Несмотря на грубую постройку этих хижин, сложенных из бревен, они имели живописный вид.

Они были расположены не правильно вблизи источника. Ближе всех к воде стояли кухня и столовая, потом хижина мужчин, а маленькое строение, которое Франк Мальбон, смеясь, называл гаремом, было расположено на возвышенности, немного в стороне, шагах в пятидесяти от хижины Эндрю. Полы и двери этих хижин были из досок, и только в одном гареме были стеклянные окна.

Франк, желая угодить сестре, приделал даже к ним ставни, правда очень грубой работы, но крепкие.

Время, когда считали необходимым укреплять жилища от опасности внезапных нападений, давно уже миновало. Предосторожности эти были хороши тогда, когда французы владели Канадой, и впоследствии, когда военные действия заставили диких собираться около поселений, расположенных на границах владений, но после окончания войны страх исчез.

Несмотря на это, хижины были построены прочно.

Бревна, не боясь повреждения, могли подвергаться действию пуль. Все это было достаточно для защиты от диких зверей, единственных врагов, которых можно было опасаться. Хижины не соединялись между собой никаким крытым ходом, а стояли отдельно и не были даже окружены палисадом. Единственная площадка, величиной в пол-акра, была засеяна овощами, в достаточном количестве для скромного стола тамошних жителей.

Таково было место, известное во всей округе под названием Хижины Землемера. Название это сохранилось поныне, и я берегу хижины, играющие большую роль в моем рассказе. Хотя жилище это было занято большей частью весной и летом и в нем заметно было присутствие человека, но при всем этом оно могло называться и пустынным. Окруженное со всех сторон лесом, оно было удалено на пятнадцать миль от других жилищ и, казалось, не имело никакого сообщения с современным миром. Даже в настоящее время в штате Нью-Йорк имеется много таких отдаленных поселений; я недавно посетил одно из них, находившееся на севере, в гористой местности, оно чрезвычайно живописно. Места эти хороши для охотника, потому что там очень много дичи, но для земледельца неудобны. Я уверен, что если скваттэры не сделают набега на эти земли, то они еще больше века останутся пустынными, посещаемые только охотниками, которым угрожает опасность в скором времени лишиться возможности охотиться в других удобных местах страны.

Джеп, которому поручено было везти припасы, остался с нами в качестве охотника. Он стрелял довольно метко и так как раньше был на военной службе, то имел право жечь порох сколько угодно. Во время войны он приобрел себе превосходное ружье, вероятно, отнял у какого-нибудь английского офицера; он никогда не расставался с этим трофеем.

Джеп и Сускезус были старые знакомые. Оба они играли немаловажную роль в событиях, происходивших в этих местах незадолго до моего рождения; впоследствии часто они встречались и вместе служили в последней войне. Они не питали один к другому взаимного отвращения, существующего между краснокожими и черными, хотя негр считал себя выше дикого обитателя лесов, потому что имел некоторое понятие об образованности, а Онондаго в дикой независимости своей с сожалением смотрел на него, как на человека, охотно жившего в рабстве. Взаимная их дружба, если не уничтожала, то по крайней мере смягчала в них эти чувства; они жили в полном согласии, и едва мы прибыли на место, как я увидел их спокойно разговаривающих между собой.

Джеп принес целый мешок голубей и положил их на землю рядом с кухней, чтобы ощипать и потом передать негритянке для приготовления. Между тем Онондаго спокойно сел на сломанное дерево и в бездействии смотрел на своего товарища, не удостаивая разделить труд, приличный, по его мнению, одним женщинам и которым воин может заниматься сам только в походе или в военное время. Одна необходимость могла заставить его работать; я сомневаюсь, помог бы он даже Урсуле, если б увидел, что она сама это делает. Воин, по его мнению, должен всегда сохранять свою важную и благородную беспечность. Деятельная и правильная промышленность возникает вследствие образованности и удовлетворение ее потребностям доставляет рабочему классу людей занятия.

— Послушай, друг, — сказал негр, вынимая из мешка последнего голубя, — как это называется у вас? Дичью, не правда ли?

