— Вы знаете, что в этом письме?

— Откуда мне знать? — ответил мистер Бомон.

— Оно от премьер-министра. Он частным образом сообщает мне, что королева просила его в трехдневный срок прибыть в Виндзор, чтобы обсудить кандидатуру нового вице-короля Ирландии. Он хочет предложить меня.

— Я могу только от всего сердца поздравить вашу светлость! — сказал мистер Бомон.

— Я же не сказал, что собираюсь принять этот пост, — возразил герцог.

— Вы блестяще справитесь с этой должностью. Как помните, я говорил вам, что вы стоите на перепутье.

Герцог взглянул на письмо еще раз и перечел абзац, о котором ничего не говорил мистеру Бомону.

Там было написано:

«Ее Величество, скорее всего, затронет один вопрос, положительное решение которого является желательным для положительного решения всего назначения в целом — вице-король должен быть женат, но, я полагаю, это та проблема, которая может быть легко решена в ближайшее же время».

Герцог понимал, что премьер-министр намекал на ходившие в лондонском высшем обществе слухи о его скорой помолвке с Роуз Кейвершем.

Его нежелание жениться на ней будет прекрасным поводом отказаться от предлагаемого назначения.

В то же время он не мог не подумать, что премьер-министру хотелось бы, чтобы он принял это предложение. Он понимал, что его последние речи в палате лордов, его искренняя поддержка партии и то, что премьер-министр часто консультировался с ним по различным вопросам, — все было рассчитано именно на это.

Внезапно герцог подумал, что, если он откажется, то предаст дружбу, которую очень ценил и уважал.

Он вдруг осознал, что мистер Бомон ждет, что он скажет.

— Я обдумаю это, — сказал герцог, кладя письмо в карман. — Это слишком серьезное предложение, чтобы давать на него поспешный ответ.

— Разумеется, ваша светлость, — согласился мистер Бомон. — В то же время я думаю, что должность, которую вы будуте занимать в Ирландии — очень трудная, и мне кажется, она представляет вызов для вас.

— Еще один вызов! — сказал себе герцог, поднимаясь по лестнице к себе в спальню. — Кажется, им нет конца!

Сидя в ресторане, куда герцог привез ее пообедать, Уна подумала, что самое замечательное, когда-либо происходило с ней, — так вот этот обед вдвоем с герцогом.

Переодеваясь к обеду, она надеялась, что герцог отвезет ее куда-нибудь в тихое место, чтобы ей не пришлось переживать из-за своего платья. Потом она стала беспокоиться о том, что они попадут на какое-нибудь сборище, как прошлой ночью. Она подумала, что герцогу, наверное, придется пригласить своего кузена, краснолицего лорда Стэнтона, пообедать с ними, и почувствовала, что он может все испортить.

А так было замечательно завтракать с герцогом наедине и кататься с ним в парке!

Потом мысли ее возвратились к печальному происшествию в студии отца, и она вдруг подумала, что появившись в студии в тот момент, когда она больше всего в нем нуждалась, он был подобен рыцарю в доспехах, пришедшему спасти ее от свирепого и очень страшного дракона.

— Он так великолепен! — воскликнула она. Ей хотелось говорить с ним, быть рядом с ним, и чтобы никто не вмешивался в их разговор.

— О Господи, пожалуйста, пусть лорд Стэнтон обедает где-нибудь в другом месте! — Она поняла, что говорит вслух.

Потом ей стало на минуту стыдно, что она молится о чем-то таком незначительном и личном.

Когда Уна спустилась в салон, там ее уже дожидался герцог, просто великолепный в вечернем костюме; он был один.

Уна не могла предполагать, что ее лицо озарилось восторгом, потому что ее страхи оказались необоснованны, а когда она подошла к герцогу, оказалось, что он улыбается. В то же время в его глазах опять было нечто такое, что заставило ее сердце забиться быстрее, как тогда, когда они вместе смотрели картину.

Когда Уна одевалась, горничная предложила помочь ей уложить волосы, и Уна с благодарностью согласилась.

Пока она сидела перед зеркалом, раздался стук в дверь, и другая служанка вошла с букетиком маленьких белых орхидей.

— Это к платью, мадемуазель, — она улыбнулась.

