– Курица смеялась именно поэтому. Ведь коли дивно то, что смеется курица, да еще жареная, то куда удивительнее, что Наз-Чехр стесняется показать свой лик нарциссам, тогда как творила такое с погонщиком.

Когда раджа выслушал о тайнах обеих жен, он пораскинул умом и понял, что это все правда и объяснение смеха курицы именно таково. Он велел прежде всего выкрасить лицо жены надима в черный цвет, чтобы оно уподобилось лицу негра, выжечь ей на теле клеймо, а потом и негра и его полюбовницу сжечь на костре. Затем Наз-Чехр и погонщика скрутили вместе, словно вязанку дров, и бросили под ноги слону, избавив мир от их мерзости и скверны. А раджа с тех пор никогда не раскрывал уст в улыбке. Он и везиру запретил смеяться и сказал:

– Поскольку всевышний господь велел: «Пусть смеются мало и плачут много»,[294] – зачем же людям поступать вопреки этому завету и смеяться чрезмерно? Ведь наказание за смех – только плач.

Поэтому лучше воздерживаться от беспричинного смеха, отказаться от легкомысленного хохота. Ученые мужи сказали по этому поводу: «Пагубных последствий смеха много».[295] Приведу здесь вкратце четыре из них: во-первых, смех заставляет человека забыть о боге; во-вторых, он превращает живую душу в мертвое тело, как об этом сказал Пророк – да будет мир над ним: «Изобилие смеха убивает душу»; в-третьих, отцы шариата называют хохот великим грехом; в-четвертых, в чистых членах появляется нагноение. И что может быть мерзостнее того, что заставляет раба божьего ради одного смеха забыть бога, убивает его сердце, заставляет совершать великий грех и пречистое тело превращает в нечистое? Мужи истины сказали: «Тот, кто, подобно безумцам, много смеется, обретет больше камней отчаяния». Лицо утра, которое улыбается каждый день, в результате получает за это удар кинжалом от солнца и лишается возможности видеть красоту небесных дев. Бутон не успеет раскрыть уст в улыбке,[296] как его превращают в розовую воду, и соловей поет ему на ухо повесть о скоротечности его жизни. Смех не к месту подобает лишь одержимым, их за это награждают темницей, кандалами, цепями, а дети забрасывают их камнями. За смехом молнии следуют тучи, а смеющийся лев просто болен лихорадкой.

Затем попугай закончил свой рассказ так:

– О Мах-Шакар! Цель моего рассказа такова: любимому надо служить так, чтобы никто не мог указать на тебя пальцем и посмеяться над тобой, как та курица.

Попугай не успел завершить свои речи, как уста утра от его слов раскрылись, словно роза на лужайке от утреннего ветерка, а лик солнца засверкал, словно лицо Мах-Шакар.

На двадцать вторую ночь, когда стан мира сбросил с себя желтый халат блистающего солнца, когда лик неба, словно рыбьей чешуей, украсился дирхемами и динарами светил, Мах-Шакар нарядилась, точно золотая рыбка, приготовилась к свиданию с любимым, подошла к клетке, словно луна, плывущая по небу, и завела разговор с попугаем. Тот сначала оказал должные знаки внимания и почтения, воздал подобающую похвалу, а потом молвил:

– Ты так прекрасна, что луна годится тебе только в рабыни! Он расхвалил ее красоту и совершенство, а потом продолжал: – Госпожа моя так прелестна и нежна, стройна и красива, она сильно влюблена и страстно жаждет свидания. Но я не уверен, сможет ли возлюбленный оценить по достоинству такой дар божий. Представить себе не могу, каким образом он станет благодарить тебя за благословенный приход к нему.

Мах-Шакар, услышав такие речи попугая, еще больше захотела пойти на свидание, ее томление росло. Ведь говорят же: «Достаточно дуновения ветерка, чтобы распустился поутру бутон и в то же самое время от искры в степи занялся губительный пожар». И она вознамерилась отправиться туда немедленно и быстро, как бурный поток.

Попугай пожалел, что наговорил лишнего, и он повел иные речи:

– Хозяйка, конечно, должна на этот раз пойти к любимому, поведать другу свои сердечные терзания. Но сначала надо выслушать мой наказ и непременно следовать ему!

На это Мах-Шакар отвечала:

– Я ни за что не поступлюсь твоими заповедями.

– Совет мой таков, – продолжал попугай, – госпоже следует во что бы то ни стало скрывать свою любовь. Никто не должен видеть тебя, когда ты уходишь на свидание и когда возвращаешься. Бойся, чтобы тайна не раскрылась, как это было со смехом рыб. Ведь иначе она также станет притчей во языцех! Упаси боже, если народ станет насмехаться, а недруги – злословить.

Мах-Шакар была поражена, слыша такие речи, она вся превратилась в слух, словно раковина, желая разузнать о том, как смеялись рыбы, и спросила:

– А как это случилось?

И попугай ответил.

В исторических сочинениях рассказывается, что в одном городе неподалеку от Тебриза жил на свете богатый купец. Его дом был полон всякого добра. Однажды купец шел куда-то под этим небосводом, похожим на чоуган, как вдруг увидел череп, который катился по земле словно мяч, а на челе его было начертано рукой судьбы: «Эта голова еще при жизни своей убьет восемьдесят четыре человека, а после смерти отправит следом за собою столько же».

Купцу запали в душу эти слова, и он призадумался: «Не диво, коли эта голова убила восемьдесят четыре человека при жизни. Может быть, ее обладатель был бесстрашным воином, уничтожившим на поле брани стольких противников. Или, может, он был палачом, который по приказу правителя казнил стольких людей. Но сейчас, когда это всего лишь истлевшие кости, как он может убивать людей?»

По наущению шайтана такая блажь втемяшилась в голову купцу, и он решил удостовериться в правдивости тех слов и увидеть воочию свершение написанного. Он принес череп домой, бросил в огонь, потом просеял его пепел, положил в шкатулку, а шкатулку – в небольшой сундучок, вручил его жене, наказал беречь и ни в коем случае не открывать сундучка.

Спустя несколько дней купец отправился в поездку по делам. Время шло. А у купца была двенадцатилетняя дочь. И вот однажды, увидев, что чулан отца остался без присмотра матери и слуг, она отомкнула сундук, любопытствуя, почему отец запретил прикасаться к нему. Но она ничего не нашла там, кроме пепла, взяла шепотку, пососала ее, словно соль, а потом снова закрыла сундук на замок. И в тот же миг она зачала, как в свое время зачала Ису Марьям.[297] Спустя некоторое время появились все приметы беременности, и мать стала расспрашивать ее. Дочери ничего не оставалось, как рассказать матери всю правду.

Спустя девять месяцев у нее родился сын, красивый лицом, со светлым челом. Его нарекли Машаллой. Мальчик рос и набирался сил, а кормилица судьбы поила его молоком благоволения.

Хотя мать и дочь скрывали от людей тайну рождения ребенка и называли его господским сыном, тем не менее, о том пошла молва, распространились слухи. Один говорил другому, тот передавал третьему, этот скрывал, другой распространял, ведь есть же поговорка «Добро и зло в тайне не остаются».

Спустя семь лет вернулся домой купец, и вся родня, дальняя и близкая, собралась повидаться с ним. Был там и ребенок. Купец стал расспрашивать каждого, не делая различия между взрослыми и малолетними. Когда дошла очередь до ребенка, все смешались, стали переглядываться, не отвечая внятно. Купец разгневался и стал настаивать, и ему сказали так: