Руки осторожно удерживали меня. Мягкая влажная ткань со свежим запахом коснулась потного лица. Меня снова начало рвать, но сухо и безрезультатно, тело напрягалось от тщетных усилий. Я склонилась над судном, готовясь к новому приступу. Но время проходило, а новых приступов не последовало.

Меня осторожно опустили на подушку, судно исчезло, и кто-то встал между мной и светом. Я обнаружила, что могу видеть.

– Труда?.. – прошептала я.

– Лежите спокойно, благородная леди, – она снова поднесла влажное полотенце, вытерла мои потные руки, потом лицо. Я опиралась на высокие подушки и могла теперь разглядеть, где я. Хотя мозг работал медленно и неуверенно, и мне трудно было вспоминать.

Я была за столом… а теперь я здесь, в своей комнате наверху, лежу в постели. Эти два факта показались мне совершенно ясными. Но вот между ними…

– Труда, я заболела? – вопрос пришлось задать с небольшими паузами между словами, потому что даже для него потребовались огромные усилия. Моё тело, казалось, совсем лишилось энергии.

– Желудок, благородная леди, ничего серьёзного, теперь яд уже вышел…

– Яд? – повторила я. Что-то произошло… что-то неправильное… Я участвовала в этом, но припомнить не могла, это было выше моих сил.

– О, не настоящий яд, – лицо Труды выглядело неестественно бледным, а может, меня снова подводили глаза. – Вы просто съели что-то нехорошее для вас.

– Нехорошее для меня… – я могла только повторять её слова, пытаясь лучше вспомнить стол и бесконечную последовательность блюд, которые предлагались мне. Что я съела? Несколько кусочков рыбы, сама мысль об этом снова вызвала у меня тошноту. Горло у меня болело, словно обожжённое изнутри. Но я сражалась со слабостью, хотя в глубине сознания затаился страх. Что-то произошло, что-то гораздо худшее, чем болезнь.

Рыба, да, немного гороха и тот острый омлет, которым так настойчиво угощала меня графиня. Но ведь и остальные ели, накладывали себе из тех же блюд.

– Остальные… тоже… заболели? – я еле выговорила этот вопрос, когда Труда склонилась ко мне с озабоченным выражением лица.

– Только вы, благородная леди, – ответ последовал немедленно и твёрдо. Я увидела, как Труда взглянула в сторону, словно кто-то подслушивает и она хотела предупредить меня.

Подслушивает… подслушивает за дверью. Полковник… он первым дал мне знать об этом. Полковник… где он?

Я неожиданно села, вся комната закружилась, пришлось схватиться за кровать, чтобы не упасть. Полковник…

– Он арестован… – я не сознавала, что говорю вслух, пока не заметила, что Труда предупреждающе приложила палец к губам.

Память возвращалась ко мне. После воспоминания о том, что за дверью могут подслушивать, я сразу вспомнила свой разговор с графиней в другой комнате на этом этаже, с графиней и с бароном. Я позволила Труде снова уложить меня на подушки, но память ко мне вернулась окончательно.

Всё, к чему меня так настойчиво толкали, сразу вспомнилось мне. Заболеть именно в тот момент, когда мне требовались вся сила и весь ум! Мне показалось это ударом злой судьбы. Я была уверена, что болезнь моя неестественна. Может, эти двое приняли меры, чтобы я какое-то время не могла постоять за себя.

Я следила за Трудой, продолжая размышлять. К своей радости, я поняла, что теперь полностью владею своим умом, мыслю здраво и последовательно. Тело ослабло, да, вряд ли я без чужой помощи доберусь до двери, но мозг прояснился и зрение больше не подводило меня. Неожиданно я поняла, что Труда как-то странно смотрит на меня, и это прервало мои мысли о самой себе.

– Что случилось? – я была уверена, что что-то произошло. Не только то, что я внезапно заболела, сидя за столом. Сон… сон ли это был?

Труда не ответила мне словами, просто подняла мою левую руку и подержала передо мной. Вначале я не поняла, что она мне показывает. Потом свет лампы отразился на массивном кольце на моём безымянном пальце. Должно быть, я смотрела на него ничего не понимая, совершенно ошеломлённо, решив, что снова вижу сон, потому что Труда очень отчётливо, но по-прежнему шёпотом произнесла:

– Вот что случилось, баронесса…

Баронесса? Предложение Конрада! Но я же отказалась… сказала, что должна подумать. Я не могла выйти за него замуж?

