Правомерно заключить, что из семи миллионов погибших от голода число примерно в три миллиона составляли дети – в большинстве младенцы (в главе 16-й мы поговорим об общей цифре поражения голодом, включая взрослых). Следует иметь в виду, что по вполне ясным причинам во время голода регистрация рождаемости велась в селах очень нерегулярно, а в пиковые моменты голода рождаемость вообще – по тем же причинам – была минимальная, поэтому энное число новорожденных могло умереть, просто не будучи зарегистрированными.

К числу в три (или более) миллиона погибших детей в 1932–1934 гг. следует прибавить и детей, погибших в кампанию раскулачивания. По нашим подсчетам, в процессе раскулачивания всего погибло около трех миллионов человек (мы считаем здесь тех взрослых из раскулаченных, кто погиб позднее, в лагерях) – это значит, что процент детской смертности от этого числа, который по всем показателям свидетелей был очень высоким, вряд ли мог поглотить менее одного миллиона детей, из которых большая часть падает на младенцев. Быть может, к этим четырем миллионам детоубийств следовало бы добавить те жертвы, о которых упоминалось выше, – но это последнее число просто не подается никакому учету.

Рассказывая о голоде, стоит отметить, что меры, предпринятые в конце концов для спасения голодающих весной 1933 года, могли быть введены и раньше: начали ведь детям выдавать еду в школах – муку, овсянку, жиры – и тем, кто дожил до мая, больше уже не грозила смерть от голода. Правда, к тому времени многие из них стали сиротами.

Глава шестнадцатая. Реестр смерти

Никто не вел учета…

Н.Хрущев

Не было никакого официального изучения террора в селах в 1930–1933 гг.; не было сделано ни одного заявления о «человеко-потерях»; не были открыты архивы для независимых исследований этого вопроса. Тем не менее, мы располагаем возможностями осуществить достаточно убедительные расчеты относительно числа умерших в период этого этапа террора.

Прежде всего рассмотрим вопрос об общих потерях для всего цикла события – в период раскулачивания и в период голода. Сделать это в принципе нетрудно.

Для этого нужно только обратиться к численности населения по советской переписи 1926 года, взять коэффициент естественного прироста за последующие годы и сравнить полученные результаты с цифрами первой переписи после 1933 года.

Здесь надо сделать несколько незначительных оговорок. Перепись 1926 года, как и все остальные переписи, сделанные в несравненно более благоприятных условиях, все же не может быть абсолютно точной. Как советские, так и западные подсчеты сходятся в том, что она была заниженнной на 1,2–1,5 миллиона[1] (примерно на 800 000 человек применительно к Украине). Это означает, что список умерших практически должен бы увеличиться почти на полмиллиона жертв, преимущества официально установленной базовой цифры, данной в переписи, так велики, что мы в наших вычислениях пренебрежем этим полумиллионом. Опять-таки, «коэффициент естественного прироста» вычислялся по-разному, хотя и в достаточно узком пределе. Наибольшей помехой нашим целям может, на первый взгляд, показаться тот факт, результаты следующей переписи, предпринятой в январе 1937 года, к сожалению, нам не известны. Властям, видимо, не предъявлены предварительные результаты, сделанные расчете на 10 февраля 1937 года. Дальше перепись была приостановлена, результаты объявлены секретными. Начальник Управления по делам переписи О.А.Квиткин был арестован 25 марта.[2] Оказалось, что «прославленная советская разведка, возглавлявшаяся сталинским народным комиссаром Н.И.Ежовым, уничтожила змеиное гнездо предателей в аппарате советской статистики»[3]. Предатели «поставили себе задачу извратить реальные цифры населения» или (как писала потом «Правда») «стремились сократить численность населения СССР»[4] – упрек весьма несправедливый, ибо отнюдь не статистики осуществили это сокращение.

Цели запрещения переписи и стремления заставить замолчать тех, кто ее осуществлял, достаточно ясны. Цифра в 170 миллионов советских граждан, которая в течение нескольких лет фигурировала в официальных речах и отчетах, символически олицетворяла хвастливое заявление, сделанное в январе 1935 года Молотовым: «гигантский рост населения свидетельствует о жизнеспособности советского строительства»[5].

Следующая перепись была проведена в январе 1939 года. Это единственная за данный период перепись, результаты которой были опубликованы. Но, проведенная в тогдашних условиях, она никогда не вызывала большого доверия. Все-таки следует отметить, что даже если принять всерьез официальные цифры 1939 года, они тоже свидетельствуют об огромных потерях в составе населения, хотя, конечно, не показывают реального дефицита.

В деле вычисления общей цифры неестественных смертей между 1926-м и 1937 годами решающими являются итоги переписи 1937 года, и именно на них (без упоминания деталей) имелось несколько ссылок в послесталинских демографических публикациях. Самая специальная из этих публикаций приводит цифру населения в СССР: 163 772 000,[6] остальные – ровно 164 миллиона[7]. Общее же число, считая самые нижние оценки, сделанные в прежние годы советскими статистиками, а также согласно оценкам современных демографов, должно было составить примерно 177 300 000 человек.

Другой, более грубый подход к нашему вычислению сводится к тому, чтобы к цифре приблизительно подсчитанного населения на 1 января 1930 года (157 600 000)[8] присовокупить заявление Сталина о том, что «годовой прирост населения составляет три миллиона», сделанное им в 1935 году.[9] В результате получается цифра в 178 600 000, очень близкая к первой проекции. Второй пятилетний план тоже дает цифру численности населения на начало 1938 года в 180,7 миллиона[10]; это также означает, что в 1937 году она равнялась 177 или 178 миллионам. Странно, правда, что начальник ЦСУ во времена Хрущева В. Н. Старовский, используя применительно к 1937 году цифру Госплана в 180,7 миллиона, сравнивает ее с цифрой переписи в 164 миллиона и при этом замечает: «Даже после корректировки»[11] – оговорка, свидетельствующая о значительной, ползущей вверх инфляции чисел: «корректировка» на пять процентов означала бы в качестве базовой цифры уже 156 миллионов, то есть число, которое сообщил советскому исследователю А.Антонову-Овсеенко нижестоящий номенклатурщик.[12] Но, следуя нашей практике вычисления потерь только по минимуму, пренебрежем этой возможной «корректировкой». Без нее Старовский определяет потери в 16,7 миллиона человек. Можно, конечно, посчитать, что эта цифра Госплана столь же убедительна, как и все остальные госплановские показатели на начало октября 1937 года, но если ее принять, то в этом случае потери за предыдущие годы составят около 14,3 миллиона человек. Но мы предпочитаем снова взять более низкие числа, пренебречь более высокими прикидками советских демографов, исследуюших этот период, и будем считать убыль населения равной 13,5 миллиона человек.

Поскольку к началу 1937 года не было массового уничтожения других социальных категорий, – исключая малые величины в десятки тысяч убитых, – то в действительности почти все эти потери населения приходятся на крестьянство.