– Как будет угодно Величайшему… – пролепетала Кера, по-прежнему прижимаясь к груди мужчины. Рагнвальд мягко коснулся её лба ладонью. Дивные очи закрылись, Кера погружалась в сон.

– До нескорой, увы, встречи, красавица, – грустно прошептал Рагнвальд, делая плавный жест левой кистью. Спящая дева тотчас исчезла. Мужчина одёрнул плащ, придирчиво взглянул на то место, с которого сбивал пламя, – нет ли подпалин? – и, удовлетворённый, зашагал прочь.

Однако по Закону Равновесия даже ему не дано было знать, что всю эту сцену из густоты мрачного леса видели и ещё кое-чьи глаза…

Могучие крылья грифона загребали воздух. Внизу расстилалась изумрудная зелень вечнозелёных лесов; изредка её перечёркивала голубизна речных извивов. Синие, словно глаза фей, озера загадочно смотрели вверх – туда, где в толщах кристально чистого аэра плыло дивное магическое существо.

Грифон повернул величественную голову, покосившись на свою наездницу. Гордый зверь ждал приказов, и они последовали. Глаза всадницы сделали чуть заметное движение, но крылатому коню хватило и этого. Он послушно устремился к земле, описывая широкие круги.

Там, внизу, среди лесов синело ещё одно озеро, но гораздо крупнее остальных – его северный и западный берега терялись в дымке. А в том месте, где сходились берега, полуденный и восходный, на высоком холме к небу возносились тонкие алмазные шпили и хрустальные купола изящного небольшого замка – так, вполовину среднего баронского. К янтарным воротам вела чуть заметная дорога, поросшая просто более короткой и жёсткой травой, чем окрестные луга; к замку то и дело подкатывали роскошные экипажи без колес, скользящие над землёй и запряжённые кто чем – громадными лебедями, величественными белыми единорогами, грифонами, просто крылатыми львами… Изредка подъезжали и всадники на кентаврах или тех же единорогах.

Распахивались изукрашенные резьбой дверцы, маленькие бородатые человечки в ярких ливреях помогали выйти роскошно разодетым мужчинам и женщинам – все как один высоким, стройным. Оружие носили все, не исключая и прекрасных дам. Торжественные процессии одна за другой входили в замок.

Грифон юной наездницы тоже опустился, но не перед воротами замка, а на один из его балконов. Потрепав зверя по роскошной гриве, девушка отпустила его. Хрустальные двери открылись перед ней сами собой, и она оказалась в просторном будуаре. Девушка вскинула тонкий указательный пальчик, украшенный кольцом из ничем не сцепленных друг с другом лучащихся бриллиантов, – резная панель послушно откинулась, представив требовательному взору объёмистый гардероб. На переднем плане висело простое на первый взгляд платье из жемчужно-серых нитей, украшенное играющими живым огнём каплями росы. По комнате пополз благоуханный аромат весеннего цветущего луга.

Девушка даже захлопала в ладоши и подпрыгнула. Потом показала язык своему отражению в зеркале и стала поспешно переодеваться. Она довела этот требующий столь высокого и непостижимого мужским разумом искусства процесс почти до самого конца, когда в дверь внезапно постучали.

Точнее, не постучали. Вульгарные звуки не оскорбили собой мягкой драгоценной тишины, нет. Просто девушке сказали, что её ждёт важное сообщение.

Удивленно подняв брови, она отошла от зеркала. На изящном столике, вырезанном целиком из янтарной глыбы, стоял хрустальный шар на подставке чёрного дерева. Девушка склонилась над ним.

Шар осветился из глубины недобрым красноватым светом. Быстро сменяя друг друга, в нём поплыли отрывочные картины, словно схваченные чьим-то обеспамятовавшим взором: какой-то каменистый холм с развороченной вершиной… чёрный зев пещеры… живая река чудовищ, хлещущая из подземелья, словно прорвавшая плотину весенняя вода… Четверо всадников на странных, зловещего вида конях, совсем не похожих на обычных… вспышка… мчащаяся вверх по склону рогатая тварь… Один из всадников заслоняет собой другого, который отчаянно рубит страшилищ удивительно ярко сверкающим серебристым клинком…

Девушка вскрикнула. Лицо её тотчас утратило все краски жизни. Прижав руки к груди и немилосердно кусая губы, она смотрела в глубину шара, точно заворожённая.

