Когда они подъехали к месту назначения, язык уже плохо слушался, но усилия того стоили. Они снова выполняли свою миссию на этой земле.

Юля

Меня разбудило тяжёлое дыхание. Кто-то сопел, склонившись надо мной, обдавая смрадом, от чего сразу затошнило. Я сдерживалась, как могла. Мужик чужой, не иначе.

— Она спит? — раздался голос Григория откуда-то издалека.

— Да, — хрипло произнесли прямо над моим лицом. — Хорошо ты её вырубил. Много, видать, жидкости налил на платок. До сих пор не очухалась.

Глаза лучше не открывать. Мало ли… Вдруг ещё чего придумают, увидев, что я очнулась. Вот ведь! Снова влипла в неприятности. Идиотка!

— Жалко её. Красивая, молодая, — продолжал мой похититель теперь со стороны.

— Жалко. Но ты же понимаешь, что ошибок быть не должно.

Меня жалеют… Чего это они удумали?

— А если мы ошибаемся?

— Что ты предлагаешь? Ждать, когда у неё живот вырастет? Или когда её колдун найдёт и головы нам поотрывает?

— Ты боишься?

— Не очень. Защиты помогут нам остаться невидимыми для колдовства. Даже если она не беременна, оставлять её фертильной для него нам нельзя, — вздохнул. — Во имя правого дела.

Кто они такие? Этот Григорий мне убежище обещал. Правильно сделала, что не поверила ему. Только что толку? Называется, захотела разобраться. Разобралась. На душе стало мрачно. Ещё и защиты какие-то у них есть от Алана…

Между тем, услышала шорох, будто тащили тяжёлое по полу. И ещё. Мешки, что ли, таскают?

— Забирай эти тоже на погрузку, Иван, — отдал распоряжение хриплоголосый и, наконец, отошёл от меня на несколько шагов.

— А остальное? — раздался раскатистый бас.

— Остальное, когда машина вернётся, и мешок с рисом не забудь. Плов будем варить. Праздновать перед дорогой.

Праздновать? Что праздновать? Словно в ответ на мои мысли разговор между похитителями продолжился.

— Что Макарий с ней делать собрался? По старинке вырежут всё там, чтобы рожать не могла?

Боже! Холодный липкий пот тут же выступил у меня на лбу от услышанного.

— Нет. Курьер привезёт новое лекарство.

— Надёжней, чем вырезка?

— Без крови и стопроцентный результат. Если беременна, будет выкидыш, ну и там что-то нарушается навсегда. Правда, сказали, что она может не выжить после инъекции.

— Не повезло, — ещё раз вздохнул Григорий.

— Это жертва во имя благих целей, Гриня. Будем надеяться, что девчонка окажется сильной здоровьем и переживёт действие лекарства.

— Когда его привезут?

Давайте, козлы, подписывайте мне приговор.

— Курьер прибудет через три — четыре часа. Уже в пути.

— А потом её куда?

— Вывезем, выбросим. Она всё равно не знает, где и у кого находится. Пока разберутся, что к чему, мы уже будем далеко.

Чёрт возьми, как мало времени!

— Пойдём перекусим, что нам Творец послал, — услышала вдохновенный голос Григория.

— Помолимся за щедрость его богатую, за милость.

— Аминь, брат.

Затем услышала скрип тяжёлой закрываемой двери. Прислушалась. Они даже на замки не закрыли меня. Почему? Уверены, что я не сбегу?

Я лежала на чём-то жёстком и комковатом. Приподняла веки, изучая в лёгком полумраке потёртые обшарпанные стены захудалого строения. Пахло затхлым. Голова болела, непривычно налитая тяжестью. Небольшие окна через решётки пропускали свет. Быстро села, обнаружив под своим задом несколько старых ватных матрасов. Сердце заколотилось, готовое выпрыгнуть из груди. Они меня убить решили? Лишить фертильности, если выживу? Какой ужас!

Дура! Господи, какая же я дура! Попробовала настроиться на Алана, но безрезультатно. Закрывала глаза, представляла сердце в руках. Ничего. Вообще ничего. Полная тишина.

Около стены лежала внавалку куча мешков то ли с мукой, то ли с сахаром. Недолго думая, поднялась на них и увидела через окошко, что нахожусь на закрытой территории. Старый двор с рухлядью и ржавым металлоломом огорожен глухим забором. Люди в серых однотипных рубахах, шастающие то там, то сям. Да это же… И разум быстренько подсказал — сектанты.

