Роберт терпеливо ждал, когда она выплачется, но и после этого не отпустил. Теперь он ее держал ради собственного спокойствия и уверенности.

Ему необходимо было прижимать ее к себе, нужно было знать, что она не разломится надвое, когда он ее отпустит. Ее рыдания надрывали душу, перед лицом кровоточащего горя он был беспомощен. Через какое-то время он решился слегка отодвинуть ее от себя, чтобы убедиться, что ночные демоны действительно ушли. Лицо было красное, глаза опухли, но она попыталась улыбнуться – и показалась ему прекрасной.

Роберт отер последние слезы с ее лица. Он искал слова утешения, но они ускользали. С молчаливым вздохом он подумал, что не умеет быть нежным, он годами учил молодых воинов оставаться невозмутимыми при виде чужих эмоций.

– Хочешь что-нибудь рассказать? – тихо спросил он.

Она прикусила губу и покачала головой. Он глубоко вздохнул.

– Иногда сны начинают казаться не такими страшными, если о них кому-то расскажешь. Когда выносишь их наружу, они немного растворяются.

– Нет, – охрипшим от слез голосом сказала она. – Иногда только о них и говоришь, а они такие громадные, что их ничем не уничтожить.

Роберт поколебался, но не стал настаивать. Может быть, со временем она откроет ему свою израненную душу, даст возможность поцеловать ее шрамы, как она целовала его. А пока надо набраться терпения.

– Хочешь, я останусь с тобой? – спросил он спокойным, бесстрастным тоном, боясь показать, как на это надеется.

Имоджин задохнулась. Она не знала, что хочет именно этого, пока он не предложил, и какая-то часть разума съежилась от ужаса при мысли впустить мужчину в свою кровать. К тому же еще не до конца рассеялся ночной кошмар. Но страх утонул в куда большем желании почувствовать защиту, которую предлагал ей Роберт. Она медленно протянула руку к его груди.

– Да. Останьтесь. Пожалуйста, останьтесь.

Роберт не стал дожидаться, пока она передумает, и, поддерживая ее под спину, положил на кровать, а сам лег рядом, но поверх покрывала. Он, конечно, хотел бы по-другому, но за ее согласием чувствовал огромное напряжение и не настолько доверял себе, чтобы забраться под одеяло. Она мгновенно свернулась клубочком, прильнув к нему, и он понял, что поступил правильно.

Закрыв глаза, он наслаждался простым объятием. Не важно, что тело быстро начало замерзать в холодной комнате – его грело тепло ее доверия. Не важно, что только ужас подтолкнул ее призвать его в свою кровать, – он не смел и надеяться, что очутится здесь. Не важно, что ее близость вновь разожгла неудовлетворенное желание – боль в теле была приятной. Будет время, он даст волю своим желаниям, ждать недолго.

Что важно, так это то, что Имоджин доверчиво прижалась к нему и мирно спит.

Дом.

Наконец-то он дома.

Имоджин стояла, уперев руки в бока и пылая от злости.

– Куда, говоришь, он уехал?

Мэри подняла руку, но тут же смущенно ее опустила – ужасно глупо жестами успокаивать слепую.

– Поехал с несколькими мужчинами к каменной башне. Они хотят посмотреть, что можно сделать с этой грудой булыжника. Очень здравая мысль, Имоджин.

– О, очень здравая, – выпалила Имоджин. – Все, что он здесь делает, мудро, здраво и прямо-таки замечательно. Миссионер чертов! – Она всплеснула руками и, рыча от злости, прошла к окну, обхватив себя за талию, чтобы чем-то занять руки. Нет смысла разбивать неодушевленные предметы, когда хочется разбить его тупую башку.

В открытое окно лился веселый солнечный свет, сегодня, кажется, теплее, чем вчера. Может, все-таки долгая, изнурительная зима подходит к концу? Или это Роберт по доброте душевной приказал затопить камины во всех комнатах, и поэтому лицо Имоджин пылает от жара?

Она скрипнула зубами, злясь на то, что должно было радовать.

