– Почему же ты поехал не к графу Нортумберленду, а ко мне? Ведь тебя там знают.

Дайтону очень не нравился пристальный взгляд, каким на него смотрел Майсгрейв. Если этот рыцарь что-то заподозрит и откажется взять его на службу, он уже никогда не сможет доказать свою преданность младшему Йорку.

Если Дайтона и душило волнение, на лице его это никак не отражалось. Оно оставалось угрюмым и спокойным, тяжелые складки тянулись от крыльев носа к подбородку, русые с проседью волосы падали на лоб. Он еще не успел ответить, как Майсгрейв внезапно сказал:

– Джон Дайтон… Я, кажется, слышал твое имя. И как будто где-то видел тебя.

– Вы не могли меня видеть, сэр, – твердо проговорил Джон.

Возможно, слишком твердо, но Дайтон знал, что это так и есть. Его охота за Майсгрейвом в свое время велась с закрытым забралом. Да, они бились один на один во время давнего пожара, но и тогда он оставался в шлеме. Это могло произойти, когда Дайтон состоял при Ричарде, однако тогда, только что поднятый из праха своим господином, Дайтон редко сталкивался с придворными, а про Филипа Майсгрейва хотя и слышал, что тот был возлюбленным Элизабет Грэй, но впервые увидел его лишь в день отъезда во Францию со злополучным письмом.

– Мы не могли ранее встречаться, – вновь повторил он, выдерживая устремленный на него взгляд барона. – Уж я бы навек запомнил такого лорда, как вы. А что до того, почему я приехал к вам, сэр, так мне это посоветовал оруженосец герцога Бэкингема Ральф Баннастер. Он так хвалил ваши порядки, что я решил отправиться сюда, а не к Перси, который сейчас больше препирается о правах и привилегиях с братом короля, нежели сражается.

Кажется, изобретенная для него Ричардом легенда сработала. Майсгрейв благожелательно кивнул. Пришла пора испытать нового бойца, померившись с ним силами.

Дайтон вытащил меч и попробовал ногтем лезвие. Видя, как Майсгрейв занимает боевую позицию, он ухмыльнулся про себя. Он помнил все схватки с этим человеком и все то время, что ехал сюда, вспоминал их до мелочей. Они бились трижды: в полном воинском облачении, во время пожара и на узкой тропе, где Джон был в доспехах, а Майсгрейв – нет и где улетучился самый верный шанс разделаться с Бурым Орлом, потому что эта бешеная девка Анна Невиль приволокла на подмогу целую толпу вооруженных до зубов ланкастерцев.

Итак, Майсгрейв хочет снова испытать, как Джон Дайтон владеет мечом. Что ж, со дня появления в Миддлтон-холле герцога Глостера он только и делал, что набивал руку, вспоминая приемы, которыми прежде владел в совершенстве.

Они шагнули навстречу друг другу. Их мечи сшиблись, высекая искры, и краем глаза Дайтон заметил, что едва были сделаны первые выпады, как все остальные ратники прекратили упражняться и стали наблюдать за их борьбой. Дайтон провел несколько стремительных колющих выпадов, которые рыцарь умело отбил. Но это ничего не значило. Еще с прежних времен он помнил, сколь великолепный боец Филип Майсгрейв. Он почувствовал это, когда барон оттеснил его через весь двор к кухонным постройкам, где Дайтону все же удалось остановить атаку чередой отчаянных ударов, так что Майсгрейву пришлось отступить.

На какой-то миг Дайтону нестерпимо захотелось, использовав какой-нибудь коварный прием, отомстить одним ударом за все годы изгнания. Но нет! Все еще впереди. Однако, нанося могучий удар с оттяжкой – тот, который так трудно отбить и который, достигая цели, разваливает человека надвое, он испытал жгучую радость. Майсгрейву пришлось приложить всю силу и мастерство, чтобы парировать его.

Неожиданно он остановился и опустил меч, испытующе глядя на Дайтона.

– Где ты научился этому удару, Дайтон?

Джон с равнодушным видом пожал плечами.

– Еще на службе у герцога Глостера. У меня был неплохой учитель боя. У него я и перенял этот прием.

– У Глостера, – тихо повторил рыцарь. – Да, пожалуй, именно у Глостера мог найтись такой учитель.