— Да, как и у вас, я думаю — ответил Онондаго, посмотрев с усмешкой на негра.

— Совсем нет! У нас называются дичью только птицы, которых собака сгоняет с места. У господина Мордаунта есть собаки в Сатанстое и в Лайлаксбуше, приученные к охоте на голубей.

— Да, а за ланями?

— За ланями не знаю. Может быть есть, может быть и нет. У нас в Вест-Честере не водится ланей, чтобы можно было приучить собак к охоте на них. Но кстати, Сускезус, помнишь ли ты тот день, когда ты на самом этом месте дрался с краснокожими; это было уже так давно; с тобой были тогда господа Корни и Тэн-Эйк и старый господин Герман Мордаунт, и мисс Аннекс, и мисс Мэри, и друг твой Скакун. Помнишь ли это, Онондаго?

— Индеец никогда не забывает. Он помнит и друзей и врагов…

— Да, да это может засвидетельствовать Мускеруск, который никогда не забывал о своих выгодах. Помнишь ты этого старого злодея Мускеруска, Бесследный? (Негру очень нравилось в разговоре с индейцем называть его разными именами). Он никак не мог забыть нескольких ударов бичом, полученных им.

— От бича болит спина, — ответил Онондаго с некоторой важностью.

— Да, у вас краснокожих, может быть, а цветной человек обращает на это столько же внимания, сколько на убитого голубя. Он за короткое время привыкает к бичу, и об этом не стоит даже и говорить.

Сускезус ничего не ответил, но, по-видимому, с сожалением смотрел на невежество и унижение своего друга.

— Каково твое мнение, Сускезус, об этом мире? — спросил вдруг негр, который, раз заболтавшись, говорил уже все, что приходило ему в голову. — Каким образом произошли белые, красные и цветные люди?

— Великий Дух произвел их всех. Он наполнил индейца кровью и сделал его красным; африканца черной краской, и тот стал черным; а бледнолицые оттого белые, что живут постоянно на солнце и цвет их выгорает.

Джеп засмеялся так громко, со всем своим негритянским добродушием, что все негры вдруг вышли и, не зная причины его смеха, тоже начали смеяться, чисто из подражания. Бедные негры! Их презирают за то, что они невольники, но судя по чистым порывам веселости, которые овладевают ими, этого бы нельзя и подозревать.

— Послушай, индеец, — начал снова Джеп, насмеявшись вволю, — скажи мне, какой вид, по твоему, имеет земля, круглая она или плоская?

— Что ты хочешь этим сказать? В одном месте земля возвышается, в другом понижается; она ни круглая, ни плоская.

— Ты не понимаешь меня. Ну, слушай же: господин мой говорит, что земля круглая, как яблоко, и что Она вертится, отчего бывает день и ночь. Что ты думаешь об этом, Онондаго?

Сускезус слушал с важностью, но не показывал, согласен ли он или нет. Он очень уважал моего отца и меня, но требовать от него, чтобы он верил тому, чего не понимал, было бы слишком много.

— Если бы было действительно так, — сказал он, с минуту подумав, — то люди ходили бы вниз головой, а мы видим, что они ходят на ногах, а не на голове.

— Господин Корни сказал мне об этом, Сускезус, давно уже, когда я был еще очень маленьким. Впоследствии я спрашивал господина Мордаунта, и он мне подтвердил то же самое.

— А что говорит об этом землемер? — спросил вдруг индеец, как будто желая руководствоваться в таком трудном вопросе мнением человека, которого он очень любил. — Землемер никогда не лжет.

— Надеюсь, что и господа мои тоже! — закричал с негодованием Джеп.

— Да, но мало ли есть лгунов. Кто их слушает, может заблуждаться. Землемер затыкает себе уши, он никогда не слушает лгунов.

— Да вот, кстати, он идет, Сускезус. Землемер очень честный человек, я и сам буду рад узнать его мнение об этом вопросе, потому что в самом деле трудно понять, как можно ходить вниз головой.