Вставив назад челюсть, я спросил только: «ЗАЧЕМ». Оказалось, у него жена из Новосибирска и они как-то давно повздорили о том, что он не знает, что такое холод и не выжил бы в России. И вообще, именно поэтому не может понять жену.

В итоге из его «слабо» и желания понять жену образовалась семейная традиция.

Еще говорит, зимой в Новосибирске можно выпить залпом полбутылки водки и всем ясно – ты не алкоголик, а просто замерз. А водку он любит, но пьет ее только в России.

Спрашиваю:

– А жену-то поняли?

– Нет. Но мы всего тридцать лет вместе, может, попозже и пойму. Хотя, если честно, я не уверен, что надо.

Конец двухтысячных. Тель-Авив, аэропорт. В такси садится прилетевший из России мужчина за сорок. Небольшой чемоданчик, хитрые живые глаза и спокойная улыбка богатого человека.

– Здорово, иммиграция. Ну что, бомбим? Я в хорошем смысле слова.

– Понемногу. Ну, так сказать, а какова цель вашего визита?

– В морду дать, а потом Иерусалим посмотреть. Святой город. А я тут покрестился недавно.

– А в морду кому?

– Есть тут у меня должник.

Оказалось, в девяностых этот гражданин обнаружил в себе непреодолимую тягу к иудаизму, а особенно к корзине абсорбции (подъемные от государства), и решил перебраться на вновь обретенную историческую родину. Уезжали вместе с другом, оба начали в те годы мошенническую деятельность в России и по привычке решили кое-что контрабандой вывезти в Израиль.

Вдаваться в детали пассажир не стал, но речь явно шла не об оружейном плутонии, а, скорее всего, о лишней валюте или украшениях. В общем, одного из двоих таможенники взяли. Кое-как удалось отскочить от уголовного дела, но иммиграция не состоялась.

– И вот, представляешь, через год наверное, узнаю я, что сдал меня тот дружок, еще накануне стуканув ментам. Может, и к лучшему, я раскрутился, бизнес поднял, весь мир объездил. А недавно дети мне показали сайт «Одноклассники», на котором я случайно своего товарища нашел. Почитал внимательно и понял: нужно ехать бить морду.

– Зачем? У него здесь все хорошо? Лучше, чем у вас? Отомстить хотите?

– Э-эх… Не понимаешь ты в жизни ни хрена. Плохо у него всё. Работы толком нет, да и друзей тоже. В унынии человек пребывает, а это – самый главный грех. И я думаю, все потому, что тяжесть на душе – друга предал. А я сейчас приеду, рожу ему начищу, и он себя сразу простит. Я-то давно уже его простил. Может, в Россию уговорю вернуться, помогу чем смогу. Домой ему пора.

Когда идешь по наклонной, встречаешь столько интересных людей, идущих в обратную сторону.

Соцсети создавались, чтобы те, у кого пятеро друзей, обрели сотни. Многие в итоге потеряли пятерых и обрели айфон.

А мне одному иногда кажется, что некоторые адепты толерантности не прочь посадить на кол всех, кто в их понимании недостаточно толерантен?

Сапсан. Буфет:

Я (задорно и беспечно):

– А как выглядит десерт «Банановый восторг»?

Официант (сухо и безнадежно):

– Как восторг.

Итальянец в Ситибанке на Невском: «Is it possible to process everything without your usual BARDAK?!» Велик и могуч.

В ресторане на Крите задаю идиотский вопрос:

– Что порекомендуете: свинину или рыбу?

Официант:

– Вы видите хоть одну плавающую в этом море свинью?

На президента Ботсваны напал гепард.

Живут же люди.

В Татарстане 61-летняя жена убила 66-летнего мужа СКАЛКОЙ.

Умирают же люди.