После этого он отвел новичка в сторону и стал задавать ему вопросы, которые могли бы показаться весьма странными, если бы Дайтон не знал их подоплеку. Барон хотел знать, как давно тот служил у герцога Глостера, кого из придворных короля и его брата знавал, бывал ли на Юге, когда у власти стоял Уорвик, встречал ли кого-либо из семьи Делателя Королей.

Дайтон, разыгрывая полное простодушие, отвечал лишь, что служил на Севере, дальше Йоркшира нигде не бывал и только однажды видел воочию Делателя Королей, что же до семьи последнего, то он помнит время, когда епископом в Йорке был родной брат герцога Уорвика.

Казалось, Майсгрейва удовлетворяют его ответы. Он кивнул и, поразмыслив, приказал проводить нового ратника на кухню и накормить, а затем отвести ему место в башне, в помещении для воинов. Итак, Джон Дайтон был принят на службу.

На кухне служанки чистили рыбу. Они негромко переговаривались и смеялись, хватая из огромной лохани трепещущих линей и сазанов. Их руки были по локоть облеплены чешуей. Сытный запах жареной рыбы витал в горячем воздухе кухни, и Дайтон вдруг почувствовал, насколько он голоден. Поэтому, когда служанка подала блюдо тушенной со специями рыбы, обильно политой соусом, кружку эля и здоровенный ломоть хлеба, он тут же с жадностью набросился на еду. Прибывшие с ним воины тоже получили свою долю и расположились на скамье вдоль стены, держа тарелки на коленях, а кружки с элем поставив прямо на плиты пола. У их ног вертелся лохматый бойкий терьер.

Краем глаза Дайтон заметил, как к ним подошла девчушка-подросток с соломенно-желтыми распущенными волосами и, усевшись на пол перед тем воином, которого звали Гарольдом, протянула ему мед в сотах.

– Клянусь святым дубом, – улыбнулся, принимая мед, ратник, – если бы твоя матушка, Патриция, хотя бы на треть была так добра ко мне, я бы давно звал тебя дочкой.

Девочка обняла острые коленки.

– Если ты подождешь года два-три, то сможешь назвать меня женой, а не дочерью.

Она сказала это без тени смущения, как нечто само собой разумеющееся, однако бородатый великан вмиг сделался пунцовым, а Оливер с другим ратником покатились со смеху.

– Что ты болтаешь, Пат! – запинаясь, выдавил из себя Гарольд. – Я люблю тебя, как дочь, я носил тебя на руках, когда ты была несмышленым ребенком. Нет уж, клянусь всеми духами и феями Ридсдейла, через три года ты сама выберешь кого-нибудь помоложе и повеселее старого Гарольда.

Девочка улыбнулась и доверчиво положила голову на его колени. Так она и сидела, пока воин гладил ее по волосам, приговаривая, что скоро-скоро Патриция станет красавицей и немало найдется в округе молодцов, которые захотят плясать с нею у майского шеста[60]. Но девочка, казалось, не слушала его. Внезапно выпрямившись, она внимательно вгляделась в лицо Джона Дайтона. Тот почувствовал этот взгляд, но продолжал невозмутимо макать хлеб в соус.

– Гарольд, этот человек – нехороший! – неожиданно произнесла Патриция. – Держись от него подальше.

Дайтон угрюмо взглянул на девочку, не отрываясь от еды. Однако воины разом поглядели в его сторону.

– Почему ты сказала это? – осторожно спросил Патрицию Оливер Симмел.

Пат растерялась.

– Не знаю. Он недобрый, вот и все.

– Ну, воину не обязательно быть добрым, – улыбнулся молчавший до этого толстощекий воин. – Ты лучше вспомни, как ты говорила то же самое про отца Мартина и как ошиблась.

Патриция нетерпеливо повела плечами.

– Нет. Я так не говорила. Я просила маму быть осторожной с ним, а это вовсе не одно и то же.

Дайтон отставил пустую тарелку и, облизав пальцы, вытер их о штаны. Он снова чувствовал, что воины косятся на него, и оперся спиной о стену, вытянув ноги.

– Малютка, наверное, поняла, что приезжий человек может худо подумать о девочке, предлагающей себя в жены воину.

Патриция, не отрывая глаз от него, вдруг часто-часто заморгала, подбородок ее дрогнул. Она бы расплакалась, но Гарольд притянул ее к себе и, поглаживая, стал успокаивать, Джону же посоветовал попридержать язык.