— Нет, — просто ответила она. — Очень быстро надоедает. Я в музыке ничего не понимаю.

Эта откровенность пленила Кристофа. Ему так надоела ложь, так надоели люди, которые заявляют, что без ума от музыки, а сами умирают от скуки, слушая ее, и он вменил Сабине чуть ли не в добродетель то, что она не любит музыку и открыто говорит об этом. Он осведомился, читает ли Сабина.

Не читает, да у нее и книг нет.

Кристоф предложил к ее услугам свою библиотеку.

— А книги серьезные? — спросила она тревожно.

Если она не хочет серьезных, есть несерьезные, например, стихи.

— Но это тоже серьезные книги.

— Тогда романы.

Сабина сделала гримаску.

Как, и романы ее не интересуют?

Интересовать-то интересуют, только они очень длинные, у нее не хватает терпения дочитать до конца. Она забывает начало, перескакивает через главы, в результате ничего не понимает, ну и бросает книгу.

Чудесное доказательство занимательности книги!

Нет, почему же, достаточно занимательно для выдуманных историй. Но она предпочитает интересоваться другим.

Театром, быть может?

Ах, нет!

Что же, она и в театр не ходит?

Да, не ходит. Там слишком жарко. Слишком много народа. Гораздо приятнее сидеть дома. К тому же яркий свет режет глаза, и актеры все такие уродливые.

Тут он был с ней согласен. Но ведь в театре есть и еще кое-что: пьесы.

— Да, — рассеянно согласилась Сабина. — Но у меня нет времени.

— Что же вы делаете с утра до вечера?

Она улыбнулась.

— Помилуйте, у меня столько дел!

— Вы правы, — согласился Кристоф, — ведь у вас магазин.

— О, магазином я не особенно много занимаюсь, — спокойно возразила Сабина.

— Значит, все ваше время отнимает дочь?

— Ах нет, бедная девочка! Она такая умненькая, она сама играет.

— Тогда что же?

Кристоф извинился за свою нескромность. Но Сабина, наоборот, находила разговор забавным.

— Столько, столько дел…

— Каких?

Сабина не могла объяснить. Всяких дел, разных. Утром нужно встать с постели, одеться, подумать об обеде, приготовить обед, съесть обед, подумать об ужине, прибрать комнаты… Так весь день и проходит… А ведь нужно еще хоть немножко времени, чтоб ничего не делать!

— И вы никогда не скучаете?

— Никогда.

— Даже когда ничего не делаете?

— Именно когда ничего не делаю. Вот делать что-нибудь — это, пожалуй, скучно.

Они, смеясь, посмотрели друг на друга.

— Какая же вы счастливая! — вздохнул Кристоф. — А я вот не умею ничего не делать.

— А по-моему, прекрасно умеете.

— Учусь последние дни.

— И успешно учитесь.

После разговора с Сабиной на душе у Кристофа становилось мирно и спокойно. Ему достаточно было просто смотреть на нее. Куда-то отходили все тревоги, раздражительность, нервическая тоска, сжимавшая сердце. Когда он говорил с ней, ничто не смущало его спокойствия. И ничто не смущало его спокойствия, когда он думал о ней. Он не смел признаться в этом самому себе, но когда он сидел рядом с ней, он чувствовал, как на него нисходит чудесное оцепенение, почти дремота. И ночами теперь он спал, как никогда не спал раньше.

Возвращаясь домой с работы, Кристоф заглядывал в магазинчик. Почти всякий раз он заставал там Сабину. Они с улыбкой раскланивались. Иной раз она стояла у порога, и тогда они обменивались двумя-тремя словами, или, заметив в полуоткрытой двери квартиры дочку Сабины, Кристоф подзывал ее и совал ей в руку пакетик леденцов.

Однажды он решился войти. Предлог был готов — якобы требуются пуговицы к пиджаку. Сабина начала искать пуговицы, но ничего подходящего не обнаружилось. Все пуговицы были перемешаны, и разобраться в этой мешанине не представлялось возможным. Сабине было неприятно, что Кристоф видит весь этот беспорядок. А он шутливо и даже с любопытством нагнулся над прилавком, чтобы лучше видеть.

— Не надо, — сказала Сабина, стараясь прикрыть ящик руками. — Не глядите, здесь такой хаос!

