– Милорд, вашего кузена, маркиза Мейнмора, сегодня ночью нашли мертвым во дворце! – выпалил он на одном дыхании, не заметив меня в тени кроватного занавеса, а рассмотрев, тихо охнул и, опустив голову, отступил в гардеробную, а потом оттуда торопливо добавил: – Мои извинения и соболезнования миледи.

От такого известия Себастьян невольно стиснул мою руку, но тут же отпустил, в мгновение ока вернув себе самообладание.

– Отцу и вдовствующей маркизе об этом уже сообщили? – спросил он замершего вне моего поля видимости слугу.

– Думаю, уже да, милорд, – ответил тот. – Бейкбор поспешил к его светлости. Но это еще не все.

Себастьян вопросительно посмотрел на него.

– Гвардейцы, что принесли тело, требуют вас. Они… Они имеют ордер, подписанный королевским прокурором, о взятии вас под стражу. Вас обвиняют в убийстве маркиза Мейнмора.

Себастьян замер как громом пораженный, а я вздрогнула и выкрикнула одно-единственное слово:

– Нет!

Когда слуга удалился, маркиз начал было успокаивать меня, но я лишь отмахнулась от его тактичных заверений, что после смерти Кларенса жизнь не кончится. Можно сказать, что после его смерти она начиналась для меня заново!

Я пребывала в шоке от обвинений, которые выдвинуты против Себастьяна. Такое глупое, неимоверное, дурацкое, нелепое… Нет! Этого не может быть!

Вцепившись в его камзол, я боялась разжать руки, будто бы, если сделаю это, его отнимут у меня, что… Нет! Этого не может быть!

– Аннель, Аннель, прошу тебя, – попытался уверить меня Себастьян. – Я сейчас спущусь и разберусь со всем. Поверь, в тот вечер больше я Кларенса не видел. Я не убивал его.

– Я верю!.. – кивала я в ответ, по-прежнему не разжимая рук.

Однако Себастьян, все же сломив мое упрямство, сумел отцепить меня и, попросив остаться в комнате, уже собрался выйти, как я вскочила с кровати и собралась следом за ним.

– Аннель, твоя репутация пострадает… – предостерегающе начал он, но я лишь отмахнулась:

– К черту репутацию!

Тогда Себастьян попытался достучаться до меня по-иному:

– А платье?

Я спала одетой, и оно пребывало даже в более плачевном состоянии, нежели вчера. Придать ему пристойный вид было уже невозможно. Однако я лишь вновь мотнула растрепанной головой:

– К черту платье!

– Аннель…

– Нет, мы спускаемся вместе! И ни слова больше!

Видя мою непреклонность, Себастьян лишь тяжело вздохнул и, открыв дверь, пропустил меня вперед.

Внизу, в холле, нас ждал дворецкий, несколько людей из прислужников жались к стенам, а посреди на носилках, опущенных прямо на пол, лежал Кларенс. Сейчас его лицо было безмятежным и спокойным. Смерть стерла уродовавший его гнев. У его ног в черных одеждах в безмолвии оцепенела вдовствующая маркиза, герцог, прижав руки к груди, замер, словно бы не верил в то, что видел перед собой. У дверей застыли двое гвардейцев с полагающимися по случаю скорбными выражениями на лицах. Видимо, они принесли печальную весть и доставили тело в особняк.

Лишь одна фигура вызывала диссонанс со всеми остальными. У дверей с деловым видом расхаживал человек, одетый в штатское: одну руку он держал в кармане, а другой бодро отмахивал в такт шагам. Едва завидев меня с Себастьяном, он поспешил к лестнице, одновременно при этом запуская руку в карман и извлекая нечто продолговатое, обернутое в ткань.

– Вы узнаете это? – спросил он, подойдя почти вплотную и освобождая от ткани рукоять кортика.

– Да, это олений нож, подаренный мне его величеством, – ровным голосом ответил Себастьян, а я, бросив на него косой взгляд, поняла, он едва себя сдерживает – желваки так и ходили на скулах.

И я поняла: нас всех ждут неприятности.

А мужчина, ни слова не говоря, развернул клинок дальше, продемонстрировав кровавые пятна на ткани и засохшую кровь на лезвии.

