Но все равно ничто не поможет врагу. Моряки выполняют задание, они будут продолжать поиск до тех пор, пока не обнаружат врага. Не один час провели шабалинцы в бушующем студеном море. Теперь уже приходилось сдирать с бровей и ресниц корки льда, чтобы они не мешали всматриваться в темную бушующую даль…

Наконец появился долгожданный противник.

На большой скорости, не боясь, что его заметит враг, в таком море не очень-то разглядишь следы от катера, да и вряд ли немцы ждут в такую непогоду нападения — катер Шабалина понесся к транспорту.

Вот он, совсем близко!

— Залп! — кричит командир.

Торпеды дружно несутся к цели. Как зазубренная пила тянутся за ними взлохмаченные пенные следы. Даже море как будто затихло, ожидая развязки.

Наконец-то!

Взорванный транспорт начал идти ко дну. Вопли тонущих (как выяснилось позднее, на транспорте перевозили больше двух тысяч солдат и офицеров), казалось, перекрыли грохот боя.

«Получайте гостинец, — подумал Александр, — будете помнить наш праздник».

Напрасно сторожевики противника пытались уничтожить катер. Не так-то просто было попасть в стремительно мчавшееся суденышко, ведомое опытной и смелой рукой. Шабалин ни одним мускулом лица не выдавал своего напряжения. Он работал, он вел катер, уклоняя его от снарядов, выбирая точнейший путь. Через несколько минут он скрылся в темноте. Так отметил Александр Шабалин со своим экипажем 24-ю годовщину Великой Октябрьской революции.

* * *

На катере Шабалина появилась третья красная звездочка — значит, три корабля противника навсегда «приписаны» ко дну. Кто-то из катерников сочинил песню, а неизвестный композитор переложил ее на музыку. Конечно, можно было придраться к словам песни и найти недостатки; но их никто не замечал, и стоило кому-нибудь взять гармонь и сыграть первые такты, как моряки дружно подхватывали задорный мотив:

К берегам фашистским,
К базам белофинским
В шторм и непогоду
В поиски врага
Уходил в разведку
Катер шабалинский,
И свой край полярный
Он оберегал.
И при лунном свете
Ринулся, как ветер,
Быстроходный катер
К вражьим берегам.
Дан приказ, чтоб всюду,
Где бы ни заметил,
Меткою торпедой бить,
Топить врага.
Все готовы к бою.
Шабалин спокоен.
Держит свой он катер
Точно на прицел.
Видит, вырастают
Черною горою
Корабли громилы. Залп!
Торпеды в цель!..
Взрывов мощной силы
Эхо прокатилось,
И взметнулось с дымом
Пламя над водой;
Будет наше море
И земля могилой
Тем, кто меч занес
Над солнечной страной!

Напрасно Александр пытался протестовать, уговаривал петь как-нибудь без его фамилии! На сей раз приказ командира не был выполнен, а просьба не уважена… И это была не единственная сложенная о нем песня…

* * *

Сорок второй год был наиболее тяжелым для катерников-североморцев.

Однажды катер Шабалина возвратился на базу, пришвартовался. На базе ждут командира, а он не подымается с катера. Что за чертовщина?

— Эй, вы, друзья, где ваш командир? Жив?

— Жив! — откликаются с катера.

— В чем дело? Заснул он, что ли?

— Да нет, выбраться не может. Замерз. Рукой не двинет.

С берега опустили веревку и вытащили командира. Его куртка, промокшая от брызг, смерзлась, превратившись в звонкую ледяную кольчугу. Уже в теплом помещении он не мог сразу раздеться, пришлось ждать сначала, пока обмундирование оттает, а потом уже снимать его с себя.

