– Если ее посвятили в детали плана.
– Она мне так сказала: «Сестра Блэшфорд все устроила сама». Это означает, что Мэгги рада была умыть руки. Не забывай, что она сама была почти ребенком и, скорее всего, понятия не имела о том, что законно, что нет. – Барт помолчал. – А может, она все понимала, но помалкивала. Ей важно было избавиться от ребенка, а как – ее не интересовало. Зная Мэгги, могу предположить, что она предпочитала оставаться в неведении, ей было удобно все предоставить сестре Блэшфорд. Что же касается этой дамы, то, по имеющимся у меня сведениям, она занималась незаконным промыслом. По-видимому, тайно продавала детей людям, на все готовым ради того, чтобы их иметь, и достаточно состоятельным, чтобы заплатить ей за это счастье.
И вот еще что. Я внимательно просмотрел все записи о регистрации рождений, обращая внимание на то, не возникнет ли где этот адрес – Пемберли-клоуз, 17. Он не встретился мне ни разу. Бог весть, сколько детишек появилось здесь на свет, но ни один из них не был законным образом зарегистрирован – ни один!
– Вот это да! – охнула Конни. Барт кивнул:
– Вот именно. В общем, это поручение оказалось далеко не таким простым, как предполагала Мэгги. Мне не найти следов ее дочери, если я не встречусь с женщиной, которая ее принимала. Другой возможности нет. Вот ведь тут еще что. Тридцать лет назад роженицы обязаны были регистрировать своих детей в местном управлении лично. Чиновники сами не ходили по родильным домам, и все делалось без соблюдения анонимности. Времена были другие, общество было далеко не таким терпимым, как в наши дни. Матерей-одиночек считали грешницами и намеренно подвергали унижениям, чтобы они знали свое место. Им выписывали свидетельство о рождении, в котором делали жирный прочерк против графы «имя и занятие отца», причем надо было представить эту бумагу на подпись заведующей родильным домом. Если бы Мэгги подвергли такой процедуре, она ни за что не изгладилась бы из ее памяти. Ты же знаешь, как она чувствительна к оскорблениям ее достоинства. Но ей не пришлось этого пережить, потому что обо всем позаботилась предусмотрительная сестра Блэшфорд. И вот к чему мы пришли: если все эти подробности выйдут на свет божий, Мэгги придется отвечать перед законом.
И это вряд ли окажется ей по душе, ибо, насколько я знаю, тюремную робу шьет у нас не Джанни Версаче.
– Господи!
– Итак, мне нужно найти эту мадам Блэшфорд. Будем надеяться, что она еще жива. Кроме нее, никто не сможет сказать, куда делась дочка Мэгги. Мэгги говорит, тогда ей было лет сорок. Стало быть, теперь она в преклонном возрасте. Остается уповать на то, что она еще в здравом уме и твердой памяти.
– Никаких записей она, конечно, не вела.
– Это было бы слишком рискованно. После выполнения условий сделки никаких контактов в будущем не предполагалось. Мамаши шли в одну сторону, приемные родители в другую, и одна лишь мадам Блэшфорд знала, кто чем с кем связан.
– Ну и сюжет! – восхитилась Конни. – Какое кино можно было бы снять! Будто специально для Мэгги. Ты собираешься все это ей доложить?
– Не раньше, чем узнаю все до конца. А пока чем меньше она знает, тем лучше.
– Она дважды о тебе спрашивала. Вы давно не виделись.
– Скажи ей, что я на тропе. Хватит с нее.
– О'кей, о'кей... Да, и Джоэл тобой интересовался. – Заметив, как Барт нахмурил брови, она пожала плечами: – Говорю же, все так привыкли, что вы с Мэгги не разлей вода. «Я и моя тень», как она говорит.
– Забавно, – без улыбки сказал Барт. Конни вздохнула:
– Ладно, постараюсь всех ублажить. Но ситуация непростая. Мэгги без тебя – как женщина, которая не расстается с дорогими фамильными серьгами. И вот она теряет одну из них, и сама того не замечает, но окружающим это просто бьет в глаза!
– Может, мне стоило бы почаще отлучаться!
Он настолько привык быть тенью Мэгги, что перестал отдавать себе отчет в том, что иначе его и не воспринимали.
«Я вернусь, когда у меня будет что ей предъявить, – подумал Барт. – И не раньше».