Уна вскрикнула от восторга.

— Как раз то, что мне нужно!

Она взяла цветы у горничной и спросила:

— Мне приколоть их на корсаж или лучше на плечо?

— А почему бы не в волосы, мадемуазель?

— Прекрасная идея! — воскликнула Уна. — Я буду выглядеть шикарно и, надеюсь, немного постарше.

А на самом деле с орхидеями в волосах она стала выглядеть как настоящая богиня весны.

Герцог подумал, что все драгоценности из коллекции Уолстэнтонов не украсили бы ее больше.

Подойдя к герцогу, Уна сказала:

— Благодарю вас за прелестные орхидеи. Не соблаговолите ли смотреть на них, а не на мое платье, которое вам не нравится?

— Мне трудно смотреть на что-нибудь, кроме вашего лица, — ответил герцог

Уна удивилась, а встретившись с ним глазами, покраснела.

— Карета ждет, — сказал герцог. — Я хочу отвезти вас куда-нибудь в тихое место, и не потому, позвольте об этом сказать, что я стесняюсь вас, а потому, что мне нужно с вами поговорить.

— Это самое лучшее, что вы могли мне сказать! — воскликнула Уна.

Когда они приехали в «Гран Вефур», Уна подумала, что ей бы хотелось побыть наедине с герцогом как раз в таком тихом заведении, а вовсе не в большом и шумном ресторане, где громкая музыка оркестра помешала бы ей расслышать каждое его слово.

Герцог сказал Уне, что «Гран Вефур» остался таким же, каким он был, когда открылся во время революции.

Расписные панели на стенах, огромные зеркала, уютные диваны красного плюша служили поколениям аристократов, ценящих хорошую еду.

Уна оглядывалась по сторонам, а герцог, не торопясь, выбирал блюда по меню.

Наконец он с улыбкой повернулся к ней и сказал:

— Теперь все сделано, и мы можем спокойно развлекаться.

— Я уже развлекаюсь, — ответила Уна. — Как чудесно быть здесь с вами… вдвоем…

— А я и не собирался устраивать сборище, — ответил герцог. — Если потом вы захотите поехать куда-нибудь повеселиться, нам есть из чего выбрать.

— Я хочу просто быть с вами.

Она произнесла эти слова с глубокой искренностью. А герцог подумал, что же она имела в виду, говоря так: именно то, что он желал услышать, или же выражала детский восторг?

Одеваясь к обеду, он понял, что почти все подозрения, которые он испытывал в отношении нее, рассеялись.

Она — дочь Джулиуса Торо. В этом нет сомнений.

И он уже начинал верить, хотя в глубине души сомнения все же оставались, что она впервые встретила Дюбушерона только вчера, когда приехала из Флоренции. Если это было так, тогда ее невинность и чистота были искренними.

«Я поговорю с ней вечером, — решил герцог, — и тогда решу, прав ли я».

Если бы это оказалось так, тогда поднялась бы целая куча проблем. Конечно, увозя Уну из «Мулен Руж», он собирался заняться с ней любовью, как это уже бывало не раз, когда он приезжал в Париж, чтобы повеселиться с прелестной женщиной.

И в самом деле, все было сделано для того, чтобы сэкономить ему время: ее чемодан был привезен к нему, а она поселилась в комнате, которая сообщалась с его спальней и которая была комнатой Роуз.

И только потому, что они оба устали, прошлой ночью он не открыл дверь к ней в комнату, как намеревался. Но сегодня не было таких ограничений, и он был вполне уверен, что к концу вечера Уна выразит пожелание, чтобы он стал ее любовником.

И все же некоторые вопросы по-прежнему не давали ему покоя.

Было ли ее поведение, при котором было невозможно какое-либо проявление интимности между ними, продуманным? Или же она была настолько невинной, что не понимала, чего от нее ждут?

Возникала и еще одна проблема, подумал герцог, если она была действительно одинокой, как говорила, мог ли он чувствовать себя спокойно, если уедет в Англию и оставит ее на милость единственного так называемого «друга» в лице Филиппа Дюбушерона?

Он очень хорошо знал, как поступит с ней Дюбушерон, и все в нем восставало при мысли, что Дюбушерон будет использовать ее так, как он сам собирался использовать.