Суровое северное море не баловало хорошим отношением, и катера, побывав в его руках, требовали ремонта. Шабалин, в который раз осматривая свой повидавший виды катер, не раз вспоминал о том, как он совсем недавно сопровождал платформу с катерами в несравненно лучшем состоянии, а их тогда направляли в Кронштадт на капитальный ремонт… Сейчас эти катера могли бы считаться образцами хорошей сохранности…

Но война есть война, и надо воевать тем оружием, которое у тебя есть. И снова командир катера вместе с экипажем «колдует» над своим верным помощником, делает все, чтобы он мог действовать. А действовать приходилось много, причем часто в предельно сложной обстановке: никогда в мирное время не выпустили бы в море катер в шестибалльный шторм, а сейчас такая погода не являлась помехой.

И не только атаковать корабли противника приходилось нашим катерникам. Бывали задания и другого рода и не менее сложные и ответственные.

…Надо обладать превосходной памятью, чтобы запомнить все бесчисленные заливы, заливчики и фиорды — ведь ими изрезано все побережье близ Печенги. Но Александр Шабалин здесь родился и вырос. Еще совсем молодым бывал он в этих краях, когда на траулере «Краб» ходил за треской, палтусом и зубаткой. Его цепкая память надолго сохранила причудливые очертания берегов, и по каким-то, наверное, ему одному известным признакам он ловко ориентировался в сложном прибрежном лабиринте. Вполне понятно, что именно ему было предложено доставлять в тыл врага наших разведчиков и десантников.

Но он знавал эти места в мирное время, а кто мог теперь сказать, есть ли тут минные поля или вражеская засада. А десантников надо высадить так, чтобы ни одна живая душа не знала об их прибытии. От этого зависит не только успех задания, но и сама их жизнь.

Сначала Шабалин со своими катерниками ходил один, без разведчиков, находил пустынное, необитаемое место и, только когда был уверен, что действует наверняка, брал с собой «пассажиров».

Иногда он высаживал их и уходил, оставляя смельчаков на пустынной земле. Иногда часами поджидал, укрывшись у берега и ни единым звуком не выдавая своего присутствия. Много таких рейсов провел он, много отрядов доставил в тыл врага. И вот что интересно: хотя по нескольку часов приходилось Александру быть вместе с разведчиками, редко находилась минута, чтобы перекинуться с ними хотя бы несколькими фразами. Не было времени, да и обстановка была не та. Надо было стоять за штурвалом и, напряженно вглядываясь в темноту, идти по точно намеченному пути.

— Счастливо, ребята, — прощался он с разведчиками.

— И вам счастливо, — отвечали они и бесшумно исчезали в тумане.

И этого разговора было достаточно, чтобы проникнуться друг к другу уважением и симпатией. Шабалин представлял себя на месте этих людей, со всех сторон окруженных врагами, и ему становилось не по себе.

«Здесь и спрятаться-то негде: один мох и голые скалы, — думал он. — Героические ребята, какие нервы надо иметь. В море куда легче!»

Он не знал, что многие разведчики впервые шли на катере в штормовую погоду. И каждый раз, когда катер бросало из стороны в сторону, не один из этих смельчаков мысленно прощался с жизнью. «Куда лучше на суше! Под ногами твердая земля, а это уже все, есть куда от врага спрятаться, — рассуждали они. — А в море воевать — гиблое дело…»

И наверное, никогда не узнал бы Шабалин, что думают о катерниках разведчики, если бы не произошел однажды такой случай.

…На этот раз катер Шабалина и еще один катер доставили на берег разведчиков и, притаившись, ждали их возвращения. Уже наступила ночь, и корабли слились с темными скалами. Разведчики могли в любой момент подойти на резиновых шлюпках к катерам, после чего, погрузив людей, надо было немедленно возвращаться. На берегу мигнул огонек фонарика. Еще раз! Потом с перерывом еще дважды! Это их сигнал — значит, все в порядке. Идут. Посадка прошла быстро, и катера тронулись в обратный путь. Шли медленно — нагрузка намного превышала положенную. Все вокруг было спокойно. Но вдруг сигнальщик доложил, что появился противник.