Незнакомец на скале опять следил за Кэсси.

Лили Деслин почувствовала, как все внутри сжалось от страха. Еще несколько секунд она стояла на террасе летнего домика, затем поспешно бросилась вниз по ступенькам. Беспокойство подстегивало ее, и вот она уже бежала по тропинке к пляжу, где виднелась маленькая фигурка ее дочери, играющей среди волн прибоя.

Это просто глупо, говорила она себе. Какую угрозу может представлять этот человек? Ну и что из того, что он появлялся на скале уже третий вечер подряд? Он же не прятался. Лили знала, что он ни разу не пытался заговорить с Кэсси или даже подойти к ней. Он просто сидел на камне там, наверху, и следил за девочкой.

И ждал. Казалось, он просто ждал.

Да нет, ну почему именно ждал? Она наверняка все преувеличивает. Лили не могла разглядеть его черты, теперь она видела лишь темный силуэт на фоне алого неба. С чего вдруг она решила, что у него есть тут другая цель, кроме любования закатом над водами Орегона?

Но она знала, она чувствовала, что здесь кроется что-то другое.

– Кэсси! – Лили попыталась овладеть собой, чтобы в голосе не прозвучала охватившая ее паника. – Время ужинать. Иди скорей!

– Ну еще минуточку, мама! – Кэсси весело шлепнула ногой по пене набегающего прибоя. – Сейчас тут так хорошо! Так… – Она поколебалась, подбирая слово. – Так мирно! Неужели ты не чувствуешь?

Лили натянуто улыбнулась.

– Утром будет так же хорошо. Послушай, ты станешь черной, как изюм в этой дурацкой рекламе, если сейчас же не вылезешь. – Она нагнулась и подняла с песка ярко-красное полотенце Кэсси, на котором мрачный Шредер играл на своем игрушечном пианино.

– Ну ладно. – Кэсси подавила недовольный вздох, повернулась и побрела к дому. – Но ведь не будет, ты же знаешь!

Лили быстро накинула полотенце на плечи дочери. За ними со скалы все еще наблюдали. Взгляд незнакомца был почти осязаем.

– Что не будет? – рассеянно спросила она, вытаскивая потемневшую от воды косу Кэсси из-под полотенца.

– Так хорошо не будет. Ты сказала, что завтра будет так же хорошо.

– Прости, я сбилась с мысли. – Лили слегка подтолкнула девочку в направлении их домика и шутливо сказала:

– Наверное, старею!

Кэсси двинулась по тропинке, задумчиво нахмурив брови.

– Раньше, когда мы только приехали, я больше любила утро, но теперь – нет. За последние дни я поняла, что именно вечер лучше всего. Сейчас я чувствую себя… красивой.

Боже мой, она и вправду красива, подумала Лили, и волна щемящей нежности захлестнула ее. Может быть, Кэсси и не красавица в классическом смысле, но она такая маленькая, крепенькая, с очаровательными веснушками на личике и вся так и светится обаянием детства. Лили с улыбкой потрепала дочку по голове.

– Кажется, ты действительно неплоха. Кэсси нетерпеливо мотнула головой.

– Да нет, внутри. Я чувствую себя красивой внутри. Теплой, светящейся и наполненной чем-то… – она сделала беспомощный жест рукой, как бы не находя слов, – …чем-то особым. Как когда я играю Брамса.

– То, что ты описываешь, по-моему, ближе к Моцарту.

Кэсси сердито нахмурилась.

– Ты смеешься! Лили покачала головой:

– Нет. Просто хочу, чтобы ты научилась точно подбирать сравнения. Моцарт действительно может быть мирным. У Брамса больше энергии и напора. Так кто же из них?

– Может быть, каждый понемногу. – Кэсси удовлетворенно кивнула. – Ну да, две трети Моцарта и одна треть Брамса.

Лили рассмеялась.

– Да уж, теперь с математической точностью!

– Я хочу записать это.

Лили постаралась скрыть изумление. Кэсси не сочиняла музыки с тех пор, как они в прошлом году поехали в концертное турне. Ее фортепианный концерт произвел тогда настоящий фурор. Лили уже начинала думать, что девочка отказывается сочинять что-то новое из страха опять пережить тот шквал всеобщего внимания, который обрушился на них тогда.

– После ужина, – твердо сказала она. – Сначала душ, ужин, мытье посуды, а потом пианино. Если твоя музыка того стоит, ты ее не забудешь.