– Ириэхо вантиото! Вантиото суэльдэ! – донёсся слабый голос из глубин шара. Видение утонуло в белом огне… а когда спустя миг шар вновь очистился, стали видны заваливающие пещеру каменные глыбы и быстро исчезающая среди них фигурка, так и не выпустившая из рук серебряного меча.

Девушка обессиленно опустилась на пол, лишившись чувств.

Гном Двалин лежал на лавке мрачный и до невозможности злой. Его не взяли в поход! Его, с которого началась все эта история! «Уп-раггаш-хроддаиртар!»

Двалину казалось, что все его раны окончательно зажили. Разумеется, это было совсем не так, но упрямый гном и слушать ничего не хотел.

– Развяжите! – бушевал он, едва не опрокидывая при этом лавку. – Развяжите сами, не то хуже будет!

– Если кому и будет хуже, так это тебе, глупый, – беззлобно заметила Лииса, молодая крепкая деваха, не так давно пришедшая к Аргнисту с погибшего на юге хутора. Сегодня была её очередь исполнять обязанности сиделки при буйном больном. Саата уже грозилась подмешать гному в пиво сонного зелья, чтобы хоть как-то его утихомирить. – Опять раны вскроются, кому это нужно?

– Не вскроются, не вскроются! – Гном отчаянно вертелся, пытаясь ослабить путы.

– Когда вскроются, поздно будет, – назидательно заметила девушка. – Кабы не колдун с белым луком, отправился бы ты к Хедину, братишка! Ежели б не его чародейство, наша Саата-травница тебе бы уже ничем не помогла.

– Чародейство? – внезапно напрягся Двалин. – Ты сказала, чародейство?

– Ну да, – простодушно ответила Лииса. – С такими-то ранами, как у тебя! Токмо чарами и спасёшься.

– Пришелец… Эльстан… наложил на меня свои чары? – раздельно выговорил гном.

– Наложил, наложил, – радостно кивнула Лииса, не понимая, чем недоволен гном. – И хорошие чары! Сильный он волшебник и жезл настоящий имеет…

– Жезл… жезл… – Гном внезапно закрыл глаза и откинулся на подушку, замерев, точно лишившись чувств.

– Эй, эй! – Встревоженная молодка подалась ближе. – Случилось что?

– Я в порядке, – сквозь сжатые зубы ответил Двалин. – В полном порядке.

Не веря, Лииса подошла к лавке. Как учили, нащупала биенье жилы жизни на левом запястье гнома. Всё и впрямь было в порядке. Однако Двалин лежал совершенно неподвижно, задрав к потолку бороду, и лицо его, можно сказать, «побледнело, как снег», хотя едва ли могла проявиться бледность на красновато-коричневой коже гнома, потемневшей от кузнечной копоти и покрасневшей от жара горнов.

Немного погодя Двалин открыл глаза. Посмотрел на испуганно глядящую Лиису и усмехнулся:

– Да всё хорошо. Просто, Р-родгар, мне обидно стало, что не взяли!..

Это была наглая и неприкрытая ложь. И любой хоть мало-мальски искушённый слушатель, конечно же, немедленно уловил бы фальшь в словах Двалина. Но Лииса как раз и не была таким слушателем. Жизнь у неё и так выдалась нелёгкая, чтобы забивать себе голову ещё и чужими бедами. Сказал гном, что всё в порядке, значит, так оно и есть. Развязать не просит, отпустить не требует. Всё, как матушка Деера сказала. Значит, мне и беспокоиться не о чем.

Двалин же после этого, казалось, тоже ничуть не изменился. Правда, перестал бушевать; однако в глазах его поселились такие смертная тоска и боль, что заметивший это отшатнулся бы в испуге.

Он постепенно поправлялся. Рваные раны затягивались на удивление быстро – Эльстан постарался на славу. Провалявшись четверо полных суток, Двалин с разрешения Сааты поднялся на ноги как раз в тот день, когда Аргнист, Эльстан и сыновья сотника насмерть схватились с Ордой на Холме Демонов.

Первым делом гном отправился на кухню.

– Дрова, вижу, на исходе? – осведомился Двалин, просунув бороду в дверь поварской.