Она продолжала поиски. Но присутствие Кристофа ее стесняло. Она вдруг рассердилась и задвинула ящик.

— Все равно ничего не найду, — заявила она. — Идите к Лиззи. Это на соседней улице. У нее, наверное, такие пуговицы есть. У нее все есть, что требуется покупателю.

Кристоф от души посмеялся над таким способом вести торговые дела.

— Вы так всякий раз и отсылаете ваших покупателей?

— Иногда, конечно, случается, — ответила она весело.

Однако ей все-таки было стыдно.

— Уж очень скучно прибирать, — продолжала она. — Я со дня на день откладываю уборку. Но завтра непременно уберу.

— Хотите, я вам помогу? — предложил Кристоф.

Сабина отказалась. Ей хотелось согласиться, но ее пугали сплетни, и она не посмела принять предложение. Да, кроме того, и унизительно было.

Они продолжали болтать.

— А пуговицы? — вдруг вспомнила Сабина. — Разве вы не пойдете к Лиззи?

— Ни за что на свете, — ответил Кристоф. — Подожду, когда вы наведете здесь порядок.

— Ох, — вздохнула Сабина, уже успевшая забыть о своем решении, — не стоит вам так долго ждать.

Этот крик души развеселил обоих.

Кристоф решительно шагнул к ящику, пренебрежительно задвинутому Сабиной.

— Позвольте, я сам поищу, можно?

Сабина бросилась к нему с явным намерением помешать.

— Нет, нет, прошу вас, не надо, я знаю: у меня таких пуговиц все равно нет.

— А я держу пари, что есть.

И Кристоф торжественно извлек из ящика требуемую пуговицу. Однако, нужно было найти еще несколько штук. Он хотел продолжать поиски, но Сабина вырвала у него из рук ящик и, уязвленная в своем самолюбии, стала сама рыться среди груды пуговиц.

Вечерело. Сабина подошла к окну. Кристоф уселся рядом с ней, девочка забралась к нему на колени. Он притворялся, что слушает ее лепет, и рассеянно отвечал на ее вопросы. На самом деле он смотрел на Сабину, и она знала, что он на нее смотрит. Она низко нагнулась над ящиком. Он видел только ее шею и часть щеки. И, глядя на нее, он вдруг заметил, что Сабина покраснела. И он тоже покраснел.

Девочка продолжала что-то лепетать. Никто ей не отвечал. Сабина не шевелилась. Кристоф не видел, что она делает; он знал, что она ничего не делает, даже не видит ящика, который держит в руках. Тишина стала гнетущей. Девочка, испуганная молчанием матери, соскользнула с колен Кристофа и спросила:

— Почему вы ничего не говорите?

Сабина резко обернулась и схватила дочку в объятия. Ящик упал на пол; девочка испустила радостный вопль и на четвереньках бросилась в погоню за пуговицами, закатившимися под стулья. Сабина снова стала у окна и прижалась лицом к стеклу. Казалось, она внимательно смотрит на что-то происходящее на улице.

— Прощайте! — смущенно сказал Кристоф.

Сабина не повернула головы и тихо произнесла:

— Прощайте!

В воскресенье после обеда дом обычно пустел. Все семейство Эйлеров — Фогелей отправлялось к вечерне. Сабина не ходила в церковь. Кристоф в шутку упрекнул ее за это, увидев как-то вечером, что она сидит в садике, хотя все колокола надрываются, призывая ее в храм божий. Сабина отвечала в том же шутливом тоне, что только к обедне ходить обязательно, а к вечерне вовсе нет; бесполезно и даже, если хотите, нескромно проявлять излишнее молитвенное рвение, и она предпочитает думать, что бог вовсе на нее не сердится, а скорее доволен ее поведением.

— Вы творите бога по своему образу и подобию, — заметил Кристоф.

— По моему образу? На его месте я бы страшно скучала, — убежденно ответила Сабина.

— Вы не особенно рьяно занимались бы людскими делами, будь вы на его месте.

— Я бы хотела только одного: чтобы он не занимался мною.

— Что ж, может, так оно было бы лучше, — заметил Кристоф.

— Замолчите! — воскликнула Сабина. — Мы просто кощунствуем.

— Какое же тут кощунство? Я только сказал, что бог похож на вас. И уверен, что такое сравнение ему бы польстило.