– Этим оружием сегодня ночью ударом в грудь был заколот маркиз Мейнмор. Поскольку это оружие принадлежит вам и похожего человека видели у королевских конюшен, верховный королевский прокурор лорд Брогерст приказал арестовать вас по подозрению в убийстве кузена. Тем более что были свидетели, видевшие, как накануне вы имели… эм… вы подрались с маркизом Мейнмором из-за его супруги, и вас пришлось разнимать.

– Все не так… – попыталась влезть я, но была остановлена Себастьяном. Тот вскинул руку, призывая к молчанию.

– Позвольте мне захватить с собой необходимые вещи, – с видимым спокойствием произнес он.

– Прошу, – широким жестом указал мужчина.

Себастьян кончиками пальцев как бы невзначай коснулся моей спины, мол, не вмешивайся и оставайся здесь, и только тогда поспешил подняться.

Мы все так и остались внизу, не нарушая молчания.

Лишь когда гвардейцы с мужчиной в штатском увели Себастьяна, а дверь за ними закрыл дворецкий, тишину нарушила вдовствующая леди Мейнмор. Она подняла на меня тяжелый, полный холодного презрения взгляд и, словно выплевывая слова, произнесла:

– Я считала тебя умней. А ты оказалась обычной влюбленной дурой, поставившей не на того мужика. Теперь можешь начинать сожалеть об этом.

Но я смело встретила ее ненависть.

– Я бы сожалела, если бы приняла ваше предложение. А пока не о чем, – и, гордо выпрямив спину, развернулась и начала подниматься по лестнице в свою комнату. Более в этом доме опасаться мне было некого.

Достав из шкафа первое попавшееся платье, я вызвала служанку и с ее помощью торопливо переоделась, кое-как прибрала голову, а после поспешила к его светлости. Нужно было что-то предпринять, чтобы спасти Себастьяна. Обвинение было абсурдным до невозможности! Я знала, что он не убивал Кларенса, чувствовала это всем сердцем.

Камердинер не хотел пускать меня и даже преградил дорогу, но достало одного взгляда, чтобы он уступил и, отойдя на шаг в сторону, распахнул двери.

Его светлость, и до этого выглядевший неважно, ныне лежал в постели, а возле него суетился доктор. Он тоже попытался возмутиться моему вторжению, но герцог лишь махнул рукой, дозволяя, и я присела на краешек кровати.

– Ваша светлость, скажите, что мне необходимо сделать, и я сделаю, – начала я с горячностью. – Может быть, обратиться к его величеству? Подать прошение или еще что? Если нужно, я сама отправлюсь во дворец и добьюсь аудиенции. Благо мне получить ее довольно просто.

– Я все уже сделал, – тихо проговорил Коненталь, ободряюще похлопав меня по руке, – только его величество в отъезде и будет не раньше чем через неделю.

– Но?! – вскинулась я.

– Ты не волнуйся, его сможет осудить только суд королевской скамьи, а это долгий процесс…

– Он же не виноват! – едва не вскричала я.

А герцог лишь тепло, по-отечески улыбнулся.

– Ты это уже знаешь, – утвердительно произнес он. – Значит, легенда сбывается…

– Ваша светлость, но нужно же!.. – попыталась достучаться до него я, мало что понимая из его невразумительных речей.

– Все будет хорошо. Поверь. Ты во многом не смыслишь и, как женщина, не должна смыслить, это непосильный груз для твоей юной головки, – по-прежнему тихо заверил меня герцог. – А теперь ступай, мне нужно отдохнуть…

Раздосадованная бездействием герцога и возмущенная его пренебрежением к женскому уму, я нехотя поднялась. Конечно же, я понимала, что герцог Коненталь в таком состоянии не способен что-либо предпринять, но я-то была на ногах! Меня не стоило сбрасывать со счетов! Я могла пойти к королю, что-то сделать, главное – сказать, что именно. А герцог, как назло, считал, что женщина ни на что не способна, и ничего не поручил.

Напоследок я попыталась еще раз воззвать к его разуму, но доктор выгнал меня, закрыв дверь перед моим носом. В бессилии я стиснула кулаки и замерла в коридоре, пытаясь совладать с собой. И тут, словно холодный душ, в чувство меня привели раздавшиеся за спиной слова:

– Потаскуха! Хоть бы приличия соблюла – оделась в траур!

Я обернулась. Невдалеке стояла свекровь и холодно взирала на меня. Весь ее вид источал презрение, а страданий убитой горем матери не было и в помине.