Летать мне не позволяли, и когда товарищи поднимались в воздух, злой и одинокий бродил я по опустевшему аэродрому, не находя себе места. При появлении в небе японских самолетов чувство горькой досады переполняло меня. Я походил на беркута с подрезанными крыльями, завидевшего дикого лебедя в синеве озера. Эту тоску по воздуху может понять только летчик.

Однажды командир части вызвал меня к себе и сказал:

— Ли, ты сбил уже пять вражеских самолетов. Сегодня я получил приказ о награждении тебя знаком почетного летчика. — И командир вручил мне знак почетного летчика — распростертые эмалевые крылья с пятью золотыми звездочками, по числу сбитых самолетов. — Что же ты тоскуешь, — продолжал он. — Тебе нужно отдохнуть. Поезжай к своему отцу. Говорят, ты его давно не видел.

Действительно, родных я не видел больше трех лет. Я согласился на предложение командира и начал собираться в дорогу, но события, происшедшие накануне отъезда, изменили все мои планы.

Воздушная тревога, как бы вы ее ни ждали, всегда бывает внезапной. На этот раз с наблюдательных пунктов сообщили, что самолеты противника идут по направлению к нашему аэродрому. На мачте взвился красный флаг. Летчики бросились по своим машинам. Через несколько минут быстрокрылые птицы, легко оторвались от зеленого поля. Я стоял тут же, наблюдая за взлетом. Аэродром опустел. Только один самолет стоял среди поля, представляя отличную мишень для бомб и пулеметов противника. Эта машина оказалась свободной, — ее летчик временно отсутствовал.

— Жаль машину, разрешите взлететь, — обратился я к коменданту аэродрома и, не дожидаясь ответа, забрался в самолет.

— Хорошо, поднимайтесь! Только в бою не…

Рез мотора заглушил последние слова коменданта. Сознаюсь, я постарался их не расслышать.

Быстро набрал высоту и кинулся догонять трех товарищей, взлетевших передо мной. Они прибыли в часть лишь несколько дней тому назад. Японцы словно знали об этом. С самого начала боя восемь японских самолетов набросились на эту тройку. Бой шел на высоте 400–500 метров. Летчики упорно дрались, но чувствовалось, что долго они не смогут продержаться. Я поспешил им на выручку. Едва я приблизился, как два самолета, столкнувшись в воздухе, полетели к земле, объятые пламенем. Один из летчиков выбросился из самолета я плавно спустился на землю. После я узнал, — это был Чен. Его противник оказался менее счастливым: японец разбился вместе с горящей машиной. Теперь два наших самолета дрались с семью японскими истребителями. Я ворвался в самый центр боя. Моя дерзость на миг ошеломила японцев, но потом они снова бросились на нас. Бой продолжался несколько минут. Приняв на себя удары врагов, я дал возможность выйти из боя своим молодым товарищам. Это было как нельзя более кстати. Оба самолета были изрешечены пулями. После на аэродроме мы подсчитали: у одного было 34 пробоины, а у другого 45. Теперь, когда оба летчика находились вне опасности, продолжать бой при таком соотношении сил было нецелесообразно. В последний раз я атаковал верхний самолет. Он вспыхнул под огнем моих пулеметов и круто пошел вниз. Вырвавшись из кольца врагов, я направился в зону к своей группе. Я всячески старался обратить на себя внимание товарищей, покачивал крыльями, звал их за собой, но уверенные, что я поднялся в воздух только с целью сохранить машину, они так и не поняли меня. Досадно было безнаказанно упускать врага. Я вернулся обратно. Японцы еще рыскали на старом месте, расстреливая шедший по дороге обоз. Пошел в атаку на ближайший самолет, но, к сожалению, после первых выстрелов мои пулеметы отказались работать, — в магазинах не осталось ни одного патрона.

Произведя две-три ложных атаки, я пошел на посадку, с твердым решением запастись патронами и снова продолжить бой.

Техники на площадке залили бензин, принесли патроны, но когда я случайно проговорился о происшедшем, категорически отказались выпустить меня в воздух. Я ругался, грозил, наконец, позвонил на командный пункт.

