Иная мелодия, женственная и завораживающая, возникает из недоступных глубин: не то — колыбельная песня, не то — заупокойное волхвование.

      — Крепче усни,
      Бедный герой,
В долгом Преддверии смерти второй.
      Будь глубока,
      Дрема, века,
В толще подземного материка!
      Весь хрусталем
      Крыт саркофаг…
Складками ластится траурный флаг…
      Окружено
      Хладным огнем
Ложе страдания ночью и днем.
      Спи, мой герой:
      Я ворожу,
Я фимиамами сон окружу,
      Остановлю
      Дни и века
В лоне чугунного материка.

Неизвестный

      О, узнаю: это — она,
   Недостижима — и вечно темна:
Мне сквозь Народную Душу звучал
      Голос ее…
      Звезды ее
Мчались, гудя, по окрайнам вселенной
      В гулкую пустоту…
   Ради чего же сошла она в тленную,
      В душную крепость ту?

Прозревающий

То — не она, ослепленный обманом!
         В сумрачных песнях
         Хищных кудесниц
     Эхо ее отдается всегда,
Царство ж ее — за последним туманом,
         Глубже черного лада.

Неизвестный

Да, я предвидел… Неясным чутьем
     Горько расслаивал эти напевы.
         Космос и хаос,
         Если казалось,
Будто струит их в мечтанье моем
         Высь Приснодевы…

Прозревающий

Если миры Приснодевы заронят
В душу сиянье — двоя этот блик,
Тихо возникнет на призрачном троне
Женственный, вероломный двойник.
В этом — закон твоей узкой тропы,
         Скользкой тропы…
         Страшной тропы…

С моря поднимается ветер. Цепочки фонарей вдоль набережных и проспектов раскачиваются, мерная, как звезды в угольно-черных небесах. На перекрестке — замешательство, топот бегущей от набережной толпы обывателей.

Вскрики

— Черный корабль!
              — Вновь эта тень!
— Ящиком… гробом…
              без парусов…
— За город дунь!
              — Вновь этот недруг!
— В рытвины… в недра…
              — Крепче засов!

Большинство пешеходов продолжает двигаться, как бы ничего не слыша. Но обучавшиеся на плацу бросаются врассыпную.

— Бежим, пока в жертву
                тиран нас не выдал!
— Везде его жерла!
                 — Везде его идол!

Часть обучавшихся бросается на колени перед Цитаделью.

— Владыка! Мы зоркой страже
Доверили наши «я», —
Спаси, человеко-боже,
От слуг ино-бытия!

Наместник — с балкона десятого этажа

Очень жаль. Суров
Мировой закон,
И уж недалек
    Час,
Как преображен
Гением веков
Будет он для всех
    Нас.

Церковный политик

Строен, хоть угрюм
Контур пришлеца
С кружевом нагих
    Райн:
Замкнутые в трюм
Выпьют до конца
Оцет мировых
    Тайн.

Массовик-затейник, подхватывая

Разве не туризм —
Рейсик в океан:
Отдых… упокой
    Душ…
Всякому порой
Хочется в туман
В провинциализм,
    В глушь.

Растерянные возгласы

— Но… как же?.. Там вовсе
Не отдых… не дрема…

Эстрадник, фиглярничая сбоку

Народ испугавси.
Подумаешь, драма!

Крики отчаянья

— Но вы ж нам твердили,
Что это не больно…
— Что сладко в могиле
Уснем добровольно…
— Бубнил же ваш гений,
Что смерть нас не мучит…
— Что мрак без страданий
Он всем обеспечит!

Цитадель безмолвствует. Из кварталов на плац выскакивают люди-циферблаты и люди-авиабомбы.

Вопли

— Но я же был вам полезен!
— Но я ведь насквозь железен!
— Я вашим врагам был грозен!
— Гранит наук мной разгрызен!

Существа-громкоговорители и психопросвечиватели, мечась по плацу

— Не я ль бичевал всех прежних?!
— Не я ль ублажал всех важных?!
— Не я ль доносил на ближних?!
Отсеивал всех ненужных?!

Отчаянным рывком преследуемые сдергивают с лиц циферблаты, но лиц под ними уже не оказывается: только кровавый блин. Другие срывают с плеч авиабомбы, просвечиватели, рупоры, но заменить их нечем. Безглавые существа натыкаются на доколь Цитадели и друг на друга. За неимением ртов визги ярости вылетают прямо из сердца.

— Бессмертие наше
        купил он за ношу!..
— За право на рабство!!
        За радость холопства!!!

От набережной приближаются грузные шаги с большими интервалами.

Незримый оценщик — в сопровождении бесшумно бегущих свор

Духовно-выхолощенных,
Духовно-выкорчеванных,
     Плодов не давших,
Всуе метавшихся,
   Всуе трудившихся,
     Всуе кипевших.