– Нет! – я повернулась к Труде, требуя, чтобы она заверила меня, что это неправда.

В руках у девушки снова оказалось влажное полотенце, она наклонилась, вытирая мне лоб. И прошептала:

– Вам подсыпали отраву в вино… священник ждал. Это правда, благородная леди, вы обвенчаны. Всем в доме объявили, и сейчас празднуют…

– Но это не настоящий брак! Священник не мог не видеть, что я не в себе, что я не могу отвечать…

– Благородная леди, священник их человек. Вокруг всего поместья и в деревне за горами, на несколько лиг в округе – повсюду их люди. Вас будут держать здесь, пока вы не согласитесь – ради вашей же чести – признать брак законным.

Пальцы мои уже ухватились за это кольцо, пытались снять его, сорвать. Но оно было слишком тесное, его с такой силой надели мне на палец. Я подумала, что придётся его разрезать!

Итак, воспоминание о человеке в чёрном, о том, что меня держат перед ним, несмотря на болезнь, – это было венчание. Гнев придал мне силы. Неужели они посчитали, что смогут подчинить меня своей воле, разыграв этот брак? Наверное, посчитали меня совершенно беспомощной, орудием в своих руках для приобретения наследства, потому что теперь я не сомневалась в том, чего они добиваются этим мошенничеством. Да, они могут считать, что уже выиграли, но они меня ещё не знают!

Они так старательно показывали мне, какие опасности и трудности ждут меня впереди. И всё же – теперь я, вопреки болезненному состоянию, мыслила совершенно ясно и чётко – мне показалось, что есть обстоятельства, которые показывают, что они не настолько уверены в себе, как пытались показать. Они пошли на риск с этим подложным браком, значит, у них есть причины торопиться, время не на их стороне.

Мне следовало только узнать, чего они опасаются, и этот источник страха должен послужить мне на пользу. Итак…

Откинувшись на подушки, я перестала заниматься кольцом на пальце, этим позорным доказательством обмана. Вместо этого я пристально посмотрела на Труду.

– Я чувствую себя очень плохо, – как можно более слабым голосом сказала я. – Меня нельзя тревожить… – достаточно ли она сообразительна, чтобы понять меня? Я начинала думать, что на самом деле Труда очень умна. Мне было не на кого больше здесь надеяться, так что придётся говорить правду.

– Вы действительно больны, благородная леди. Если попытаетесь встать с постели, можете потерять сознание…

Я права! Она меня сразу поняла. Я вздохнула, удобнее устраиваясь на подушках, сложив руки по сторонам, довольная, что мне не нужно смотреть на это ненавистное, такое тяжёлое кольцо.

– Пусть никто не входит, кроме тебя, Труда, я слишком больна.

– Понимаю, благородная леди. Я передам, что вы слишком слабы, и что только длительный сон вернёт вам силы. И прослежу, чтобы ваша еда проходила через мои руки… – она всё предвидела, и я была благодарна ей за сообразительность. Они превратили меня в марионетку в этом фальшивом венчании с помощью яда, как сказала Труда. Но больше я не могла позволить таких ударов. Однако если они поверят, что я очень слаба, какое-то время они не будут больше пытаться склонить меня на свою сторону.

– Я не буду отходить от вас, благородная леди, только по необходимости. Я уже сказала об этом фрау Верфель…

– А еда?

– Мне могут принести сюда хлеб с сыром… А теперь вам нужно уснуть, если сможете, потому что вы и правда не очень сильны.

Она была права. От любого усилия на лбу выступала испарина, руки дрожали. Может, они ошиблись в дозе или сделали это сознательно? Супруга, умершая сразу после брака, для их планов ещё выгоднее. Но я в это не верила. Хотя по европейским законам жена становится имуществом мужа и всё её состояние переходит к нему, я не думала, что в этом случае они зайдут так далеко. Слишком много вопросов возникнет в случае моей смерти у таких, как принцесса Аделаида; она, конечно, постарается докопаться до самой сути соглашения, которое вырывает из её алчных рук бо?льшую часть состояния курфюрста.