– Роберт, эти две недели ты как пчела в бутылке. Бегаешь от рассвета до заката, а иногда и дольше, хотя я не совсем в этом уверен, не могу следить за тобой все время, в моем возрасте требуется нормальный ночной сон. – Он понимающе прищурился. – Ясно как день, что ты отчего-то убегаешь. И сегодня дальше, чем обычно. – Мэтью остановился и положил руку Роберту на плечо. – Можешь по крайней мере сказать, что происходит?

Нежность в обычно резком тоне Мэтью разбила последний рубеж обороны Роберта. Он отвернулся и отошел на несколько шагов, невидящими глазами глядя на обломок камня.

– Старик, правда состоит в том, что я и сам уже не знаю, что происходит. – Он вскинул руки и повернулся. – Я запутался. Все так… сложно. Раньше было просто, чертовски просто. Я хотел иметь землю и титул и усеял трупами всю страну, чтобы их получить. – Он скривился в Горькой улыбке. – В этом деле я хорош. Никому не удавалось быть лучшим воином, чем я.

– Я всегда знал, что в душе ты не воин, – тихо сказал Мэтью. – Настоящий воин не считает войну убийством. А у тебя под ржавыми доспехами всегда скрывалась нежная душа.

– Поосторожнее бросайся такими словами, как нежность, старик, – скривился Роберт. – Кто другой мог бы вбить себе в голову идею доказать, что он далеко не нежный.

Мэтью пожал плечами.

– Если они могут зарубить старика, который говорит то, что им не нравится, надеюсь, у меня хватит ума не называть их нежными.

– В этом вздоре есть своя логика, которую я не решусь разгадывать. – Роберт отошел к одному из упавших камней и сел. Лицо опять стало серьезным. – Нежность это или нет, но я сделал то, что надо, и сделал чертовски хорошо. Вот так. Очень просто.

Мэтью поплотнее запахнул меха на худых плечах и тоже отыскал себе валун. Садясь на холодный камень, он поморщился, но смирился с тем, что придется ждать, когда он нагреется.

– Как я понимаю, теперь все стало не так просто?

– Да. – Роберт поднял лицо к серо-голубому небу. – Я получил то, чего всегда хотел, но мне этого мало. – Он бессильно сжал кулаки.

– А чего будет достаточно? – спросил Мэтью, уже зная ответ.

Черные глаза Роберта остановились на старом оруженосце.

– Я узнаю это, только когда увижу.

Мэтью присвистнул.

– Мальчик, это ты плохо придумал.

Роберту не надо было спрашивать, что имеет в виду Мэтью.

– Старик, ты и половину не знаешь. – Он вскочил и начал расхаживать.

Мэтью покачал головой и медленно поднялся.

– Ладно, мальчик, как я вижу, ты ухитрился превратить простую вещь в предельно сложную.

Роберт остановился и беспомощно пожал плечами.

– Сложности здесь всегда были, а я их унаследовал. Одну поборешь – на ее месте вырастет другая.

– Что же ты собираешься делать?

– Продолжать бегство, старик, пока не придет время обернуться и принять бой.

Они опять пошли в обход башни; Мэтью ласково сказал:

– Не принимай это за окончательный план, мальчик.

– Не буду, – мирно согласился Роберт, стараясь расслабить плечи. – По ходу дела буду улучшать и импровизировать. – Они помолчали, и вдруг на лице у Роберта появилась почти мальчишеская ухмылка. – Знаешь, оказалось, что я неплохой импровизатор. Возьми хоть эту увеселительную прогулку – чистейшая импровизация.

Мэтью ссутулился.

– Думаешь, это хороший образчик твоего мастерства?

– По сравнению с другими моими идеями это толчок чистого вдохновения, черт его побери.

– Доказательство того, что от многочисленных ударов по голове мозги могут протухнуть.

– Между вдохновенным и протухшим тонкая грань, – надменно сказал Роберт и мотнул головой в сторону старика.

Мэтью фыркнул.

– А еще тоньше между самодовольным и ненормальным, – пробормотал он. – И по-моему, в тебе удивительно сочетается то и другое, мой мальчик.

Роберт оглянулся.

– Ты что-то пробурчал, старик?

– Разве я посмел бы бурчать в присутствии моего блистательного вождя? – Мэтью вытаращил глаза.

– То-то же.

