Герцог в изумлении обернулся, а Уна, задыхаясь от страха, кинулась к нему.

Сначала она не могла говорить, только едва могла перевести дыхание, а когда герцог обнял ее, просто вцепилась в него.

— Что случилось? Что вас так испугало? — спросил герцог.

Сквозь тонкую ткань ночной сорочки он почувствовал, как трепещет ее тело, и, обняв ее, подумал, что это судьба привела ее к нему, когда он был настроен не ходить к ней.

— Что случилось? — спросил он еще раз, и Уна, хотя ее дыхание еще было прерывистым, с трудом ответила:

— Эт-то ваш ку-кузен… он испугал меня!

— Испугал вас? Каким образом? — резко спросил герцог.

— Он хотел… поцеловать меня… — прошептала Уна.

Она опять спрятала лицо у него на груди, чувствуя, что раз она с герцогом — значит, в безопасности, и лорд Стэнтон не посмеет ее тронуть.

— Я не позволю, чтобы такое происходило в моем доме! — в гневе воскликнул герцог.

Он сделал такое движение, словно собирался подойти к двери, которую Уна оставила открытой, но она вцепилась в него и закричала:

— Нет, нет, не оставляйте меня! И не надо драки!

— Почему бы и нет? — резко спросил герцог. — Нельзя терпеть, чтобы кто-то вел себя в подобной манере.

Говоря это, он знал, что сам был во всем виноват.

Он дал понять Берти Стэнтону, что для него Уна ничего не значит, и, раз она жила у него одна, что еще мог решить Берти, как не то, что Уна распутная женщина без всяких нравственных принципов?

Уна была права. Ошибкой было бы устраивать сцену.

Герцог просто обнял ее покрепче, чувствуя, что она разрешила вопрос, который мучил его в течение последних двух часов. Он любил ее и не мог оставить ее, беззащитную, какие бы последствия его ни ждали.

— Ты в безопасности, моя дорогая. Никто тебя больше не обидит.

Он почувствовал, как напряжение немного отпустило ее, но, уже подняв к нему лицо, она все еще дрожала.

В неярком свете свечи, стоявшей у кровати, она выглядела так прелестно, что он сначала полюбовался ею, а потом нежно встретил губами ее губы.

Он поцеловал ее и понял, что она больше не дрожит, но трепещет, трепещет от восторга, который он вызвал в ней. Его губы не отпускали ее, пока он не почувствовал, что они словно плывут над миром, окруженные волшебством, равного которому он никогда еще не знал.

Наконец он оторвался от нее и, глядя ей в глаза, сказал, немного волнуясь:

— Я люблю вас, моя бесценная, и хочу заботиться о вас, и вы больше ничего не будете бояться.

Ее лицо осветилось радостью, и она спросила немного неуверенно:

— Я не понимаю… вы сказали… что я не могу быть с вами…

— Я прошу вас быть моей женой, — очень тихо сказал герцог. — Нет ничего в мире важнее того, что вы должны стать моей женой.

Уна издала восклицание, выразившее все ее счастье.

И вот он опять целовал ее, не сдерживаясь, страстно, пока ее мягкие губы не стали отвечать на его поцелуи, и он понял, что она любит его так же безумно, как и он ее.

Не сразу смогла Уна вымолвить прерывающимся голосом:

— Я… люблю вас… Я люблю вас… и я и подумать не могла, что сумею сказать вам когда-нибудь об этом…

— Я люблю вас, — сказал герцог, — и готов повторить вам это миллион раз, повторять вам это всю жизнь.

— Это… правда? Вы вправду любите меня?

— Я не знал, что такое любовь до этого дня, — сказал герцог. — Но я нашел ее, встретив вас, и устоять перед ней невозможно.

Уна глубоко вздохнула и сказала неуверенно:

— Наверное, вам нельзя… любить меня… Герцог молчал, и она заговорила опять:

— Вам нужно жениться на ком-то знаменитом… особенно если вы будете вице-королем Ирландии.

— Я не собираюсь быть вице-королем, — ответил герцог. — Я собираюсь жениться на вас, и мы будем так счастливы, что ничто в мире не будет иметь для нас никакого значения.

Он почувствовал, как Уна застыла.

— То есть вы хотите сказать, что, женившись на мне, вы не сможете стать вице-королем Ирландии?

