— Не двигайся, или я всажу тебе в кишки всю обойму. Тот тупо уставился на него.

— Ты меня слышишь? — проскрежетал Коплан, еще сильнее вцепляясь в него. — Не двигайся и молчи.

— Ладно, я не глухой, — с трудом проговорил человек, наполовину задушенный натянутым воротничком.

— Возьмите у него пушку, если она у него есть, — посоветовал Якобсен, не поворачивая головы.

— Уже сделал, — ответил Коплан, по-прежнему держа пленного за горло левой рукой.

Машина сворачивала то налево, то направо, чтобы выбраться из лабиринта узких улочек на широкие бульвары. Скандинав знал Дамаск, как свой карман.

Проехав несколько сот метров по шоссе, ведущему в Хомс, он свернул налево, на грунтовую дорогу, включил фары и нажал акселератор.

Наконец; Коплан разжал руки. В темноте человек смотрел на него вопрошающим взглядом. Франсис остался невозмутимым, сидя боком, чтобы лучше наблюдать за пленным, держа в руке пистолет.

— Начинайте допрос, — предложил Якобсен, внимательно следя за дорогой. — Если он не будет слишком упрямым, нам, возможно, не придется ехать до конечной остановки.

Машина, подскакивая на рытвинах, ехала по пересеченной местности, говорившей о близости гор.

— Конечная остановка будет невеселой, — предупредил Коплан пленника мрачным тоном. — Вам лучше рассказать все сразу... Кто вас надоумил следить за входящими к Халати?

— Моя теща, — флегматично ответил человек.

— Вы зря строите из себя героя, — сказал Коплан, уверенный, что имеет дело с парижанином. — Какого черта вы сшивались перед домом?

— Просто стоял.

— Ладно! — взорвался Якобсен. — Раз он хочет шутить, не настаивайте. Через десять минут у него возникнет безумное желание рассказать нам всю свою жизнь.

Свет фар выхватил из темноты глинобитные стены домов спящей деревни, потом «крайслер» въехал на разбитую дорогу, не приспособленную для рессор автомобиля. Теперь он ехал по высушенной солнцем ложбине, окруженной горами.

Иногда пленный бросал беглый взгляд на своего охранника. Лицо Коплана сохраняло каменную неподвижность.

Вдруг машина, сильно качаясь, свернула с дороги и поехала к скоплению больших камней, которые обогнула, не останавливаясь.

— Вот мы и приехали, — довольно заявил Якобсен. — В это время уголок пуст, как при сотворении мира. Никакой опасности.

Погасив все огни и поставив машину на ручной тормоз, он достал из отделения для перчаток тряпку. Внутри машину наполнял голубоватый свет, едва достаточный, чтобы осветить трех пассажиров.

— В последний раз взываю к вашему инстинкту самосохранения, — усмехнулся скандинав, обращаясь к неизвестному. — Кто вы? Откуда? Что ищете?

— Поберегите вашу слюну, — ответил тот с презрительной гримасой. — Вы прекрасно знаете, что человек нашей профессии не раскалывается.

— Мы уже такое видели, — возразил Якобсен. — И посмотрим еще раз прямо сейчас, поверьте мне.

— Ну, выкладывайте, — приказал Коплан убеждающим тоном. — Не будьте идиотом, вы же погибнете.

— Ну и что? — с вызовом спросил тот. — Мое место займет коллега, и в конце концов мы поймаем вас всех.

— Хм... — хмыкнул Якобсен. — Второе бюро[3], да?

— Нет, универмаг «Галери Лафайет», — иронично ответил пленный.

Коплана охватило очень неприятное чувство. В его мозгу словно что-то щелкнуло: он вспомнил, что видел фотографию этого человека в картотеке Службы... Ближневосточный отдел.

Лицо Якобсена изменилось. Оно выражало только непреклонную жестокую волю.

— Подержите пару секунд, — попросил скандинав глухим голосом, протягивая тряпку Коплану.

Он открыл дверцу и исчез в темноте.

Французы услышали, как он поднял крышку багажника и передвигает какие-то предметы. Опустив крышку, Якобсен подошел к дверце и открыл ее.

— Выходите, — приказал он.