Мэтью уткнул нос в меха и пробормотал, что молодежь нынче не уважает старших, а Роберт беспечно расхохотался.

– Осторожнее, – сказал Гарет, когда Имоджин опять споткнулась, и для поддержки обнял ее рукой за плечи. – Может, ненадолго остановимся?

– Если вы скажете это еще раз, я выткну вам глаз, – тяжело дыша, сказала Имоджин. Она понимала, что ведет себя, как стерва, и на секунду ей это понравилось, но потом чувство вины подавило небольшой триумф по случаю того, что она может быть сварливой. – Извините, Гарет, – промямлила она. – Кажется, Мэри была права, для такого похода я слишком нежная и ленивая.

– Она так сказала?

– Почти так.

Он слегка сжал ее плечи.

– Нежная – может быть, но очень мило нежная.

– От флирта мне лучше не станет, – огрызнулась она. – Я еще час назад перестала восхищаться вашим остроумием.

– Но я не флиртовал, – простодушно сказал Гарет. – Я просто констатировал факт. – Она возмущенно фыркнула, и он засмеялся. – О, Имоджин, не будьте такой серьезной. Давно я так не развлекался.

– Что же у вас за жизнь была до… этой прогулки? – сухо спросила она.

– Превосходная, – отмахнулся Гарет. – Просто у меня хороший вкус, и я предпочитаю то, что имею в наличии сейчас.

– Похоже, меня отправили на край света с сумасшедшим.

– С сумасшедшим мужчиной и объевшимся до тошноты малышом-проводником. – Гарет оглянулся на Лукаса, который тащился сзади, волоча полупустую корзину. – Только себя вы можете винить в болезни вашего младшего защитника. Зачем вы сказали, что он может есть все, что душе угодно?

– Я же не знала, что он воспримет это как вызов. – В ее голосе слышалось искреннее беспокойство. Она шепотом спросила: – Он уже выглядит лучше?

Гарет критически оглядел понурую фигурку.

– Что ж, после того как он под деревом опустошил свой желудок, зеленый оттенок сходит с его лица. – Имоджин прикусила губу, и Гарет ее утешил: – Вообще-то он в полном порядке.

– Вы уверены?

– Послушайте, когда мальчик за пятнадцать секунд съедает столько, сколько весит сам, ему, естественно, становится плохо. Через короткое время эффект убывает, и он готов начать все сначала. – Он посмотрел на ее бледное лицо. – Беспокоиться надо не о нем, а о вас. Вы уверены, что не хотите сделать передышку?

– Я вас предупредила, что сделаю, если вы будете спрашивать, – строго сказала она и вздохнула, веселое настроение улетучилось. – Нам еще далеко, как выдумаете?

Гарет взглянул на небо, отметил, что тени удлиняются, и понял, что скоро стемнеет, а идти еще долго.

– Недалеко, – ободрил он ее.

Имоджин молча кивнула; она слишком устала, чтобы отвечать, она могла только переставлять ноги.

Когда Имоджин в следующий раз споткнулась, Гарет не успел ее подхватить, и она упала на колени в снег. Отряхиваясь от снега, она прерывисто дышала. Гарет кинулся к ней, прижал к себе, сердито ворча: «Знал же, что нужно остановиться», – потом поднял ее на ноги и неохотно отпустил.

Он отвел ее к относительно сухому камню и, присев рядом, стал растирать замерзшие руки. При виде одинокой слезы, которая ползла по испачканной щеке, у него сжалось сердце. Имоджин смахнула слезу, но следующие полились градом.

– Черт, черт, черт, черт!

– О, Имоджин, все не так плохо, – прошептал Гарет. Слова застревали в горле. Краем задубевшего плаща он неуклюже вытирал ей слезы.

Невидящие глаза смотрели ему за плечо, она боролась с тенями, которые мерещились только ей.

– Я так хотела, чтобы он перестал меня игнорировать, – бессильно проговорила она. – Я хотела доказать… ну, не знаю, доказать, что не имеет значения, что я… слепая. Что я нормальная женщина. – Она до боли сжала челюсти. – Но это не так. Я некая странность, которую для моего же блага надо держать взаперти, как всегда говорил Роджер. Я знала, что не смогу дойти, знала, но на мгновение это показалось таким возможным.

Гарета больше не заботило, правильно он делает или нет, он крепко обнял Имоджин и прижал к себе.