– Я не желаю лицезреть вас за столом. Ни за завтраком, ни за обедом, ни за ужином, – не унимался Кларенс. – Никогда! Поэтому сейчас вы немедленно разворачиваетесь и идете к себе…

Но я возразила, прервав его:

– Я тоже не хочу сидеть за общим столом. Однако это не мое желание, а вашего дядюшки – герцога Коненталя. – И с некоторой мстительностью добавила: – Насколько я поняла, его желание для всех обитателей этого дома – закон, который следует соблюдать неукоснительно. Поправьте меня, если я ошиблась.

– Совершенно верно, – вдруг раздалось от дверей.

Я обернулась. В гостиную входил его светлость герцог Коненталь. Он был разодет гораздо более вычурно, нежели его племянник. Во всяком случае, серебряная вышивка на камзоле оказалась гораздо богаче, чем у Кларенса, да и сверкающие алмазы и сапфиры ни в какое сравнение не шли с жемчугом на пуговицах. За герцогом спокойно следовал еще один молодой человек, приблизительно одного возраста с Кларенсом, однако превосходящий его во всем. Не то чтобы он был более красив или физически развит. Вовсе нет. Если отстраненно посмотреть на моего супруга – он был чудо как хорош. Не мужчина, а девичья мечта. Высокий рост, широкие плечи, карие глаза весьма красивого и глубокого оттенка, волевой подбородок и чуть вьющиеся густые каштановые волосы. И все это было бы великолепно, если не знать, насколько большой сволочью он оказался.

А молодой человек?.. Он был просто уверен в себе и абсолютно спокоен. Вот и все. Внешность так себе, не особо запоминающаяся. Мускулатура? Да поди разберись, как он сложен, если на нем точно так же надет свободно сидящий камзол, под которым могло скрываться все, что угодно.

Насколько я помнила, на земле в эпоху, которой соответствовали одежды местной знати, и мужчины и женщины носили корсеты. Если здесь у женщин он являлся обязательным предметом гардероба (его носила даже прислуга; я это поняла по тому, как Меган неловко сгибалась, растапливая камин), то и у мужчин, скорее всего, тоже.

Однако при кажущейся его обычности что-то заставляло меня смотреть на него, что-то… С усилием оторвав от спутника взгляд, я вновь обратила свое внимание к герцогу.

– Доброе утро, ваша светлость, – поздоровалась я, неловко сделав книксен.

Герцог хотел что-то ответить, но в его речь бесцеремонно вклинился Кларенс:

– Дядя, как вы могли пригласить ЭТО к столу?! – указывая на меня, возопил он.

– В моем доме за столом уже давно нет молодых женщин, являющихся частью нашей семьи. Я счел, что Аннель скрасит время, проведенное за столом.

– Скрасит?! – взвился тот. – Подобное не может скрашивать! Все, на что способны такие дурнушки, – это портить аппетит.

– Кларенс… – предупреждающе протянул его светлость.

– Я не собираюсь сидеть за завтраком, когда эта в таком виде… – не унимался тот.

– Кларенс! – не выдержал герцог. – Это, или эта, как ты изволишь выражаться, – твоя жена! Ты сам ее выбрал. Сам решил свою судьбу!

– Я понадеялся, что у нее хватит приличия переодеться утром и не выглядеть как пугало, – продолжал скандалить супруг. – Не собираюсь портить себе аппетит, созерцая ее весь завтрак. Поэтому оставляю вас. Я отправляюсь с друзьями… скажем, на охоту, а когда вернусь – не знаю. Может, завтра, а может, и через неделю.

– Не смей! – выкрикнул его светлость, видя, как племянник развернулся и уже собрался уходить. – После объявления о твоем бракосочетании уже к обеду дом будет полон гостей. Кто будет принимать их?! Подумай о приличиях!

– Приличиях?! – обернулся Кларенс. – Приличия – это когда за столом женщина радует глаз, а не портит одним своим видом аппетит. Вы возжелали, чтобы она присутствовала, вот и справляйтесь теперь сами. Можете ее даже гостям показать. Именно в таком виде. Думаю, после ни у кого не возникнет вопросов, почему я сослал молодую супругу в Адольдаг. Более того, мне еще посочувствуют, что она так долго помирать будет!

– Кларенс! Ты в своем уме?!

Но тот, не слушая предупреждающего рыка герцога, подошел ко мне и, ухватив за подбородок, заставил смотреть прямо ему в глаза.