В ее голосе опять слышался страх, и герцог, не желая пугать ее, сказал поспешно:

— У меня нет желания быть вице-королем. Я хочу вести спокойную, обычную жизнь, и не хочу исполнять никакую другую должность, кроме должности вашего мужа.

Уна взглянула в его лицо, а потом, положив ладошки ему на грудь, немного оттолкнула его от себя.

— Это… неверно, — сказала она. — Я знаю, что это неверный шаг с вашей стороны. Вы такой умный… такой хороший… и сегодня, ложась спать, я подумала, как много вы могли бы сделать для Ирландии.

— Забудьте Ирландию! — резко сказал герцог. — Она ничего не значит. Для меня имеет значение только то, что я люблю вас. И, сокровище мое, мне понадобится очень много времени, чтобы рассказать вам, как сильно я люблю вас.

Он бы поцеловал ее еще раз, но ее руки все еще держали его на некотором удалении.

— Нет! — воскликнула она. — Я не смогу вам этого позволить. Я слишком сильно люблю вас!

Она сделала неожиданное движение и, освободившись из его объятий, отошла и села на край широкой кровати.

Герцог не сделал попытки удержать Уну. Он только смотрел на нее с нежностью во взгляде; никто еще не видел его таким. Он думал, что за всю свою жизнь еще не встречал женщины, которая поставила бы его интересы выше своих собственных. Еще он думал о том, что не одна женщина из его окружения сходила бы с ума, стремясь стать, если только возможно, не только герцогиней Уолстэнтон, но и вице-королевой Ирландии.

Уна, задумавшаяся о чем-то, и не представляла, какую милую картину она являет.

В простой белой ночной сорочке она ярко выделялась на малиновом шелке штор, драпировавших кровать герцога; эти шторы выбрал его дедушка, когда обставлял дом.

Огромный герб Уолстэнтонов был вышит на покрывале, и герцогу показалось, что Уна похожа на нимфу, появившуюся из сказки, слишком хрупкую, чтобы быть человеком.

— Мне… надо подумать… — сказала она, словно разговаривая сама с собой.

— Вы ошибаетесь, — ответил герцог. — Позвольте отныне вашему мужу, каковым я намереваюсь стать, думать за всех. Вам остается, моя прелестная, только любить меня.

Он медленно подошел к ней и, когда она подняла к нему свое озабоченное личико, сказал:

— На сегодня вам хватит волнений. Идите спать, а завтра я решу все наши проблемы простейшим способом, потому что мы поженимся.

Она покачала головой, и он сказал улыбаясь:

— Моя жена должна мне подчиняться. Сказав это, он протянул руки и, подняв ее с кровати, крепко прижал к себе.

— Я… пытаюсь подумать… что для вас хорошо… — прошептала Уна.

Он еще крепче прижал ее к себе и сказал:

— Для вас хорошо бы было поцеловать меня… Она собралась что-то ему ответить, но он закрыл ее губы своими.

Она была возбуждена так же, как и он, и им было трудно думать о чем-либо, кроме друг друга.

Только после того, как они, опять покинув грешную землю, испытали невероятный восторг, герцог опомнился и сказал:

— Дорогая, вы должны идти спать. Я отведу вас обратно в комнату.

Она, похоже, только сейчас вспомнила, что привело ее к нему в комнату, и вздрогнула, а герцог поспешно сказал:

— Никто вас там не напугает, а двери мы оставим открытыми, и я смогу услышать, если вы закричите.

Он улыбнулся, чтобы его слова не прозвучали упреком:

— Вы не должны забывать запирать за собой двери.

— Я… никогда об этом не думала, — просто ответила Уна. — В школе нам никогда не позволялось запирать двери.

Слушая ее, герцог удивлялся — как он мог сомневаться в ее невинности и чистоте? Ей и в голову не пришло, подумал он, что ей следует стесняться — ведь она прибежала к нему в комнату как была, в одной ночной рубашке.

Целуя ее волосы, герцог подумал, что он — счастливейший человек на земле, потому что он нашел то, что ищет каждый мужчина, но мало кто находит.

— Я отнесу вас, — негромко сказал он ей. Он наклонился и взял Уну на руки.

— У вас было много переживаний сегодня вечером, — сказал он. — Я хочу отнести вас в постель, мое сокровище, и хочу, чтобы вы уснули, думая только обо мне.