После этого Урсула посмотрела в ту сторону, где сидел землемер, быстро подошла к нему и со слезами на глазах упала в его объятия.

Этот поступок произошел невольно, это предоставило мне случай быть свидетелем одной из тех сцен, которые так редко встречаются в жизни: юность в полном расцвете красоты искала поддержки на груди старика, черты лица которого уже поблекли от долгих и тяжелых лет жизни, проведенных в труде и заботах.

Самый поразительный контраст существовал между свежим и розовым личиком Урсулы и загорелым обветренным лицом землемера, между длинными русыми локонами молодой девушки и редкими клочками волос на голове старика, но этот контраст выражал собой что-то трогательное, поразительное. Так иногда в жизни, по необъяснимым законам природы, два, по-видимому совершенно разных человека привязываются друг к другу и как бы составляют одно целое, одно неделимое.

Впрочем, Урсула только на одну минуту поддалась влиянию своих чувств. Несмотря на жизнь, проведенную в лесах, она в первый раз попала в подобное собрание, где главную роль играли скваттеры, эти дикие приверженцы свободы, живущие среди обширных, непроходимых лесов, дубрав североамериканских штатов.

И тем не менее, я никогда раньше не видел ее более прекрасной, чем в эту минуту. Кэт и сама Присцилла Бэйярд должны были бы отдать ей пальму первенства, несмотря на то, что сама судьба им предоставила намного больше преимуществ. Они не подвергались влияниям непогоды, как Урсула, не испытывали, подобно ей, что значит быть под дождем, не находя вокруг себя защиты и убежища от грозы, не знали скитаний в жизни по девственным лесам, и, наконец, могли пользоваться роскошными туалетами…

Роскошные туалеты вообще не были доступны Урсуле…

Мильакр наблюдал ревнивым взглядом за всеми движения Урсулы, сидел молча, чтобы остановить порыв ее чувствительного состояния. Освободившись из объятий своего дяди, молодая девушка села на скамью, которую я пододвинул к ней, так что она могла занять место рядом с землемером. За это мне было заплачено нежной улыбкой, возбудившей, как я заметил, негодование в старом скваттере, который мрачно нахмурил брови. Я понял, что нужно быть осторожным, чтобы еще больше не обострить опасность.

Приход Урсулы замедлил наше объяснение. Наконец, Аарон начал первым:

— Мы собрались здесь, чтобы закончить все наши споры, — сказал он с важным видом, который больше подошел бы судье, открывавшему заседание. — И если у нас у всех есть желание прекратить эти разногласия, то мы, думаю, найдем по всем вопросам что-то общее. Для меня самое главное справедливость.

— Это хорошо, Мильакр, это делает тебе честь, — сказал холодно Эндрю.

— Я презираю, — продолжал скваттер, — тех людей, которые не соглашаются уступить тому положению дел, которое уже полностью было решено. Согласны ли вы со мной, капитан?

— Не совсем. Есть мнения, которыми не следует дорожить, но есть еще и такие, которые стоят дороже жизни. Да! Лучше лишиться жизни, чем отказаться от них!

У Мильакра от удивления раскрылись глаза, когда он услышал эти слова, он не понимал, как это можно умереть за свое собственное мнение.

— Кто говорит о потере жизни? — возразил он. — Наше дело не будет иметь кровавых последствий. Пускай правосудие делает, что ему угодно, скваттер уже привык к всевозможным бедствиям и ничего не боится. Наше правило выполнять то, что хорошо, не думая о законах, и вот на этом правиле я хочу остановить нашу мировую сделку.

— Ну, говори, какие ты выставляешь условия? — закричал землемер, едва сдерживая свое негодование. — Мы Слушаем.

— В добрый час, так я всегда люблю начинать свои дела. Вот видите ли, есть два рода прав на земле: одно из них я называю королевским правом, откуда происходят контракты и тому подобные изобретения, другое же — есть право каждого человека владеть землей, потому что она дана природой всем людям, а не нескольким из них избранным. Это есть право, которое определяет собственность. Впрочем, я не объявляю себя открытым приверженцем того или другого, а только хочу поставить их на одну линию, объединить эти два условия, потому что я человек миролюбивый. Правда ли, друзья, что вы одобряете сказанное мной и что вы желаете мира и согласия?