Он напал на след неуловимой сестры Блэшфорд через несколько дней упорных поисков. Она была жива-здорова и обитала в большом доме, стоявшем на отшибе в отдаленном районе Уэйбриджа.
Подъезжая к нему в своем «Ягуаре», Барт сделал вывод, что содержание детского питомника – дело довольно прибыльное. Дом был выстроен в псевдогеоргианском стиле и окружен обширными зелеными угодьями с причудливо подстриженными деревьями и аккуратной живой изгородью, на которой не было ни единого лишнего листочка. Тут требуются усилия как минимум двух садовников, заключил Барт, и увидел одного из них. Он стриг газон. И выглядел на миллион, нет, на два миллиона фунтов стерлингов. Отсюда явствует, решил Барт, что сулить деньги за нужную информацию бессмысленно.
Это был первый удар.
Он въехал в ворота, украшенные ажурной чугунной решеткой, и припарковался на площадке, сделанной в стиле японского сада камней. Каждый камушек на гравиевой дорожке, казалось, был уложен вручную.
Барт не договаривался о встрече заранее. Он рассчитывал на эффект внезапности. Он так долго и упорно выслеживал эту таинственную даму, что у него возникло острое желание увидеть ее тревогу и, может быть, даже страх при появлении незнакомца.
В Брикстоне ему ничего разузнать не удалось. Люди, вселившиеся в новостройки, прибыли сюда из разных мест графства и ничего не знали о том, что тут было тридцать лет назад. Да их это и не интересовало. Даже магазины и те были открыты здесь только двадцать лет назад. Никто понятия не имел о каком-то давным-давно снесенном с лица земли доме, где некогда располагался приют для матерей-одиночек. Тогда Барт взялся за дело с другого конца, попытался выйти на миссис Блэшфорд через ее профессию. Мэгги говорила, что она была медсестрой и акушеркой, это значилось у нее на карточке. Барту удалось найти документы, подтверждавшие, что в 1940 году она получила сертификат медсестры, а в 1946-м – акушерки. Но в них ничего не говорилось о ее нынешнем местопребывании и занятиях.
И тогда одна участливая женщина посоветовала Барту обратиться в Королевский колледж медсестер.
Он предъявил секретарше в приемной свою визитную карточку, удостоверение юриста с указанием адреса в Беверли-Хиллз, но только когда пустил в ход свое обаяние, перед ним открыли регистрационные книги. Выяснилось, что искомая дама стала зваться не просто Хильда Эмили Блэшфорд, а леди Дэвис. Она значилась вдовой сэра Генри Дэвиса. Надежно замела все следы. И спрятала концы в воду. Но Барту удалось ухватиться за один кончик. Осталось добраться до нее самой.
На массивных дверях особняка сияла гравированная табличка «Дом на холме». Дом и в самом деле стоял на возвышенном месте. Кнопка звонка была вделана в импозантную львиную голову. Барт решительно нажал на нее и стал ждать. Дверь приоткрылась, в проеме показалась смуглая черноволосая женщина и, пристально глядя на него черными глазами, спросила с сильным испанским акцентом:
– Шлушаю?
– Я хотел бы поговорить с леди Дэвис.
– А по какому вопросу? – спросила она, несколько раз прокатив во рту звук «р».
– Насчет одной ее бывшей пациентки.
– Она больше не работает. Барт принял официальный вид:
– Это мне известно. Прошу вас, передайте ей мою карточку и скажите, что речь идет об одной особе, которой она помогла много лет назад. – Он сделал многозначительную паузу и добавил: – И о больших деньгах.
Барт не покривил душой. Благодаря его профессиональным навыкам и чуткому руководству Мэгги стала весьма состоятельной. Он протянул экономке карточку.
Внимательно рассмотрев самого Барта, женщина переключилась на его визитную карточку. Потом она перевела взгляд на дорогой «Ягуар» вишневого цвета, отдыхавший на гравиевой площадке. По-видимому, оставшись удовлетворенной результатами инспекции, она распахнула перед гостем дверь и сказала:
– Входите. Я узнаю, сможет ли она с вами встретиться.
Она оставила его в богато обставленном холле, украшением которого были старинные часы высотой чуть ли не с Биг-Бен. Возле лестницы висел в массивной золоченой раме портрет, изображавший преисполненного достоинства седовласого джентльмена в алой с меховой оторочкой мантии городского олдермена. Художник явно польстил своему персонажу. Коим, несомненно, был сэр Генри Дэвис.
