— Он очень нуждался в одной штуке. Чтобы я ее отдал, ему пришлось согласиться на мои условия. Так и ведут дела.

— Чего он от вас хотел?

— Если я скажу, вы пообещаете больше не спрашивать?

— Обещаю.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Хорошо. Ему была нужна мышь.

— Что!

— То, что я сказал.

— А я не поняла. Какая мышь? Зачем ему мыши?

— Вы обещали не спрашивать.

— Но я не думала, что вы скажете «мышь»!

— В этом мире всякий может сказать все что угодно.

— Мышь! Почему?…

— Тема закрыта.

— Вы так и не объясните?

— Конечно, нет. Мои уста склеены. Как у моллюска.

Санди не могла вынести такого разочарования. Если бы у нее в руках оказалось более опасное оружие, чем маленькая записная книжка, она без сомнения метнула бы его в Бодкина.

— Могу я вам сказать кое-что интересное? Меня от вас просто мутит. Я изо всех сил пытаюсь собрать материал для будущих мемуаров великого Монти Бодкина и не могу ничего выжать, потому что этот Монти — один из сильных молчаливых англичан, которых вполне резонно называют чурбанами. Придется

поведать почтенной публике, что когда упомянутый Монти прерывал траппистский обет молчания, говорил он так, словно у него во рту картошка.

Это слово произвело на Монти должный эффект. Копье пробило его доспехи.

— Картошка?

— Да. Вареная.

— Вы с ума сошли!

— Мне что! Мое дело сообщить.

Дискуссия разгоралась, и миролюбивый Монти поднял руку.

— Не надо ссориться. Заметив, что мое произношение скорее похоже на звон серебряного колокольчика, (спросите любого!), я бы перевел беседу на другие темы. Ну, например, на Лльюэлина. Он был в столовой.

— Да?

— Да. И ел пудинг, или десерт. Если хотите, — сплошной крем и сахар.

— Да?

— Лопал, как оголодавший эскимос. К сожалению, я не так близок с ним, чтобы предупредить, что к его внушительной фигуре прибавится несколько фунтов. Что поделаешь, нельзя! Он бы укусил меня за ногу.

— Да?

— Что вы заладили «да?», «да?»! Странная вещь с этим Лльюэлином — задумчиво сказал Монти. — Я вижусь с ним каждый день почти год. Казалось бы, у меня должен выработаться иммунитет, но как только я с ним встречаюсь, у

меня начинают трястись поджилки и индекс Доу Джонса моментально регистрирует резкое падение духа. Я начинаю шаркать ногой, теребить пуговицы, и покрываюсь холодной испариной, если вы простите мне такие подробности. На вас он тоже так действует?

— Я его никогда не вижу.

— Везет людям!

— Как-то делала одну работу для его жены…

— Какая она? Само смирение и кротость?

— Смирение и кротость? Ну, что вы! Она — хозяин в доме. По ее команде Лльюэлин прыгает сквозь обруч и слизывает куски сахара, которые она кладет

ему на нос. Прямо как в этих стихах о Бен Болте: «Она улыбнется — он плачет от счастья, она недовольна — он плачет от мук».

— Я декламировал это в детстве.

— Наверное, с огромным успехом.

— Я думаю, да. Но вы меня порядком удивили. Не могу себе представить, что Лльюэлин дрожит от страха. Мне он всегда казался одним из апокалиптических чудищ. Она, должно быть, необычная женщина.

— Не без того.

— Наверное, из-за нее он и собрался в Европу.

— Куда?

— В Европу. Очень скоро.

— Кто вам сказал?

— Один субъект, которого я встретил в столовой. Такой, вроде автора мелких диалогов или типа при этой тележке, на которой ездит оператор. Да, они на время уедут.

— Без него вам будет тоскливо.

— Не будет. Я еду с ними.

— Что!

Если вы скажете, что эти слова совершенно потрясли Санди, вы будете совершенно правы. Ее глаза расширились, а привлекательная челюсть упала вниз на целый дюйм. В хорошие минуты ей иногда казалось, что если бы они с Монти работали вместе подольше, общение сделало бы свое дело. Считается, что оно отвлекает от прежней любви. Но теперь, при этих словах, надежда съежилась и умерла.

Дар речи вернулся к ней не сразу.

— Вы уезжаете?

— Еще как!

— Обратно в Англию?

— Именно. Надеюсь, вы поможете мне написать прошение об отставке. Так что, берите карандаш, записную книжку, и приступим.

Санди была девушка с характером. Мечты лежали кучей обломков, но голос ее был тверд.

— Вы уже что-нибудь написали?

— «Уважаемый мистер Лльюэлин.»

— Начало хорошее.

— Я тоже так думаю. Но тут как раз начинается та часть, где я нуждаюсь в сочувствии, поддержке и совете. Слова надо подобрать одно к одному.

— А зачем? Судя по вашим рассказам, он и так будет рад от вас освободиться.

— Да, будет. Я не удивлюсь, если он пустится в пляс по улицам и зажарит быка на рыночной площади. Но не забывайте, внезапная радость так же опасна, как и нежданное горе. Лльюэлин сейчас нагружен по уши этим пудингом. На полный желудок такая весть может оказаться фатальной.