Петербург мы, разумеется, обожаем. Хотя сам он жителей своих переносит с трудом, и его отношение к горожанам заметно даже плохо вооруженным глазом. Вот представьте себе Париж без людей. Что наблюдаем? Серо-желтые коридоры брошенного замка. Рим без людей.: раскопки, с которых сбежали археологи. Дубай без людей.: город будущего после ядерной войны. Пусто, тихо и страшно. А в какое время суток наш город выглядит лучше всего? Правильно, в «белую ночь», часов в шесть утра. На улицах никого, но чувства одиночества нет, город все равно кажется живым и наполненным. Наш город прекрасен без нас. Отношение к горожанам у Питера, как у благородного кота к хозяину: «Корми, убирай и не мешай. Разрешаю побыть рядом и повосторгаться моей красотой. Будешь плохо себя вести – поедешь в Москву». Но, несмотря на социопатию, город умудряется заманивать на свои улицы интереснейших людей. Они либо выбирают его для своего рождения, либо (если менее удачливы) приезжают сюда после появления на свет. И если внимательно смотреть по сторонам, то можно встретить тех, кто носит в себе «код петербуржца». И не важно, стоит перед вами гениальный писатель или забулдыга с Лиговского. Код проступает на лбу.

Невский проспект. Около двух часов ночи. Я шел пешком от площади Восстания. Где-то в районе Фонтанки рядом со мной из воздуха материализовалась дама-бомж. Описать ее одежду не представляется возможным, но сразу понимаешь, что она бомж и дама в одном лице. В ней было прекрасно все: от туфель до шляпки. Возраст тоже определить было сложно, но думаю, она помнила площадь Восстания еще без нынешней стелы. По направлению ее движения и взгляда стало понятно, что я вызываю ее живой интерес. Изображать фонарный столб с перегоревшей лампочкой было невежливо по отношению к даме и бессмысленно по отношению к бомжу. В итоге я был вынужден выслушать следующее:

– Молодой человек, у меня сегодня чрезвычайно низкое давление, в связи с этим, не могли бы вы купить мне чашку кофе?

«Молодой человек» ответил:

– Осуществить покупку не готов, рад буду профинансировать.

Точку в разговоре поставила женщина:

– Не возражаю, – с достоинством произнесла она.

Новогодние праздники. Утро. Люди делятся на тех, кто уже пьяный, и тех, кто еще пьяный. Пересекаю сквер на Манежной, там где памятники знаменитым архитекторам. Не жарко, но в общем и не холодно. На скамейке приютилась парочка. Любят выпить и друг друга. Судя по всему, оба чувства многолетние и взаимные. Возраст – неопределенный, равно как род занятий и, скорее всего, место жительства. Издалека вижу, что диспут идет серьезный, на повышенных тонах и с активной жестикуляцией. Тем не менее лица светятся, а значит, спор философский. Мое появление в сквере не могло остаться незамеченным, так как, кроме памятников и голубей, зрителей у пары не было. И тут я весь такой трезвый.

Они разом замолчали, сфокусировав на мне остатки зрения. Я уверенно топтал снег. Неожиданно на лице мужчины заиграла мысль, и он, выбрав короткую, но кривую траекторию, подкатился ко мне с полукриком-полушепотом:

– Но вот вы-то! Вы! Сразу видно, образованный человек, объясните ей, – он всем телом обернулся к подруге, – что Петропавловский собор построил не Кваренги!

В блестевших выступившим алкоголем мутноватых глазах я увидел надежду на справедливость. Не оправдать надежды такого человека было бы свинством. От неожиданности я сразу забыл, кто построил собор и что построил Кваренги. Знаток архитектуры смотрел на меня с мольбой, его спутница начинала торжествовать. Мужичонка же словно съежился.

Но тут я достал из широких штанин шайтан-машинку товарища Джоббса. Вопрошавший стал похож на индейца, увидевшего головорезов Кортеса. Пока глаза моего нового друга закатывались обратно, интернет сообщил, что Петропавловский собор построил Трезини. Я рассказал об этом жаждущим истины. Мужик вырос на голову и, словно танк ИС-2, двинулся назад. Подойдя к своей избраннице, он четко произнес: «Ну я же говорил…», затем обернулся ко мне и поклонился.