Голоса восходящих
Верим и видим:
Близится детство,
Игры и школа,
Зрелость и жатва, —
Верим и видим:
В Душу Соборную
Каждый вплетается
Нерукотворною
Солнечной лентою
К белой милоти,
Белой гирляндою
Жизней во плоти.
Подъем достигает слоя, где длились битвы уицраоров. Яросвет простерт у его порога. Некто, о Ком нельзя сказать ничего, кроме того, что ОН — один великих Владык Света, влагает в грудь демиурга пылающую звезду. Яросвет и Навна восходят из глубины. Золотые туманы плывут следом, растекаясь и скрывая окрестность.
Голоса людей, умерших недавно и еще пребывающих в слоях, близких к нашему
Искры прохладные капель кочующих
Кружатся, реются,
В души рождаемых,
в лоно рождающих
Зыбко спускаются.
Голоса Прозревающих на Земле
А над туманами — видите? слышите?
Всходят по сумраку
Белые звезды, — шелка их колышутся, —
Двое…
рука об руку…
Видение скрывается.
В Среднем слое все кажется по-прежнему: те же бараки, та же ночь. Даже баян слышится где-то в отдалении. Только мелодия как будто изменилась: нет в ней ни заунывной тоски, ни сладострастия, ни удали: простая и человечная, она полна светлой печали и предчувствия чего-то большего, чем счастье.
Молодой архитектор, в глубоком раздумии
Сходил я в сумрак убежищ,
Дрожал у жалких костров;
Я слушал кривду судилищ,
Правду детей и вдов.
Им форум — даже в подвалах;
Плуг бед
провел борозду,
И нив, еще небывалых,
Я к новому утру жду.
Бесстрастный голос с вышины
Надежда усталым:
Четвертая Стража Ночи
Переходит черту.
Две взволнованные женщины, быстро проходя
— За всю мою жизнь… от самых пеленок…
Такого оратора никогда!
Я потрясена была, как ребенок,
Я плакала, веришь ли? да, да, да!
— Красив он? — Не знаю. — Но, все-таки, молод?
— Ах, милая, молодость тут ни при чем.
Но речь его бьет по душе, как молот,
Вторгается в совесть ярким лучом.
Двое прохожих
— Я слышал про сказочную работоспособность,
Про фантастическую быстроту…
— Могу, если хочешь, одну подробность:
Но ты осудишь нелепость ту.
— Какую? — Он не признает ботинок.
— Что же, сандалии?
— Если б так…
Он ходит везде босиком, как инок.
— Даже зимой? Юродство. Чудак.
— Нет, почему же? это — лишь способ
Чувствовать, что в песке и в пыли
Брезжит, лучится, мерцает, как россыпь,
Слой
живоносных духов земли.
— Ха! ну, а в городе?
— Что ж, на Востоке
Ведь не боятся подобных идей;
Да: мостовая пронизана токами
Тысяч и миллионов людей.
И, как ни странно, вдоль каждой трассы
Этот флюид, расширяя круги,
В нас
от человеческой массы
Входит
через подошву ноги.
Молодой архитектор встретил знакомого. Оба присаживаются на лавочке.
Знакомый
…Утром он — здесь, ночью — в Детройте,
Завтра — в Бомбее, потом — в Шанхае, —
Попробуйте-ка: удвойте, утройте
Нормальные темпы!
Не отдыхая!
— И много последователей нашел он?
— Уж сотни готовы идти на риск.
Он прост, как Ганди, остер, как Шоу,
И всепрощающ, как сам Франциск.
На площади шум. Приближается группа людей, окружив Воспитателя.
Приятель Архитектора
Видел и этого. Один из сотен
Последователей,
но о нем говорят.
Архитектор
Я знал его раньше. Из подворотен
Он извлекал чумазых ребят.
Насмешники в толпе
— Кто это шествует? —
Ба!
Тот, чья головка слаба.
— Он про богов
голытьбе
Плел у костров,
как бебе.
Воспитатель, взойдя на возвышение
Наследие самое грозное,
Оставленное нам, нищим, —
Не эта полночь морозная,
Не ветер над пепелищем,
Не вскормленная разрухою
За жизнь и за хлеб тревога,
Но пепелище духа
И тень Человека-бога.
Пренебрежительные возгласы
— А-апять он в гнилую мистику!
— Мыслители старой масти…
— Словесная эквилибристика…
— Божок детворы в предместье…
Воспитатель
Отстроится город заново;
Отстроится все отечество;
Зажжет свое мирное зарево
Трудящееся человечество;
Но чем согреем мирок мы
Сердец, охлажденных с детства
Стужей безбожной догмы,
Гордыни
и святотатства?
Говор
— Тьма сгинет в бою коротком
С раскрепощенным рассудком.
— Работа нескольким суткам…