я сказал! — притопнул ногой дед. — Говорливый! Паныч пущай говорит.

Годимир вздохнул. Да уж, положеньице! Хитрее не придумаешь. Как же убедить мужиков, навоображавших себе невесть чего, да и одуревших от собственных выдумок.

— Скажи, Сбылют, — медленно, обдумывая слова, произнес рыцарь. — Скажи мне: зачем вам сокровища дракона?

— Дык, как это — зачем! — заорал шепелявый.

Пегаш округлил глаза, а сутулый редкобородый мужичок рядом с ним даже по лбу себя постучал — вот, дескать, дурень, а еще паныч.

— Как это зачем? — удивился и староста. — Ты… это… золотишко мне отдай, а зачем оно мне, я… это… и сам разберуся.

— Так я ж не зря спросил, — молодой человек продолжал тянуть время, словно надеясь на чудесное спасение. — Золото, оно притягивает лихих людишек. На дармовщинку, как мухи на дерьмо, знаешь сколько слетится?

— А мне… это… без разницы… Как слетятся, так и разлетятся, — решительно проговорил старик.

— Да? — Годимир прищурился. — А если тот же пан Божидар, каштелян ошмянский, со стражниками приедет? Ему ты мешок на голову не накинешь, а?

— С паном Божидаром… это… — Сбылют за словом в карман не лез. — С паном Божидаром поделюсь. Это… по справедливости.

— А ты разве не слыхал, — подал голос Ярош, — какая у панов справедливость? А? Вот елкина моталка! Он тебе и гроша ломаного не оставит.

— Ну, а если Сыдор прознает про то, что в Гнилушках кмети разбогатели? — снова встрял Годимир. — Об этом ты подумал? Как откупаться будешь?

— Было б… это… золото, — стоял на своем старик, — а откупиться… это… завсегда можно!

— Ага, обдерет вас Сыдор, как охотник зайца, — покачал головой разбойник.

— Чья б корова мычала, Бирюк! — не выдержал Пегаш. Подступил ближе, сжимая кулаки. — Не одним ли вы с Сыдором мирром мазаны?

— Вона какие слова мы знаем! — притворно восхитился Ярош. — Ты вспомни, дубинушка, когда я бедняков обирал? Было такое или нет, ответь! — Он посуровел лицом, подался вперед. — Ну?

— Ты… это… не «нукай», не запряг! — вступился за односельчанина Сбылют. — Мне без разницы… это… кого ты грабишь, а кого Сыдор. Будут в Гнилушках монетки, мы… это… и съехать могем!

— Во-во, к загорцам! Там таким, как вы, самое место! Ни совести, ни стыда…

В ответ легкий кивок старика, Пегаш наклонился и с размаху врезал Яроша в подбородок. Голова разбойника мотнулась, глухо стукнулась о сруб и склонилась на плечо.

«Не убил бы!» — пронеслось в голове Годимира.

— Ты… это… силушку-то соизмеряй… — Сбылют, видно, подумал о том же, а потому погрозил здоровяку-кметю пальцем. — О-хо-хонюшки… Ровно дети малые… Ну, ладушки… Пока Бирюк отдыхает, ты мне, паныч, скажи… это… согласен ли показать, где золото спрятано?

— Эх, мужики! — Рыцарь напрягся, в который уже раз пробуя на прочность веревки и узлы. — Дали бы мне волю, я вас и без меча по ближним лесам разогнал бы!

— Эх, паныч, паныч… — вздохнул дед. — Я ж к тебе по-хорошему… А ты… Вот все вы… это… паны, такие. О-хо-хонюшки… Макните-ка его, мужики… — Староста махнул рукой и отвернулся.

Не успел Годимир сообразить, что же старый имел в виду, как его подхватили под локти, поставили на ноги, что-то прицепили за веревки, обмотанные вокруг тела.

— Навались, мужики! — крякнул Пегаш.

Словинец почувствовал, что взлетает над землей.

«Умом бы не тронуться… Что это я, словно в «Деяниях Господа»?»

Ответ пришел быстро, едва под ногами раскрылся черный зев колодца. Словно пасть голодного чудища. Вроде бы, писал Абил ибн Мошша Гар-Рашан, водятся оные в пустыне, что далеко к югу от Басурмани. Роют огромные ямы в песке, а сами укрываются от палящего солнца на дне и ждут. Ждут неделями и месяцами без воды и пищи, неподвижность сохраняя, пока живое существо не ступит на край ямы. Тогда песок под ногами невольной жертвы начинает оседать, и она скатывается по крутому склону прямиком в пасть монстра, который живое еще тело заглатывает и тем самым насыщается на недели и месяцы. Читал эти строки Годимир давно, еще года два назад. Он ведь не собирался в пустыни, а значит, и звери тамошние ему без интереса были. А вот, поди ж ты, вспомнился вдруг! Тьфу ты! Тут, может, последние мгновения жизни, надо бы Господу помолиться, а он о чем рассуждать вздумал? Вот, значит, как его уморить кмети решили. За крюк журавля привязали и сейчас в воду-то и опустят.

Колодец медленно двинулся навстречу.

Ни одна молитва почему-то на ум не шла.

Сырость и прохлада. Даже приятно.

Не то, чтобы нынешнее лето изнуряло жарой. Скорее, наоборот — дожди да слякоть. Но после утренней схватки с рыжим королевичем, тряске в седле едва ли не половину дня да недавней потасовки Годимир впитывал влагу, как комок сухого мха. Дотянуться бы еще и губами до воды…

— Колодец испоганить не боитесь, мужики? — долетел сверху насмешливый голос Яроша.

— Дык, чего ему сделается? — удивился кто-то из кметей.

— Я б нашел, чем вам насолить, — зло, нехорошо засмеялся лесной молодец.

— Ужо я тебя… это… охальник! — задребезжал Сбылют.

Вода дотронулась до подошв рыцарских сапог. Сразу выяснилось, что левый прохудился. Ледяная струйка скользнул по пятке, словно ма-ахонькая змейка.

Щекотно.

Годимир дрыгнул ногой, но через мгновение вода хлынула уже сверху, через голенища. Полной чашей, так сказать.

— Это… паныч… скажешь чо про сокровища? — Староста перегнулся, нависая над срубом.

— Не о чем нам говорить! — Годимир задрал голову. В смолянисто-черном небе горели яркие, крупные, словно куриные яйца, звезды. Путь Молочника сверкающей полосой протянулся с севера на юг. Сноп. Воз. Сито — обычно в нем видны лишь пять звезд, но если приглядеться, можно различить еще две маленькие. Охотник с вечным спутником Псом. Почему звезды так хорошо видны из колодцев?

— Макай его… это… мужики! — отдал приказ старик.

Кмети повиновались беспрекословно.

Теперь рыцарь погружался гораздо быстрее.

Вот вода достигла колен, паха, пояса, подмышек…

Ощутив пронизывающий холод у подбородка, словинец едва успел набрать воздуха побольше. Полную грудь. И водная гладь сомкнулась у него над головой.

Поначалу это было даже приятно.

Колодезная вода смывала пот, пыль, возвращала бодрость уставшему, измученному телу. Рыцарь чуть-чуть разжал губы и принялся втягивать ломящую зубы влагу.

Здорово! Он едва ли не с полудня мечтал о том, чтоб напиться вволю.

А потом воздуха в легких стало не хватать. Заныла гортань и бронхи, словно моля: вдохни, вдохни, вдохни… Боль перешла на грудину, ребра… До судорог, до спазмов.

«Терпи, терпи, — уговаривал себя Годимир. — Еще не сейчас. Еще немножко. Еще…»