В ярости схватив своего преследователя за плечо, скандинав сдернул его с сиденья. Он был наделен необыкновенной силой; пленный вылетел вперед на камни, но тут же был поднят мощной рукой.

С тряпкой в одной руке и пистолетом в другой, Коплан вышел из машины. Он увидел, что Якобсен обыскивал человека с ног до головы и вытащил все, что было у него в карманах.

— Вот увидите, он быстро изменит мнение, — проворчал Якобсен.

Он вытащил веревку, обмотал ею запястья пленного и завязал ее двойным узлом. Затем засунул свой платок в рот жертве.

— Теперь, если захотите говорить, кивнете головой, ладно?

Якобсен поднял канистру с бензином, стоявшую до того времени в темноте.

— Если пошевелитесь, получите пулю в лоб и все равно сдохнете, — предупредил он.

Со зловещим бульканьем бензин вылился на связанные руки француза, смочил веревку и стал стекать с рук.

Якобсен закрыл канистру, поставил ее назад, в багажник. Это входило в сценарий: тип должен успеть понять, что его ждет.

— Ну? — спросил Якобсен, вытирая руки тряпкой. — Понимаете, что произойдет? Я включу зажигалку, поднесу пламя к вашим рукам и единственное, что вы сможете сделать, это попытаться убежать петляя, с этим живым факелом перед вами. Вы будете говорить?

Рука Коплана так сжала рукоятку пистолета, что захрустели пальцы. Так или иначе, бедняга был обречен: его согласие или отказ ответить на последний вопрос скандинава будут иметь одинаковое продолжение.

Наступила зловещая тишина. Голова связанного человека не опустилась ни на миллиметр.

— Тем хуже, — заключил Якобсен, демонстративно доставая из кармана зажигалку. — Вы немного поджаритесь здесь, прежде чем отправитесь в ад.

В темноте вспыхнуло пламя.

Пленный отступил, наткнулся на бампер машины и с энергией обреченного бросился вперед на своего мучителя.

Скандинав, несомненно, предвидел такой бросок. Воспользовавшись тем, что его руки длиннее, он остановил своего противника мощным прямым ударом. Пленный зашатался на месте, Якобсен резким движением включил зажигалку и поднес ее к намоченным бензином запястьям.

Вспыхнул сноп огня, прозвучали неописуемо страшный вопль и выстрел, прокатившийся по горам. Убитый наповал пулей в голову, мученик упал. Его руки продолжали гореть.

— Вы выстрелили слишком рано, — буркнул Якобсен, физиономия которого была освещена зловещим костром.

Он не догадывался, что никогда еще не был так близок к смерти, как в то мгновение.

В воздухе распространился отвратительный запах горелого мяса.

— Уходим, — мрачно сказал Коплан.

Якобсен сел за руль, быстро задним ходом выехал из окруженной скалами лощины, потом, развернувшись, погнал «крайслер» по дороге, по которой они приехали.

— Система не сработала первый раз, — признался он чуть позже, явно обескураженный. — Этот тип точно был из Второго бюро. Что вы об этом думаете?

— Я? — переспросил Коплан угрюмо. — У меня нет на этот счет никаких идей. Зачем французской разведке интересоваться вашими делами?

— Да, верно, вы у нас новенький, — признал скандинав. — Так вот: запомните, что у французской разведки есть очень веские причины заниматься нами. Я думаю, что мы являемся кошмаром для ее руководства.

— Кроме шуток? — произнес Франсис. — А почему?

На лице Якобсена появилась двусмысленная улыбка, когда он поворачивал «крайслер» на шоссе Хомс — Дамаск.

— Во-первых, потому...

Он замолчал, вдруг испугавшись своей далеко зашедшей откровенности. Затем, уже менее возбужденным тоном, заговорил снова:

— Хм... Халати расскажет вам сам, если сочтет нужным. А во-вторых, потому что мы уничтожили уже полдюжины их агентов, брошенных по нашим следам.

Наконец, вместо заключения, он проронил:

— И будьте уверены, что сегодняшний был не последним.

Заехав в «Нью-Семирамис» за Клодин, Коплан и Якобсен приехали к Зайеду Халати. Их проводили в рабочий кабинет сирийца, и тот прежде всего спросил Якобсена о результатах допроса похищенного агента.