Меня успокоили его ссылки на доверие дедушки. Но я тут же пришла в себя.

– Сэр, – сказала я как можно увереннее, – он сам пострадал от такого заранее организованного брака. Вы только что говорили об этом. Как он мог приготовить то же самое для меня? Вы очень добры, но я уже предлагала Луизе… есть другой выход из неприятностей, и я хочу воспользоваться им. Мне не нужно наследство, оставленное дедушкой, оно ничего для меня не значит. На родине у меня достаточное состояние, чтобы я могла спокойно жить. Со смертью курфюрста и бабушки у меня нет никаких причин показываться при дворе, вообще находиться в Гессене. Моё присутствие здесь предполагалось хранить в тайне. Пусть так и будет. Мне нужно только заверить нового курфюрста, что это наследство кажется мне ненужной тяжестью, вызывающей тяжёлые воспоминания, и покинуть эту страну так же незаметно, как приехала. Об этом будут знать только те, кто привёз меня… и, может, новый курфюрст.

– Изобретательный план, – барон снова улыбнулся, чуть снисходительно. Улыбка его означала, что на самом деле он считает план не «изобретательным», а глупым. – Боюсь только, что его нельзя будет осуществить. Воля его высочества и его условия уже известны. К несчастью, принцесса Аделаида тоже узнала о происходящем. У принцессы, моя дорогая леди, характер матери. И у неё имеются очень влиятельные друзья. Некоторые из них близки к новому курфюрсту. Они никогда не поверят, что вы серьёзно намерены поступить, как сказали мне. Они будут убеждены, что если вам позволят покинуть Гессен, вы тут же откажетесь от всех своих обещаний, вслед за чем последует большой скандал и масса неприятностей. Курфюрсту очень легко сделать так, чтобы вы навсегда остались тут, под его контролем. Ему стоит написать приказ, и вы окажетесь в пожизненном заключении! Найдётся ли тогда кто-нибудь настолько сильный, чтобы потребовать вашего освобождения? Есть ли у вас в вашей стране друзья, которые могут сделать это?

Не могу отрицать, что он потряс меня. Он говорил то же самое, что графиня, но именно повторение так убийственно подействовало на меня. Я видела ужасную логику его рассуждений и снова вспомнила рассказы об абсолютной власти этих немецких правителей. Сокровище для меня ничего не значило, но как может человек, выросший в постоянном восхищении его великолепием, поверить, что оно мне не нужно?

– Если же вы выйдете замуж, у вас будет муж и влиятельные сторонники при дворе. Тогда против вас ничего не смогут предпринять. К тому же… – он впервые оторвал от меня взгляд и посмотрел на графиню.

Она выглядела слегка встревоженной.

– То, о чём он хочет сказать вам, дорогая Амелия, – дело очень деликатное, но времени у нас мало, и мы не можем быть слишком чопорными. Такой брак может быть заключён фиктивно, для вашего удобства, понимаете?

Я почувствовала, что краснею. А графиня продолжала уже несколько решительнее.

– Спустя какое-то время, когда ваши трудности останутся позади, Конрад увезёт вас за границу. Брак будет легко расторгнуть, может быть, в вашей стране. Вы будете свободны и сможете жить, как хотите. И так как вы клянётесь, что сокровище вам не нужно, я думаю, это можно будет организовать… конечно, если вы…

– У меня есть знакомый судья, – подсказала я. – Для меня это очень трудное решение, барон фон Вертерн. Согласие, даже в таких обстоятельствах, противоречит всему, во что я верю, всему моему воспитанию. Подобное событие принесло моей семье столько горя в прошлом. Я не могу ответить вам немедленно… мне нужно подумать.

– Но у нас нет времени, моя дорогая, – может быть, он считал, что убедил меня и теперь, как охотники на этих древних панелях, решил нанести последний смертельный удар, чтобы покончить с моими колебаниями.

– Повторяю, мне нужно подумать, – я настаивала на своём. Должна признаться, что меня потрясли слова графини. Полковник – нет, с той стороны мне ждать нечего. Фенвик явно вышел из милости. И не только. Ему самому грозила большая опасность. Я была одна, но по-прежнему надеялась, что если у меня найдётся хоть немного времени, я сумею вырваться из сети.

Графиня встала.

