Вернемся к свойственным инициатическому обучению чертам, которые в корне отличают его от обучения светского; речь пойдет о том, что можно назвать внешним характером этого обучения, т. е. о средствах выражения, с помощью которых оно определенным образом и до известной степени может быть передано — в плане подготовки к чисто внутренней работе, — благодаря чему инициация из виртуальной, какой она была вначале, становится более или менее реальной. Многие, не отдавая себе отчета в том, чем на деле должно быть инициатическое обучение, не видят в нем ничего, кроме такой достойной внимания особенности, как применение символики; последняя, впрочем, действительно играет в нем основную роль, но надо также знать, почему; так вот, эти люди, с их поверхностным подходом, не выходящим за пределы видимости и внешних форм, совершенно не понимают смысла существования и даже, можно сказать, обязательности символики, которую в этих условиях они находят лишь странной и по меньшей мере бесполезной. Они действительно предполагают, что инициатическая доктрина есть, по сути дела, обычная философия, немного отличающаяся от других форм философии, возможно, своим методом, но ничем более; ибо их ментальность устроена так, что они неспособны понять другое. Но по причинам, изложенным нами выше, очевидно, что философия не имеет ничего общего с символикой и в определенном смысле даже противостоит ей. Те, кто, невзирая на это непонимание, согласятся все же признать за обучением подобной доктрине какую-либо ценность с той или иной точки зрения и по тем или иным мотивам, как правило, не связанным с инициатической сферой, увидят в нем, самое большее, продолжение светского обучения, дополнение к обычному образованию, предназначенному для элиты.[191] Пожалуй, лучше было бы совсем отрицать его значение, т. е. попросту его игнорировать, чем принижать его таким образом и зачастую выражать вместо него и от его имени какие-либо частные, более или менее взаимосвязанные взгляды на всякого рода вещи, которые в действительности не являются инициатическими ни сами по себе, ни в том, как их толкуют; в этом, собственно, и состоит искажение «спекулятивной» работы, о котором мы уже упомянули.

Существует и другой способ рассматривать инициатическое обучение, не менее ложный, чем первый, хотя внешне ему противоположный; его противопоставляют обучению светскому, располагая его тем самым на том же уровне и приписывая ему в качестве предмета некое специальное знание, которое не получает четкого определения и на каждом шагу вступает в противоречие и конфликт с другими науками, хотя постоянно объявляется высшим по отношению к последним — чисто гипотетически, без приведения каких-либо ясных оснований. Такой способ видения в основном отличает оккультистов и других псевдоинициированных, которые в действительности далеко не так презирают светское обучение, как об этом заявляют; и вправду, они делают из него многочисленные заимствования, более или менее скрытые; кроме того, эта оппозиция отнюдь не согласуется с их постоянным стремлением находить, с другой стороны, точки сопоставления между традиционной доктриной или тем, что они считают таковой, и современными науками; правда, оппозиция и сопоставление по сути также предполагают, что речь идет о вещах одного порядка. Здесь допускается двойная ошибка: с одной стороны, смешение инициатического знания с изучением более или менее второстепенной традиционной науки (будь то магия или что-то в этом роде), а с другой стороны — пренебрежение ко всему, что составляет сущностное различие между традиционными и светскими науками; но после всего уже сказанного нами не стоит долго на этом останавливаться.

Итак, если инициатическое обучение не является ни продолжением светского обучения, как того хотели бы одни, ни его антитезой, как считают другие, если оно не представляет собой ни философской системы, ни особой науки, то это потому, что в действительности оно относится к совершенно иному уровню; но, впрочем, не нужно стремиться дать ему точное определение, так как это неизбежно означало бы его искажение. Постоянное употребление символики в передаче этого знания дает о нем достаточное представление, коль скоро мы допустим — а это весьма логично, даже если не углубляться в суть вещей, — что должен быть принят способ выражения, весьма отличный от обычного языка, для передачи идей, равным образом иных, нежели те, что выражает этот последний, и концепций, которые не могут быть полностью переданы в словах и нуждаются в языке менее ограниченном и более универсальном, ибо сами они принадлежат более универсальному порядку. Следует, кроме того, добавить, что инициатические концепции в корне отличны от светских в первую очередь потому, что проистекают из иной ментальности,[192] нежели последние, от которых они отличаются не столько своим предметом, сколько точкой зрения, с которой они его рассматривают; и дело обстоит именно так, поскольку предмет не может быть выражен конкретно, ибо это означало бы попытку навязать инициатическому знанию ограничение, несовместимое с самой его природой. Поэтому нетрудно допустить, что, с одной стороны, на все, рассматриваемое со светской точки зрения, можно взглянуть также — но по-другому и с иным пониманием — с точки зрения инициатической (ибо, как мы часто отмечали, не существует профанной области, к которой определенные вещи принадлежали бы по самой их природе, но есть лишь профанная точка зрения, представляющая собой неправомерный и искаженный способ их рассмотрения),[193] тогда как, с другой стороны, имеются вещи, полностью ускользающие от любой светской точки зрения,[194] поскольку они относятся исключительно к инициатической области.

Мы уже объясняли ранее, что символика, своего рода чувственная форма любого инициатического обучения, в реальности представляет собой язык более универсальный, нежели обычные языки; и в этом ни на миг нельзя усомниться, если принять во внимание, что любой символ поддается многочисленным интерпретациям, отнюдь не противоречащим, но дополняющим друг друга, причем все они истинны, хотя и проистекают от различных точек зрения; так происходит потому, что символ есть не столько выражение четко определенной отдельной идеи (на манер «ясных» и «отчетливых» идей картезианской философии, которые, как предполагается, вполне выразимы словами), сколько синтетическая и схематическая репрезентация всей совокупности идей и концепций, которые каждый может постичь сообразно присущим ему интеллектуальным способностям и в той мере, в какой он подготовлен к их пониманию. Стало быть, символ сможет дать тому, кто сумеет проникнуть в его глубокий смысл, несравнимо более, нежели все то, что можно выразить непосредственно; значит, это единственное средство передать, насколько это возможно, все то невыразимое, что составляет собственную область инициации, или, точнее, поместить зачатки этих идей, подобно ростку, в интеллект инициируемого, который должен впоследствии перевести их из потенциального состояния в актуальное, развить их и разработать личным трудом; ведь никто не может сделать чего-то большего, нежели подготовить его к этому, наметив при помощи соответствующих формулировок план, который он потом реализует в себе, чтобы действительно достичь инициации, полученной извне лишь виртуально. Впрочем, не следует забывать, что если символическая инициация, служащая основой и опорой инициации действительной, — единственная, которую можно получить извне, — то она по крайней мере может сохраняться и передаваться даже теми, кто не понимает ни ее смысла, ни значения; достаточно, чтобы символы сохранялись нетронутыми, и тогда будет возможно пробудить в существе, способном к этому, все идеи, синтезом которых они являются. Здесь-то, напомним, и скрыта настоящая инициатическая тайна, несказуемая по своей природе, сама обороняющая себя от любопытства профанов; относительная таинственность ее внешних знаков — лишь символическое ее выражение. В эту тайну каждый может проникнуть в большей или меньшей степени, сообразно широте своего интеллектуального горизонта, но, даже проникнув в нее полностью, он не сумеет сообщить другому того, что понял сам; самое большее, что в его силах, — помочь прийти к этому пониманию тем, кто к нему действительно способен.