– А вас, душа моя, предупреждаю первый и последний раз: если еще хоть однажды я увижу вас в подобном наряде – сорву его прилюдно и в том, что останется, погоню переодеваться в приличные одежды. И при этом буду зол. Очень зол… Надеюсь, вы поняли меня?

– Прекрасно, милорд. – Я дернула подбородком в сторону, высвобождаясь из цепких пальцев.

Маркиз еще раз презрительно глянул на меня и стремительно покинул гостиную.

– Аннель, с тобой все в порядке? – встревоженно спросил герцог, едва Кларенс исчез за дверью.

– В полном, ваша светлость. Благодарю вас за беспокойство, – ровно ответила я.

И хотя сердце стучало часто-часто, я старалась выглядеть так, словно ничего не произошло. Выливать на окружающих бурю терзающих меня эмоций я сочла излишним. Я уже поняла, что открытые переживания в обществе не приветствуются, здесь больше почитают степенность и сдержанность. И если Кларенсу, как маркизу и мужчине, проявление эмоций сходило с рук, то мне бы подобного не простили.

Герцог пристально глядел на меня, словно не веря, что я не переживаю. Однако я лишь приветливо улыбнулась и, словно ничего не произошло, посмотрела на него.

По разгладившимся на лбу морщинам и повеселевшему выражению глаз я поняла, что это понравилось его светлости. Он обернулся и шевельнул рукой. Вперед вышел стоявший до сих пор в стороне мужчина.

– Аннель, хочу представить тебе моего сына – Себастьяна, по титулу учтивости маркиза Коненталь, наследника герцогского титула Коненталь.

– Очень приятно, милорд, – как послушная девочка, поздоровалась я.

Мужчина лишь склонил голову и, ни слова не говоря, отступил назад. А его светлость тем временем подошел ко мне и, взяв за руку, повел к закрытым дверям. Те, как по мановению волшебной палочки, распахнулись (оказалось, что с той стороны стояли лакеи, затянутые в шитые галуном ливреи), и мы прошествовали в столовую. Один из них отодвинул стул герцогу, другой – мне. Усаживаясь, Коненталь словно бы невзначай небрежно заметил:

– Аннель, действительно, почему ты не переоделась в платья, что были у тебя в шкафу в комнате? Неужели Меган тебе их не показала? В таком случае мне придется наказать ее за нерасторопность…

Понимая, что из-за моего упрямства и попытки отвадить от себя Кларенса может пострадать невинный и к тому же подневольный человек, я быстро нашлась с ответом:

– Я не стала надевать их, поскольку не знала, можно ли мне сделать это. Я не спросила у вас разрешения.

Вот так. Получите, распишитесь! Вот какая я хорошая, какая правильная и скромная. И тем не менее делающая все по-своему…

– Я даю тебе его, – милостиво кивнул герцог, принимая мои слова за чистую монету. – Будь добра уже к обеду выглядеть привычно нашему взгляду. Иначе это может вызвать ненужное любопытство среди приходящих в дом людей и слуг. К тому же твои нынешние одежды излишне откровенны: юбка не имеет достаточной длины, а… Как это у вас называется?

– Блузка, – подсказала я.

– Да, да… Она самая, – продолжил герцог. – Она излишне прозрачна. И хотя ты предусмотрительно накинула на плечи шаль, но все равно сквозь ткань видно… – Тут он небрежно пошевелил рукой, словно не одобрял слов «нижнее белье».

Я удивленно посмотрела сначала на мужчину, а потом перевела взгляд на свою грудь. Чего он там нескромного-то нашел?! Серая блузка из креп с застегнутым воротничком под горло… А-а-а! Понятно! Немного видно кружева у майки… То есть их дамочки в тугих платьях грудь из декольте вываливают, скрывая ею же белье, и это считается нормальным и приличным, а тут он у меня кружавчики исподнего рассмотрел?! Вот!.. Вот!.. Пуританин!

Естественно, я свой возглас оставила при себе. Лишь смиренно опустила глазки в тарелку и якобы смущенно проблеяла:

– Обязательно, ваша светлость. Благодарю вас. Вы так добры…

Герцог прямо-таки расцвел и махнул рукой, чтобы лакеи начали подавать блюда. Завтрак проходил в молчании, лишь его светлость порой вставлял пару фраз. У меня было время подумать. А заботила меня одна-единственная мысль: «Ну и как теперь прикажете уродовать себя, чтобы Кларенс, не дай бог, не полез?!»