— Может, нам намешать собственный клей? — предлагает Дина.

— Может, подойдет та слизь, что появилась на деревьях после дождя? — спрашиваю я.

— Попытка — не пытка, — говорит Габриэль.

Слизь уже почти застыла и теперь напоминает использованную жевательную резинку.

— Интересно, что это, собственно говоря, такое? — спрашивает Габриэль и ломает пальцами прозрачный кусочек. — Напоминает смолу-живицу, но она образовалась после дождя.

В конце концов мы находим несколько клейких комков, измельчаем их и прикладываем к оторванной руке. Габриэль соединяет обе части. Со стороны это смотрится жутко. Рука выглядит так натурально, что с трудом верится, что она не принадлежит человеку. Габриэль прижимает обе половинки, и — раз, два, три — рука снова целая.

— Ну, надеюсь, будет держаться, — говорит Дэвид, рассматривая девочку.

Я сажаю ее на стул. Но прозрачная слизь оказывается плохим клеем. Рука отваливается.

— Может, прибинтуем ее? — предлагает Дина.

Идея Дины всем нравится. Мы втроем держим руку, пока она накладывает повязку. Когда дело сделано, рука выглядит вполне правдоподобно.

— Теперь еще лучше, — говорю я. — Словно она поранилась.

— Упала с лошади, — кивает Дина.

— Может, вернем на место кошку с собакой? — предлагаю я.

Я снова вспоминаю неприятные ощущения в погребе. Сейчас, при дневном свете, среди друзей, страх притупился. Но каждый раз, когда я натыкаюсь взглядом на крышку погреба, мне становится не по себе.

— Может, еще раз проверим погреб? — говорит Габриэль. — Теперь у нас есть свечи. Я могу спуститься.

— Нет, давайте спустимся туда все вместе, — предлагаю я. — Если сдвинем стол и стулья, дверца откроется полностью.

— Только осторожнее, чтобы опять не сломать кому-нибудь руку, — говорит Габриэль, когда мы все вместе отодвигаем стол и стулья в сторону.

И вдруг с нами случается смеховая истерика. Первым, по-моему, начинает Дэвид, и вскоре мы все вчетвером корчимся от хохота над словами Габриэля и над всей этой абсурдной ситуацией. Все, что только могло провалиться в тартарары, уже давно там, и какое неслыханное облегчение просто смеяться над всем этим дерьмом.

— Ой, я сейчас умру! — хохочет Дина, держась за живот.

— Не надо! — задыхаясь от смеха, говорю я. — А то за столом станет слишком тесно!

Дина взвывает и заливается еще сильнее. По ее щекам потоками бегут слезы.

Успокоившись, мы, чувствуем себя очищенными и обновленными. К нам вернулась надежда. В конце концов, все как-нибудь образуется. Главное, — мы живы!

Теперь стол больше не мешает, и поднять крышку погреба оказывается легче легкого. Дэвид тянет ее за кольцо и оставляет открытой. Мы заглядываем внутрь. Дневной свет устремляется вниз, и я вижу полки вдоль стен. Самая верхняя пуста, как я и предполагала. Под лестницей висит веревка с ручкой на конце. Вчера я ее не заметила.

— Чувствуете, как дует? — спрашивает Дина.

— Вчера было так же, — говорю я. — Словно там внизу холодный ветер.

— Интересно, почему? — спрашивает Габриэль.

— Давайте спустимся и узнаем, — предлагает Дэвид. — Наверное, там какое-то отверстие или что-то в этом роде.

— Подождите, — говорю я, пытаясь найти, что могло прикоснуться к моей ноге. Но никаких крыс там нет.

Я киваю Дэвиду, и он спускается первым, за ним Габриэль, наконец моя очередь. Я смотрю на Дину, остановившуюся у края погреба.

— Ну что, ты идешь?

Дина медлит.

— Ну ладно.

Сегодня у меня совершенно другие ощущения. Страха и неизвестности больше нет. Теперь я вижу, что это самый обыкновенный погреб. Мы подходим к стене. Я осторожно наклоняюсь, заглядываю на нижнюю полку и вижу, что там что-то лежит. Маленький лохматый зверек. Кажется, он спит.

— Смотрите, что это здесь?

Я разглядываю спящего зверька и пытаюсь определить, кто это. Точно не крыса. Я осторожно до него дотрагиваюсь, затем достаю.

— Но… это же игрушечная собачка!