– Но я хотела… – Кэсси посмотрела на выражение лица матери и замолчала. – А если душ, ужин, а потом пианино? – предложила она, подумав. – Сегодня ты помоешь посуду, а завтра – я, хорошо?

– Ну ладно, договорились.

Они пошли дальше в согласном молчании. Закат тем временем догорал, и небо из огненно-алого превращалось в дымчато-лавандовое.

– И ты совсем не старая! – твердо сказала вдруг Кэсси. – Зачем ты так говоришь? Ты никогда не постареешь!

– Все стареют, Кэсси.

– А ты не постареешь! – Кэсси крепче сжала руку матери. – Ты вроде фуги Баха – сильная и яркая, и каждая нота кристально чистая.

– Никогда бы не подумала, что меня сравнят с фугой! – Лили постаралась не показать, как у нее перехватило горло от слов дочери. – Уж не пытаешься ли ты подольститься ко мне, чтобы и завтра увильнуть от мытья посуды?

Кэсси подняла на нее взгляд, полный детского лукавства.

– А что, можно?

– Ни за что.

– А если я сравню тебя с Моцартом?

Лили только отрицательно покачала головой.

– Но ты же такая твердая, – продолжала Кэсси, хитро улыбаясь, – а Моцарт сверкает, как алмаз.

Кэсси и сама сверкала, переливаясь разными гранями, демонстрируя то типично детское лукавство, то совершенно взрослую мудрость. Чувство глубокой благодарности судьбе пронзило Лили. Боже, чем она заслужила такое чудо, как Кэсси?

– Да уж приходится быть твердой, – ответила она, – с таким маленьким жуликом, как ты.

– Я не собиралась тебя обхитрить. Лили скептически подняла брови.

– Да нет же, правда, – настаивала Кэсси. – Я никогда даже не пыталась… – Она хихикнула. – Ну или почти никогда.

– Так никогда или почти никогда? – Лили с ласковой усмешкой посмотрела на дочку. – Будь-ка поточнее, дорогая.

Кэсси недовольно нахмурилась.

– Ты прямо как профессор Кендл! Точность, это такая скука! Я предпочитаю громовые пассажи.

– Я знаю. Но в фортепианном концерте должно быть и то, и то. – Лили помолчала. – И в жизни так же, Кэсси, – добавила она.

Кэсси бросила на нее внимательный взгляд.

– А вот у тебя нет… нет громовых пассажей. Почему ты…

– Ты создаешь достаточно громкости за нас двоих, – быстро перебила Лили. – Может, во мне больше Рахманинова, а, малыш?

Кэсси решительно покачала головой.

– Бах! – ответила она тоном, не допускающим возражений. Они подходили к старому коттеджу из кедрового дерева на холме, когда Кэсси вдруг резко остановилась. – Подожди. Я забыла попрощаться.

– Что?

Кэсси повернулась.

– Я забыла попрощаться с ним.

Лили похолодела.

– С кем это «с ним»?

Но Кэсси уже махала едва различимой темной фигуре на скале. Лили увидела, как человек поднял руку и помахал в ответ. Это был обычный жест, не содержащий даже намека на угрозу, но Лили почувствовала, что все ее страхи вернулись. Она постаралась казаться спокойной.

– Кто это, Кэсси? Он что, говорил с тобой?

– Нет. – Кэсси еще раз помахала рукой и отвернулась. – Но он все время там. Ты разве не заметила?

– Заметила. – Лили помолчала, пытаясь найти слова, которые не испугают девочку, но напомнят об осторожности. – Знаешь, Кэсси, иногда лучше не быть доверчивой с незнакомыми. Если он когда-нибудь попытается с тобой заговорить, то…

– Ну мама! Это не какой-то ненормальный, о которых ты мне рассказывала, которые еще дают детям конфеты. – В тоне Кэсси звучало нетерпение. – Он хороший.

– Но ты же не можешь это знать. Всегда лучше быть осторожной.

– Я точно знаю. Он… он хорошо ко мне относится.

– Боже мой, Кэсси! Откуда такая уверенность?

Ты только что сказала, что он с тобой никогда не говорил.

Кэсси упрямо посмотрела на нее.

– Я ему нравлюсь.

Лили знала, что переубедить дочь, когда она в таком настроении, даже пытаться не стоит. Надо перевести разговор на другую тему, а потом еще раз попробовать ей все объяснить. Она непринужденно улыбнулась.