Майор выслушал мою взволнованную речь и спокойно ответил:

— Техники поступили правильно!

Злой я ушел в сад, но все-таки в глубине души был доволен, что удалось участвовать в бою. Теперь мне снова разрешили летать. Стоит ли ехать в отпуск? И вечером, зайдя к майору, я положил перед ним свои отпускные документы.

СРЕДИ ПАРТИЗАН

Я летчик. Меня зовут Ван Тин-бо. Мне 26 лет. Я служу а истребительном отряде N-ской китайской армии. Впрочем, сейчас я инструктор авиационной школы, куда перешел после тяжелого ранения, полученного в воздушном бою. Но я еще надеюсь вернуться в свой отряд.

Мои отец, школьный учитель, часто говорил: лучше делать историю, чем изучать ее. Однако меня он хотел видеть ученым. Я не перечил его желаниям, просиживал целыми днями над книгами и, наконец, поступил в Бейпинский университет. Возможно, я и сейчас был бы студентом, если бы не японцы, напавшие на мою страну.

Я был на каникулах в родном селе, когда появились их самолеты. Услышав шум моторов, я выбежал на улицу. Сосед, старый Као Цю-хань стоял на пороге своей ветхой фанзы, удивленно глядя на небо, по которому неслись, словно ястребы, японские самолеты. Вот от одного из них отделились черные тючки — это бомбы. Они падали, с визгом рассекая воздух. Я инстинктивно присел. Као Цю-хань продолжал с прежним изумлением смотреть на небо. Но тут взрыв бомб потряс землю. Старик, все еще стоявший на пороге своей фанзы, повернулся ко мне, схватился рукой за сердце и вдруг молча рухнул на землю. Когда я подбежал, Као Цю-хань был уже мертв. На его худой костлявой груди зияла огромная рана.

В результате бомбардировки бóльшая часть деревни была разрушена, хижины пылали. Тут и там в лужах крови лежали женщины, дети, старики. Крики раненых раздирали мне душу. Жуткая, страшная картина. В гневе я до боли кусал себе губы, сжимал кулаки и поклялся отомстить японским варварам за смерть своих односельчан.

Я добровольцем пошел в армию и поступил в летную школу в Ханчжоу. Через несколько месяцев я получил назначение в истребительный отряд N-ской армии.

Мои новые товарищи отнеслись ко мне, как к новичку, покровительственно. Это были старые, стреляные волки, участвовавшие во многих воздушных боях. Я нетерпеливо ожидал случая, чтобы продемонстрировать перед ними свое искусство. И вот, однажды с наблюдательного пункта сообщили о приближении японских бомбардировщиков.

— По машинам! — протяжно крикнул капитан Ли Цюй-тань.

Мы бросились к своим темнозеленым машинам с белыми звездами на синем фоне. Техники быстро освободили самолеты от маскировочных полотнищ.

— Запускай моторы! — раздалась новая команда.

Мощный гул авиационных моторов заполнил весь аэродром. Точно буря пронеслась над желтеющим полем. Ураганный ветер гнал по земле траву, листья, ветки. Машина нетерпеливо дрожала. Но почему не подается сигнал о взлете? Поворачиваю голову вправо. У машины капитана суетятся техники. Словно в немом фильме, видно, как отчаянно жестикулирует Ли Цюй-тань. Перед ним стоит понурив голову техник Чжо. Капитан говорит что-то сердитое, злое, потом, безнадежно махнув рукой, направляется к моему самолету. Он приближается ко мне и кричит в самое ухо:

— У меня неисправен мотор. Я полечу на твоем самолете…

— Как на моем? — вспыхнул я. — А на чем же я полечу?

На щеках капитана забегали живчики.

— Летчик Ван Тин-бо, — холодно говорит он, — я приказываю вам вылезти из самолета!

В школе я был одним из самых дисциплинированных курсантов. Молча отстегнул ремни и вылез из самолета. Очевидно, у меня был очень растерянный вид. Глаза капитана подобрели. Через несколько секунд машина рванулась вперед и быстро пошла в воздух. За командиром, как журавли, потянулись остальные самолеты.