Но еще Гоголь в «Вечерах на хуторе близ Диканьки» напоминал: «Есть где-то, в какой-то далекой земле, такое дерево, которое шумит вершиною в самом небе, и Бог сходит по нем на землю ночью перед светлым праздником…» Здесь Мировое древо представлено как космическая дорога Богов. Множество подобных легенд собрано и опубликовано А. Н. Афанасьевым во 2-м томе «Поэтических воззрений славян на природу» — от устных сказаний до письменных апокрифов. В апокрифической беседе Панагиота с Фрязином Азимитом (по рукописи XVI века) космическое мировое древо описано следующим образом: «А посреди рая древо животное, еже есть божество, и приближается верх того древа до небес. Древо то златовидно в огненной красоте; оно покрывает ветвями весь рай, имеет же листья от всех дерев и плоды тоже; исходит от него сладкое благоуханье, а от корня его текут млеком и медом 12 источников».
Молочный источник (река) около огненного златовидного древа, достигающего небес, — это смутный намек на Млечный путь — звездный Стержень видимого Космоса — и одновременно воспоминание о Стране Блаженных (Гиперборее), где царствовал Золотой век. По убеждению представителей мифологической школы в фольклористике (к ней принадлежал и А. Н. Афанасьев), — мировое древо вообще является символом небесно-космической иерархии мира. Оно повернуто кроной к земле, а ствол и корни уходят в неоглядные дали Вселенной. Видимая вершина, с точки зрения мифологов, — это доступные земному наблюдателю тучи и облака. Мнение достаточно распространенное, в XIX веке оно доминировало. Но традиции подобных взглядов уходят в самые глубины народного миросозерцания. Один из вариантов самого известного и древнейшего зачина русских заговоров гласит: «На море на Океане, на острове на Кургане стоит белая береза, вниз ветвями, вверх кореньями».
Но вернемся к дубу — самому почитаемому дереву славян (а равно германцев и кельтов). Еще в XII веке в немецком «Житии Оттона, епископа Бамбергского» рассказывалось о верованиях балтийских славян-поморян:
«Был также в Штетине огромный густолиственный дуб, под ним протекал приятный источник; простой народ почитал дерево священным и оказывал ему большое чествование, полагая, что здесь обитает какое-то божество».
Поморяне естественно умоляли католических миссионеров не трогать языческой реликвии. Куда там — срублен был не только священный дуб, но истреблены также те, кто ему поклонялся. Немецкий хронист упоминает «какое-то божество». Речь идет о главе позднейшего древнеславянского пантеона — громовержце Перуне (рис. 53).
Бог грозы, грома и молнии Перун — русский аналог эллинского Зевса, римского Юпитера, ведийского Индры, литовского Перкунаса (у последнего даже корень общий с русским теонимом) и других древних божеств.
Как верховный владыка языческого пантеона дохристианской Киевской и Новгородской Руси Перун считался также покровителем князя и его дружины, принимая на себя одновременно и функции бога войны. Не стоит тешиться заблуждением, что вера в Перуна сама собой сошла на «нет» после того, как Владимир Святой повелел разрушить все языческие святилища, а деревянное изваяние Перуна бросить в Днепр. Еще в XIV веке священнослужители продолжали жаловаться: «Но и ныне по украинам молятся ему, проклятому богу Перуну».
А у болгар славянский громовержец почитался до недавнего времени: во время засухи для вызывания дождя практиковалось некое языческое действо с ряжением молодежи и хождение по домам с пением, прославляющим Перуна в надежде, что он как владыка грозы, молнии и грома ниспошлет на страждущую землю долгожданный дождь. В рукописи XVIII века «История во кратце о болгарском народе славенском», принадлежащей Спиридону Иеросхимонаху и опубликованной в Софии в 1900 году про то говорится:
«И сего перуна Болгары почитают: во времена бездождия, собираются юноши и девицы и избирают одного или от девиц. Или от юношей, и облачают его в мережу [здесь — ячеистая ткань, скорее всего старая рыболовная сеть. — В. Д.], как в багряницу [здесь — карнавальная мантия красного цвета. — В. Д.], и сплетают ему венец из бурьянов в образе царя перуна, и ходят по домам, играюще и спевающе, часто поминая беса того и поливая водой и перуна того, и сами себя…»
Должно быть, так прославляли и призывали славяне своего верховного бога на протяжении многих тысячелетий. На Руси издревле существовало поверие, что Перун оставляет на земле следы, обладающие магическим и целебным действием. К таковым до возникновения научной археологии (а в народном миросозерцании — чуть ли не до начала нынешнего века) молва относила так называемые «громовые камни», кои в действительности оказались изделиями первобытных людей — рубилами, каменными ножами, топорами, наконечниками для копий и т. п. Есть, однако, любопытные нюансы. Карельский археолог А. П. Журавлев описал каменное долото, передаваемое из поколения к поколению и считаемое «концом грома» Ильи-пророка. Тщательно отшлифованная сланцевая «сигара» (длиной 34 см, толщиной 6 см, весом 2 кг) принадлежала известной сказительнице А. Ф. Никифоровой и считалось наделенным колдовской и целительной силой. В других случаях похожие фаллоподобные камни использовались в сексуальной магии.
По сей день повсеместно сохранились и другие рудименты былых верований, которые подчас приняли неузнаваемую форму. Кто бы мог догадаться, что разудалое народное битьё горшков лишь сравнительно недавно превратилась в невинную игру. Подлинные ее истоки — в традиционных кровавых жертвоприношениях языческому богу Перуну. Его священной птицей и, соответственно, символом считался петух. Потому-то и в качестве основной жертвы владыке славянского пантеона служили именно петухи. Их резали дружинники князей Олега и Святослава у священного дуба на днепровском острове Хортица (будущем становище Запорожской Сечи) перед тем, как спуститься на челнах к Черному морю и далее под парусами пройти к Царьграду. Их режут и поныне по глухим деревням — причем именно в Ильин (Перунов) день.
Впрочем, наиболее впечатляющее жертвоприношение во времена языческого поклонения Перуну заключалось в другом. Петухов закапывали в землю так, что на поверхности оставалась одна голова. Затем каждому желающему завязывали глаза, давали в руки короткую жердь, раскручивали и оставлялли один на один с волей Судьбы. Попадешь и размозжишь со всего размаха петушиную голову — значит, ты угоден Перуну, он принимает требу и берет человека под свое покровительство. Не попадешь — знать, не судьба и на благосклонность богов вряд ли стоит рассчитывать. В первозданном виде этот древний обычай сохранился у лужицких сербов с той разницей, что по жертвенному петуху бьют не жердью, а цепом (рис. 54). В остальном славянском мире после искоренения долго сопротивлявшегося язычества петухи были заменены обыкновенными горшками. Схема же самого игрища и неподдельный азарт участников практически не изменились.
Когда-то в честь Перуна приносились в жертву не только петухи, но и быки. Традиция восходит к более чем отдаленным временам и хорошо известна на примере впечатляющих жертвоприношений эллинов громовержцу Зевсу — будничных и праздничных, когда одновременно забивалось сразу сто быков (такая торжественная жертва именовалась гекатомбой). Именно отсюда и тянется прямиком ниточка к славянским требам в честь Перуна, приуроченные после принятия христианства к Ильину дню. Подобные ритуалы еще в начале нынешнего века практиковались на Русском Севере.
