— Заверните, — сказал гражданин в пыжиковой шапке, подавая продавцу чек.

Над самым ухом у него кто-то вздохнул. Гражданин сердито обернулся. Через плечо ему заглядывал высокий вислоусый старик в очках, стараясь рассмотреть покупку.

— Простите, пожалуйста, — нерешительно сказал старик. — Вы не смогли бы уступить эту книгу мне? Понимаете, она мне очень нужна. — В робком взгляде старика чувствовалась какая-то тревога.

— Мне она тоже нужна, — с достоинством ответил гражданин в пыжиковой шапке. — Я пишу диссертацию об Аристотеле!

Он отодвинул плечом вислоусого и прошествовал к выходу. Но старик не отставал.

— Я вас очень прошу, — бормотал он в спину идущему. — Это для меня вопрос чести… вопрос жизни и смерти… Моя тетушка давно мечтала об аристотелевой “Поэтике”. Она сейчас умирает… Последний подарок… Я очень прошу.

Гражданин обернулся и внимательно посмотрел на преследователя. Конечно, умирающая любительница Аристотеля была придумана только сейчас. Но в глазах старика светилась какая-то странная тоска, заставившая поверить, что эта книга действительно нужна ему, что это для него вопрос жизни и смерти.

Гражданин в пыжиковой шапке смягчился.

— Ладно, берите, — сказал он. — С вас шесть сорок. Старик засуетился.

— Век благодарен буду, — бормотал он, выуживая из кармана монеты и смятые рубли. — Спасли меня…

Во всех карманах старика нашлось только четыре рубля девяносто семь копеек. Он с отчаянием посмотрел на обладателя драгоценной книги.

— Возьмите часы, — вдруг сказал он. — Тетушка умирает. Не могу без книги.

Гражданин в пыжиковой шапке растрогался.

— Ладно, берите так. Отдадите как-нибудь. Я здесь часто бываю.

— Никогда не забуду, — пробормотал старик, хватая книгу. — Все верну полностью. Свиридов моя фамилия. Николай Степанович. По гроб жизни обязан…

Крепко прижав книгу, старик выскочил из дверей букинистического магазина на февральский мороз. Денег на троллейбус у него не осталось, и он две остановки шел пешком.

Дома Свиридов долго с восхищением рассматривал дорогой переплет с золотым тиснением, грея руки на батарее центрального отопления. Потом со вздохом перелистал книгу и разодрал ее на две части. Прикинул на глаз толщину половинок и разодрал каждую еще раз.

На душе у него было радостно. Более того, он был почти счастлив.

На следующее утро — это было воскресенье — Свиридов вышел из дома рано. С трудом вытаскивая ноги из выпавшего за ночь снега, он пересек двор и шагнул через порог скрипучей калитки в старых железных воротах. У ларька “Союзпечати” толпились люди, но газет, увы, уже не было. Ему досталась только “Пионерская правда”, и это его явно не устраивало. Он пошел к другому ларьку, но газет не было и там.

Вконец расстроившись, старик повернул к дому. Выпрашивать газеты у соседей ему не хотелось.

На чисто выметенной дорожке стояла дворничиха Настя с метлой наперевес.

— Доброе утро, Николай Степанович, — сказала она. — Никак, напрасно прогулялись? Старик только махнул рукой.

— Одна “Пионерская правда” и осталась. Как запустят что, нигде газет не достать. Прямо хоть с вечера становись у ларька.

— Мою возьмите, — сказала добрая Настя. — Я потом в витрине почитаю. — Она протянула ему вчетверо сложенную “Советскую Россию”.

Старик сдержанно поблагодарил. Затем он развернул изрядно смятую в почтовом ящике газету, вздел на нос очки и нараспев прочитал:

— “Советская автоматическая лаборатория пересекает Море Спокойствия. Двести километров по Луне”. — Он удовлетворенно хмыкнул, хотя искал в газете совсем другое. — Ага… вот: “На соискание Ленинской премии…” — Явно обрадованный, старик непослушными пальцами начал складывать газету. Февральский мороз давал себя знать.

— Скоро уже, Николай Степанович? — спросила Настя, с почтением глядя на старика.

— Со дня на день жду, Настенька. По ночам просыпаюсь. Все думаю: как она там, стучит или нет?

— Дай-то бог, — сказала Настя. — А то прямо смотреть на вас жалко. Худой да бледный стали. В фоб и то краше кладут.