Может, холодная темнота дома и была ей ненавистна, но ее бесило, что Роберт взмахнул волшебной палочкой, и все пошло так, как надо. Это ее дом, черт побери, и она считала, что следила за ним, насколько это было возможно.

Дом пришел в упадок, это правда, но не по ее вине. Это Роджер решил, что здесь будет только женская прислуга, сделав исключение лишь для двух мужчин.

Дункан – он и кучер, и пастух, и садовник, и все, что может понадобиться при доме. Просто удивительно, как он справляется в свои шестьдесят четыре года.

А Лукас Росс, сын кухарки, работал в самом доме, делал мелкие дела, пугающие женщин, – так, в свои семь лет он превосходно ловил крыс.

Имоджин почувствовала, что мысль о своей некомпетентности сменяется нарастающим удовлетворением. Она ехидно подумала: кого из этих образчиков мужской силы Роберт представляет себе в качестве столяра? При отсутствии поставок дерева то, что они сделали, безусловно, следует считать достижением.

Добро бы Роберт сам сделал все эти грандиозные улучшения в доме. Так нет же. Дом кишит его людьми. Мужчинами.

После их свадьбы изменилась жизнь всех обитателей дома, и в особенности ее.

Наутро после свадьбы она проснулась, повернулась к Роберту, но обнаружила только остывший мех. Она изо всех сил старалась не горевать о его бегстве, говорила себе, что этого следовало ожидать, но восприняла это как предательство.

Однако в первую очередь ее предали собственное тело и сердце.

Она прижалась к подушке, на которой ночью покоилась его голова, окунулась в омут оставшегося запаха. Даже когда она оттолкнула от себя подушку, этот запах ее преследовал.

Но нельзя было показывать своих чувств. Она не могла позволить, чтобы люди жалели ее как отверженную жену. День за днем она делала то же, что обычно, говоря себе, что все идет, как всегда, но это не помогало. Она чувствовала одиночество большее, чем за все годы изоляции.

Одиночество становилось еще острее, когда Роберт врывался в монотонность ее дней. В первое утро он появился около полудня и принес с собой свежий запах зимнего дня. При звуке его голоса сердце замерло, хотя он говорил вежливую чепуху. Перед ней встало волшебство минувшей ночи, она снова хотела его испытать. Чувство было так сильно, что она не сразу поняла, что Роберт не отвечает тем же.

Он стоял перед ней с радостью человека перед лицом своего палача.

В эти драгоценные минуты он говорил о том, что прибыли его лошади из Уэльса! А с ними рыцари, с которыми он вместе не так давно сражался на границе! Потом пробормотал, что будет обедать вместе с ними в большом зале, понимая, что она предпочитает оставаться в спальне.

В стремлении избавиться от нее он почти выбежал из комнаты. Для нее осталось загадкой, зачем вообще он потрудился зайти.

Для него визит был чем-то вроде подвига, и это не улучшало настроения.

В этот вечер она ужинала в великолепном одиночестве; на вкус еда была как опилки. Но взрывы мужского хохота были почему-то приятны, и в тот вечер, и во все последующие.

С каждым вечером смех становился все громче, прибывали все новые люди Роберта, объединяясь со своим блистательным лидером, но Имоджин оставалась в полном одиночестве. Иногда одиночество буквально душило ее, оно ей снилось каждую ночь. Годами она жила одна, жила словно во сне, но таким же было и все вокруг нее. Теперь дом начал просыпаться, Роберт торопил, тянул его в живой мир, и только Имоджин оставалась в темном царстве.

Она научилась прислоняться головой к оконному переплету. Для нее, так долго прожившей в одиночестве, оно вдруг стало невыносимым. По ночам вялость придавливала ее к кровати тяжелым одеялом, она задыхалась и засыпала в слезах.

Но как ни странно, привычные ночные демоны ее больше не донимали. Зато появилась новая пытка.

Во сне ее преследовали воспоминания о том, как она лежала в руках Роберта. Как ее кожи касались легкие, как бабочки, поцелуи и медленное поглаживание теплых рук. Она старалась проснуться, понять, что это, реальность или всего лишь печальный сон. Предательское сознание хотело верить, что Роберт каждую ночь приходит к ней под покровом снов.