Я попала в секту, и моё будущее выглядело очень туманным, если не сказать — критичным. На глазах появились слёзы, которые перешли в глубокие всхлипы и раскаяние за свою упёртость и желание стоять на своём… Послушала бы его, доверилась бы ему — всё могло быть иначе… А теперь сижу на чьём-то складе для того, чтобы умереть, а если не умереть, то потерять своего ребёнка, кровиночку, маленького… Маленького от мужчины, который меня любит и защищает. И заплакала ещё сильнее. Навзрыд.

Алан Кассий

Тридцать минут — это неимоверно мало рядом с любимой и несказанно много, когда чувствуешь, что она попала в беду и рвёшься к ней, чтобы успеть. Только бы дождалась его и никуда не уходила.

Как никогда он осознал всю глупость сложившейся ситуации. Тихоня! Молчунья! Придумала себе, что он чудовище, которое может уничтожить собственного ребёнка в угоду чёрной магии, словно он какой-то сектант. Знал бы раньше, что она может превратно интерпретировать его слова, всё было бы по-другому.

Глупые фанатики осмелели и оказались в этот раз проворней. Получается, они следили за ним гораздо тщательней, чем он предполагал. Расслабился… Не учёл, что защитная магия, применяемая этими безумцами, называющими себя охотниками, сможет скрыть их из его поля зрения. Или учёл бы, если бы не Юля… Он понимал, что влюбился в эту девчонку настолько сильно, что полностью утратил контроль над внешними факторами. И ладно бы она была рядом с ним — эти сумасшедшие не посмели бы приблизиться к нему, но они нашли способ добраться до неё, пока его не было рядом.

Нашла кого слушать! Получается, она ему не доверяет. До сих пор не доверяет. Это неимоверно досаждало, как болезненная гнойная рана. Девочка, да за что ты со мной так?

Впервые он готов был идти за женщиной на край света и впервые понимал, что нелюбим. Без доверия нет любви. Она ему не доверяет. Это резало без ножа, наполняло сердце ледяными осколками. Горько усмехнулся. Что ж, достойная кара за сотни женских слёз, пролитых по его милости.

В его жизни была любимая женщина. Его мать, которая умерла, когда ему было всего десять лет. Он закрыл глаза, вспоминая тот роковой день на озере. Они приехали семьёй провести выходные в маленький домик в глуши, когда случилась трагедия.

— Леруся, радость моя, — довольный, кричал отец. Его лицо светилось от любви. — Смотри, что мы наловили.

Они, гордые и довольные добытчики, возвращались с рыбалки, неся в судке настоящего осетра и предвкушая радостное изумление той, кого любили больше жизни. Валерия, мама, вышла из небольшого деревянного домика и пошла им навстречу, ласково улыбаясь. Лучи утреннего солнца освещали её тоненькую фигурку, так что, казалось, идёт молодая девушка в светлом летнем платье, а не женщина тридцати пяти лет. Он смотрел на своих счастливых родителей и знал, что у него в жизни всё будет именно так, как у них, и никак иначе.

В какой-то миг резко взвыл двигатель катера, несущегося по реке с бешеной скоростью. Дальше всё запомнилось вязко и смутно. Как в тумане. Какие-то хлопки, ругань отца, прижимающего его к земле, рёв пролетающей лодки, и мама садится на землю, как в замедленной киносъёмке. И быстро расползающиеся пятна крови на ткани, как красные цветы на груди.

Бледное лицо отца, попытки ей помочь, вызов скорой помощи в глушь. Врачи приехали через три часа, чтобы констатировать смерть от пулевых ранений. Отец, сидящий с ней на руках. Её холодная белая кисть, резко ставшая ненастоящей в его тёплых руках. И просьбы… Он до сих пор слышал свои просьбы к ней — не умирать.

Его мама умерла по прихоти людей, столетиями мечтающих искоренить древний магический род. Несмотря на усиленную защиту, в тот день им удалось пробраться слишком близко. Сектанты охотились за ними и за другими подобными им, владеющими знаниями чёрной церемониальной магии. Магии Гоэтии, позволяющей использовать манускрипты и труды самого царя Соломона. Древней магии, обучающей владению силами печатей великого мага для управления другой стороной бытия, которая всегда держалась в тайне от непосвящённых.