Свиридов только вздохнул. Последний месяц он сидел на самой строгой диете, тратя все деньги на покупку литературы.

Дворничиха для порядка махнула раза два метлой по уже выметенной дорожке и ушла.

Свиридов медленно поднялся к себе на третий этаж, нашарил в кармане ключ. Беспокоить соседей звонком ему не хотелось.

— Изобретателю привет! — раздалось у него над головой.

Услышав знакомый голос, старик даже вздрогнул немного и с досадой обернулся. На площадке четвертого этажа румяный мужчина с небольшим брюшком, обтянутым финским свитером, растирал лыжи куском пенопласта. Это был Зайчиков—старший. Свиридов знал, что его сосед — почти кандидат каких-то наук и работает сейчас в многотиражке очень серьезного института, занимающегося электроникой, молектроникой и другими популярными в наше время областями техники. Еще о Зайчикове было известно, что он за тридцать пять лет своей жизни успел поработать грузчиком, пожарником, ветеринарным врачом, начальником спасательной станции ДОСААФ, директором леспромхоза и режиссером областного драмтеатра. Словом, это был человек, видавший виды, душа-парень. Начальства он не боялся, был остер на язык, любил посмеяться над авторитетными мнениями и к тому же не верил ни в сон, ни в чох, ни в кибернетику. Свиридову уже не раз приходилось выслушивать от Зайчикова самые различные высказывания в свой адрес. Поэтому он старался не вступать в разговоры с ехидным соседом. Но ключ как назло запропастился, и Свиридов волей-неволей приготовился выслушать очередную порцию нападок.

— Опять без газет? — осведомился Зайчиков, усердно растирая лыжу. — На месте вашей машины я бы объявил голодную забастовку.

Из осторожности Свиридов воздержался от ответа.

— Значит, опять побираться будем? — не унимался Зайчиков. — Подайте Христа ради газетку? Но вы не огорчайтесь — все великие люди при жизни бедствовали. И признавали их так лет через триста. Так что у вас все еще впереди.

Потеряв надежду отыскать ключ, Свиридов в отчаянии нажал на звонок.

— Жалко мне вашу машину, батенька, — журчал сверху почти кандидат наук. — Все же мы с ней в некотором роде коллеги… Так и быть, пришлю сейчас Петьку с газетами. А то потомки скажут — затравили великого человека.

— Спасибо, — буркнул старик и с неожиданной резвостью шмыгнул в открывшуюся дверь.

— А правда, что она скоро?… — закричал вдогонку Зайчиков, свесившись через перила. Но старик уже не слышал его.

Машина стояла в большом подвальном помещении. Когда-то, несколько лет назад, она целиком помещалась в комнате Свиридова на большом столе с резными ножками и суконным верхом. Потом машина выросла— и переехала на пол. Она заслонила окно, загородила книжный шкаф и совершенно вытеснила оставшееся от покойной жены трюмо. Когда машина стала покушаться на место, занимаемое кроватью, старик пошел в домоуправление и выпросил одну из пустовавших комнат подвала.

На его счастье, техник-смотритель был человек восторженный и очень желал хоть чем-нибудь помочь научному прогрессу. Поэтому комнату он дал, хотя до этого предполагал занять ее под склад. Он даже откомандировал в распоряжение Свиридова кружок “Умелые руки”, занимавшийся в том же подведомственном ему подвале. Как раз в тот момент, когда Свиридов мучительно размышлял, как ему справиться с переноской разросшейся машины, к нему в комнату ввалилась шумная ватага радиолюбителей и вообще технически грамотных ребят. В дверях торчали головы технически неграмотных.

Войти они не смели, но им очень хотелось если не помочь, то хотя бы поглядеть на удивительную машину.

Старик вначале засомневался. Уже десять лет — с тех пор как умерла его жена — он мало бывал на людях, все свое время отдавая усовершенствованию машины. Детей у старика не было. Машина была его единственным детищем, в котором все, до последнего винтика, было изготовлено его собственными руками. Но ребячьи глаза глядели так просительно-трогательно, что старик, скрепя сердце, разрешил ребятам помочь. Раскаиваться ему не пришлось. Переноска и монтаж машины на новом месте прошли благополучно, если не считать двух-трех разбитых радиоламп, сожженного трансформатора да неизвестно куда пропавшей красивой ручки от контактора. Впрочем, вскоре ручка нашлась в кармане у одного из технически неграмотных.