– Время поесть, – объявила она, как радушная хозяйка. – Давайте на час забудем обо всём. От тревог ухудшается аппетит.

К несчастью, обед накрыли в одной из тёмных низких комнат на первом этаже. И хотя день был тёплый, мрак и промозглость этой комнаты заставляли меня дрожать. У меня не было аппетита, и я только пробовала предлагаемые блюда, хотя графиня рекомендовала особый омлет с такой настойчивостью, что было бы невежливо отказаться. Блюдо оказалось вкусным и очень острым. Пришлось чаще, чем я собиралась, обращаться к бокалу с вином. По крайней мере эта часть немецкого происхождения во мне никогда не сказывается, я не люблю пить. Оба моих спутника ели и пили вдоволь. Барон был очень внимателен, он обсуждал новости из Аксельбурга, говорил о новом курфюрсте, вёл себя обычно, как в любом обществе.

Я опустошила свой бокал, но не напилась. Мне почему-то захотелось воды, рот у меня горел, язык как будто разбух. В бокале оказалось ещё вино, хотя я не помнила, как наливала его.

В комнате так стемнело, что я удивилась, почему не зажигают свечи, чтобы отогнать выползающие из углов тени. Так темно… Может, собирается буря?

У меня неожиданно закружилась голова, я ухватилась за край стола для поддержки. Я падала… Что такое? Последнее, что я помню: полупустой бокал с вином и какое-то возникшее в сознании опасение – слишком поздно.

Это было слишком отчётливо для сновидения – я ощущала себя отчасти во сне и одновременно вне него. Я неуверенно стояла в каком-то тёмном месте, несколько свечей и ламп ничуть не разгоняли его тьму; я поворачивала голову, но всё расплывалось перед глазами и я ничего не могла разглядеть. Холод становился занавесом, стеной, которая отгораживала меня, закрывала в небольшом пространстве. Я стояла только потому, что кто-то держал меня за плечи. Когда я старалась рассмотреть, кто это, голова начинала кружиться сильнее, и мне приходилось закрывать глаза, чтобы перестали вращаться огни.

В прошлом мне приходилось во сне совершать множество странных поступков, танцевать, бегать, ездить верхом, ползти, просто стоять и смотреть на проходящие мимо странные существа. Но то было совсем другое. Сейчас же я стояла на самом деле, голова у меня кружилась по-настоящему. Я попыталась заговорить, но услышала только хрип.

Да, я была не одна. Я чувствовала, что кто-то стоит рядом со мной, хотя не касается меня, не поддерживает. Рот переполняла горечь, в желудке какая-то тяжесть.

В свете ламп, от которых болели глаза, появился кто-то третий. Он… или она… показалась мне тёмной чёрной фигурой с бледным пятном вместо лица. Эта фигура встала непосредственно передо мной. Я услышала её голос, тихий и далёкий, иногда он совершенно исчезал. Как будто меня привели на суд, и я жду приговора. Я… я в опасности!

Страх разорвал окружающую меня дымку, всё на мгновение стало ясным. Тот незнакомец, которого я видела в саду, это он стоял передо мной, держа обеими руками книгу и повторяя слова, смысла которых я не понимала. Я попыталась пошевелиться, заговорить и обнаружила, что не могу ни того, ни другого. Единственным результатом моих усилий оказался такой приступ головокружения, что я наверняка упала бы, если бы стоявший рядом не сжал руку до боли и не удержал меня на ногах.

Тот, что стоял слева, поднял мою руку – так грубо, что я почувствовала боль, а потом, несмотря на головокружение, ощутила, как мне на палец надевают холодное кольцо и с силой вкручивают до конца пальца. Я вновь попыталась освободиться, меня начало тошнить, я закачалась.

Но невозможно во сне испытывать такие ощущения! Страх, да, кошмар, но не такое болезненное ощущение во всём теле. Я закрыла глаза, не в силах дальше выносить зрелище качающихся ламп и свечей. И какое-то время вообще ничего не чувствовала.

И снова я начала выбираться из тюрьмы, в которой меня держал кошмар. Меня так тошнило, что я не могла больше сдерживаться. Я наклонилась, кто-то держал меня за голову, из меня вырывалось содержимое желудка, один за другим спазмы сотрясали тело. Я не сомневалась, что пришла в себя, что я больна, как никогда в жизни.