Шепот одобрения раздался между присутствующими.

Впрочем, некоторые из присутствующих, как мне показалось, не одобряли такого миролюбивого расположения духа старого скваттера.

— Да! Вот мои правила! — продолжал Мильакр, выпив порядочный глоток сидра, а потом вежливо поднес кружку землемеру. — Генерал Литтлпэдж и его сын представляют владение землей документами, а мы фактически. Отсюда происходят затруднения, которые нужно уничтожить. Теперь дело касается тебя, землемер, какой стороны придерживаешься ты? Какое предпочитаешь право?

— Я не буду отвечать на такие вопросы, потому что я только бедный землемер, который не имеет права подавать своего голоса. Моя обязанность размежевывать земли. Но вот единственный сын генерала Литтлпэджа, он имеет полномочия…

— Разорить нас! — прервал Мильакр с досадой, не соответствующей миролюбивому расположению его духа до настоящей минуты. — Нет! Мильакр скорее согласится видеть свою прогалину покрытой гремучими змеями, чем страдать от одного уполномоченного!..

— Успокойся, он не такой, каким ты его представляешь. Это храбрый молодой человек, который сражался, как и я, за отечество.

— Прекрасно! Если он так сильно любит отечество, то зачем он хочет обидеть земляков. Если отец его и он истинные друзья справедливости, пусть они не претендуют на земли, которые им не нужны.

— Ты что-то умерен, Мильакр. Почему не сказать, что человек имеет право на все, чего ему не хватает? Если для тебя свобода значит забрать земли у других, то почему ты не простираешь прав независимого человека на кошелек его ближнего, что присвоить намного легче…

Не следует делать дело наполовину.

— Ты уже зашел далеко; деньги зарабатываются самим человеком, и он может сохранить их, ни у кого не спрашивая, но земля для всех необходима: любой имеет на нее право.

— Но при помощи денег покупают земли, и присвоить деньги — не значит ли приобрести средство приобрести и сами земли? Нет, Мильакр, ты несправедливо рассуждаешь. По-моему, забрать золото простительнее, чем присвоить чужие земли. Золото из одного кошелька переходит безнаказанно в другой, между тем как землю нельзя перенести с одного места на другое. Она остается там, где она находится. А кто не любит, скажи откровенно, Мильакр, свои родные леса, поля и скалы, кто отдаст их похитителям, особенно если эта собственность давно принадлежит фамилии владельца?

— Кто хочет быть моим другом, тот не должен говорить худого о скваттерах! — сказал Мильакр, лоб которого еще больше покрылся морщинами. Видно было, что скваттер начинал терять терпение. — Все, что мы говорили до этих пор, — продолжал он, — было только пустословие, пора приступать к делу. Вот что я хочу: чтобы меня оставили на этом месте, чтобы я мог быть хозяином срубленных нами деревьев, не отдавая никому отчета. За постройки, которые мы построили, я заплачу, сколько следует.

— Мордаунт, это предложение относится к вам. Моя же обязанность замерить вырубленное место, и я это обязательно сделаю.

— Вымерять! — закричал Тоби с угрожающим видом. — Нет, землемер! Не найдется ни одного человека, который бы решился прийти сюда с цепью.

— Ошибаешься, любезный, этот человек найдется, его зовут Эндрю Койеманс, или, если угодно, землемер. И поверь, ничто меня не остановит, чтобы выполнить свою обязанность.

Лицо Мильакра омрачилось еще больше. Но он себя сдерживал.

— Оставь нас, Тоби, — сказал он, — мы решим это дело между собой. Года охладили нашу кровь, и мы можем говорить спокойно. Я понимаю, землемер, что ты хочешь сделать с прогалиной, — всю ее измерить. Впрочем, вымеряйте ее сколько вам будет угодно, только оставьте меня хозяином здесь. Это мне принесет еще пользу для будущих моих построек. Но что же вы ответите мне на мое предложение?