Делла не хотела заходить так далеко, но слова уже были произнесены, и она не могла забрать их назад. Мгновение его лицо было непроницаемо, как бронзовая маска, затем его глаза ожили на этой маске и засверкали с таким ужасным гневом, что он, наверное, ударил бы ее, если бы не внезапное появление Маргериты. Она вышла из-за деревьев и проговорила веселым, невинным голоском:

– Бабушка послала меня за вами. Она уже стала беспокоиться, синьор, что вы так и уйдете опять…

– Я не собираюсь уходить, и мисс Нив тоже. – Вспышка гнева тут же сменилась улыбкой. – Мы уже идем, веди нас, Маргерита.

– Тропинка была узкой, так что им пришлось идти друг за другом, пока они не добрались до патио, все это время Делла чувствовала за своей спиной присутствие Ника, поэтому она испытала истинное облегчение, когда они наконец очутились перед креслом бабушки. Маленькая женщина тут же протянула к нему руки. В этом жесте чувствовались и требовательность любящего существа, и одинокий призыв того, кто так долго ждал и уже отчаялся дождаться его возвращения. Теперь ей было необходимо, чтобы Ник постоянно был на расстоянии протянутой руки, и он поспешил к ней, схватив за локоть уклоняющуюся Деллу.

– Я задержался, отыскивая нашу гостью, carina[16] . Она заблудилась среди деревьев, когда вышла из часовни. – Его пальцы впились в локоть Деллы, как будто предупреждая ее, что она должна быть любезной с единственной женщиной в его жизни, имевшей для него значение. Единственной женщиной, которой он боялся причинить боль, и все же он сделал это, так долго находясь с ней в разлуке. – Мисс Нив, я хочу, чтобы вы познакомились с моей дорогой бабушкой, синьорой Исалитой Монитторо-Ланци. Бабушка, эта юная англичанка – Делла Нив, оперная звезда. Она путешествует на том же корабле, что и я.

– Как поживаете, синьора? – Делла протянула руку и почувствовала, как проницательные итальянские глаза осмотрели ее сверху донизу.

– Очень хорошо, синьорина Нив, я счастлива познакомиться с подругой моего внука. Но вы, если позволите мне такое замечание, слишком худая для оперной певицы. Вы очень любите оперу?

Делла растерялась, так как ее впервые спрашивали об этом. Все принимали как должное, что петь в длинных и запутанных оперных историях о страстях и интригах – это чистое удовольствие. Никто даже не представлял себе, какое это напряжение, и не удивлялся, почему ее записи легких песен, например из «Веселой вдовы», пользуются гораздо большей популярностью. Она сама никогда не осмеливалась даже думать о том, что ей гораздо приятнее исполнять легкие комедийные песни, чем оперные арии. Она восприняла бы это как предательство по отношению к Маршу.

Но здесь… здесь, в Венеции, встретившись с этой старой женщиной, Делла неожиданно услышала вопрос, ответ на который она хранила в своем сердце. Она жаждала петь только веселые, легкие, романтичные песни, и у нее не хватило мужества сказать Маршу, что она не хочет заключать контракт на еще один оперный сезон. В этом и была причина ее болезни. Марш думал, что она просто устала и нуждается в отдыхе, но Делла видела происходящее в ином свете. С помощью профессионалов он вылепил из нее оперную звезду, но в душе она, простая девушка, хотела петь для простых людей, и бабушка Ника поняла это.

Улыбка осветила глаза Деллы, выявив все ее врожденное обаяние и ум и подчеркнув чистые линии скул и губ. В ней внезапно раскрылась ее кельтская сущность, так как ее мать была родом из Хай-Пеннинс, края длинной зимы и прекрасного лета.

– Ник, ты не сходишь в гостиную за стульями? – попросила синьора Исалита. – И позвони в колокольчик, пусть эта милая малышка Рита принесет нам немного вина. Она все еще робка с тобой, Ник. Ты всегда производил на девушек такое впечатление, что они бросаются или прочь от тебя, или к тебе. Но для Анджело она подходит. Они прекрасная пара, так как они два прекрасных человека.

– Ты никогда не считала меня таким же милым, как Анджело, не правда ли? – Ник насмешливо улыбнулся своей бабушке, в то время как его худая рука поглаживала бахрому ее шелковой шали. – Мисс Нив, вероятно, разделяет твое мнение. Она полагает, что я испорченный негодяй.

С этими словами он удалился в палаццо. Синьора Исалита весело рассмеялась:

– Вы действительно считаете моего Ника испорченным негодяем, разбивающим сердца?

– Я… я не настолько близко с ним знакома, чтобы передавать вам свое впечатление, синьора. – Делла не хотела говорить, что она не сомневалась в правильности своих суждений по поводу Ника. – Мы познакомились на корабле, и у каждого был свой круг друзей, пока он не спросил меня, не желаю ли я, чтобы он показал мне Венецию. Он сказал, что хорошо ее знает, так как члены его семьи – венецианцы.

– Тогда почему Ник намекает на то, что вы считаете знакомство с ним не очень приятным? – Синьора Исалита бросила на Деллу умудренный взгляд, как будто она хорошо понимала, почему молодая, сдержанная англичанка может считать ее замечательного внука мужчиной, от которого нужно держаться на расстоянии… если, конечно, она в состоянии это сделать.

– В некотором смысле его привлекательность опасна, – улыбнулась Делла. – Под его обаянием скрывается легкомыслие, и, несмотря на свои многочисленные знакомства, в душе он одинокий волк.

– Так, значит, вы уже составили свое мнение о нем, хотя и отрицали это, синьорина. – Синьора Исалита покачала головой, словно именно этого она и ожидала. – Да, он выходит из комнаты, а все себя чувствуют так, будто на стол забыли поставить соль. Такая сильная личность – это дар или, скорее, проклятие, так как она влечет к себе слишком многих.

Старая дама ненадолго задумалась перед тем, как произнести эти слова, и Делла могла спокойно рассмотреть ее, не привлекая к себе внимание. Ее кожа была как обожженная солнцем слоновая кость, расчерченная морщинами, а глаза казались совсем черными, как и глаза Ника. Несмотря на солидный возраст, она была по-своему красива и обладала изящным телосложением. Бриллиантовая брошь в форме сердца сверкала, как огромная слеза, на кружевном воротнике ее платья. Делла подумала, что она выглядела одновременно и упрямой, и немного печальной, как будто она в конце концов примирилась с тем фактом, что Ник никогда больше не задержится в Венеции надолго и что ее жизнь будет незаметно ускользать от нее, подобно лучам солнца, растворяющимся в сумерках.