Ребята подходят ко мне и рассматривают находку. Собачка старая, грязная и потрепанная. Дэвид нажимает ей на брюшко.

— Обычная плюшевая игрушка, — говорит он.

— Но как она здесь оказалась? — спрашивает Дина.

— Именно, — говорю я. — Странно. Как старая плюшевая собачка могла оказаться в погребе?

Я замечаю, что холодный поток воздуха дует прямо в лицо, и пытаюсь определить откуда. Поворачиваюсь и задеваю щекой что-то холодное. Это — ручка, привязанная к концу веревки.

— Зачем она тут? — спрашивает Габриэль и дергает за ручку. Ничего не происходит.

— Просто ручка, за которую можно держаться, — отвечаю я.

— Вот эта стена похожа на дверь, — говорит Дэвид и пинает металлическую стену напротив лестницы. Раздается звук, напоминающий удар в гонг.

— Зачем делать стену из железа, если остальные каменные? — говорит он.

— Потому что за ней что-то есть, — произношу я неизвестно откуда возникший в моей голове ответ. Но мне кажется, так и должно быть.

— А если дернуть за ручку на веревке, интересно, она откроется? — спрашивает Габриэль.

Он дергает за ручку. Ничего. Затем повисает на веревке всем весом. Но снова ничего.

— Похоже, ветер дует оттуда, — говорю я и киваю в сторону железной стены. Я ощупываю стык между металлом и каменной кладкой и понимаю, что права.

— Точно. И дует сильно.

Я убираю руку и вдруг вспоминаю вчерашний звук.

— Тихо, — говорю я. — Вчера я слышала звук капающей воды.

Мы застываем на месте и прислушиваемся. Издалека доносится монотонное капанье. По крайней мере, мне так кажется.

— За этой стеной явно что-то есть, — говорит Габриэль.

— Вдруг там тайный ход? — говорю я.

— Зачем он тут? — удивляется Дэвид.

— Затем, что, если хочешь незаметно сбежать, тайный ход просто необходим, — отвечает Дина.

— Согласна, — говорю я. — Видимо, времена были очень неспокойные.

Мы отправляемся проведать свиней. Погода снова меняется. Солнце прячется за облаками. Сначала мы рады перемене, поскольку становится прохладнее. «Почти как раньше, — думаю я, — в обычный пасмурный летний день». Но вскоре туч становится все больше и больше, словно кто-то строит из них гигантский замок. Облака уже не белые или сероватые, а темно-синие. Интересно, почему они такого цвета.

— Снова будет дождь, — говорит Габриэль.

— Или буря, — говорю я.

— Здесь это одно и то же, — говорит Дина.

Завидев нас у дверей, Умник и Дорис громко хрюкают.

— Если они спарятся, то у нас будет много поросят, — говорит Дэвид.

— Сам додумался или кто подсказал? — спрашиваю я.

— Хорошо-то как! — говорит Дэвид, не обращая внимания на мои колкости.

— Зачем нам поросята? — недоумевает Дина.

— Поросята — это еда, — отвечаю я. — Бекон, котлеты, фрикадельки, сосиски, грудинка и прочее.

— Прекрати, а то я сейчас помру, — говорит Дина.

— Свиньи — это наш шанс, — говорю я. — Если у них будут поросята, значит, скорее всего, мы здесь выживем.

Тучи над нашими головами приобретают фиолетовый оттенок. Мы стоим и, задрав головы, их разглядываем. Они напоминают мне картины старых мастеров. Не хватает лишь пухленьких ангелочков, грустно взирающих на нас сверху. Дэвид выносит из хлева две большие плетеные корзины. Он считает, что раньше в них хранилась картошка.

Мы идем к морю за мидиями. Может быть, нам повезет поймать рыбу. В таких корзинах поместилось бы по два ребенка. Или две свиньи. Я жалею, что мы не взяли с собой на прогулку Умника и Дорис. С обеих сторон у корзин плетеные ручки, и мы несем их по двое. Я рассматриваю пустынный пейзаж между фермой и морем. Возможно, когда-то здесь было картофельное поле. Сейчас верится в это с трудом. Мы обходим большие лужи с желтоватой жижей. Над пляжем кружит облако белых птиц.

Вдруг я резко останавливаюсь и пристально вглядываюсь в береговую линию — чего-то там не хватает… Через секунду я понимаю, что не так.

— Бендибол исчез!