Нам снова удалось оторваться, но мы не могли найти выход из зеленого лабиринта, а наш преследователь казался неутомимым. Конечно, на открытом пространстве Пука без труда обогнал бы этого тяжеловеса, но хитросплетение троп сводило наше преимущество в скорости почти на нет. И не удивительно — Ян не случайно установил свое заклятие именно в таким месте.

Теперь я понял, что его заклятия не просто размещены вдоль моего предполагаемого — или предопределенного — пути. Они находились там, где могли причинить наибольший вред. Мое положение было еще хуже, чем я думал до сих пор.

Поняв, что удрать скорее всего не удастся, я решил все же рискнуть и испробовать защитное заклятие. Конечно, оно могло оказаться не тем, но все же это хоть какой-то шанс.

Нащупав в суме белую фигурку чудовища, я поднял ее над головой и на всем скаку крикнул:

— Действуй!

Статуэтка вспыхнула, но сзади по-прежнему доносился тройной перестук здоровенных лап. Уж не знаю, что я пустил в ход, но явно не отпугиватель чудовищ.

Белая статуэтка истаяла, и мне стало совсем не по себе. Мы находились в лабиринте, и в этих обстоятельствах медлительность тараска не имела значения. Рано или поздно он просто загонит нас — порукой тому его необыкновенная выносливость. Бешеная скачка выматывала и Пуку, и меня, отнимая силы. Не лучше ли остановиться и принять бой, пока силы еще есть?

— Найди подходящее место для засады, — сказал я Пуке. — Мы будем сражаться.

Он повел ушами в знак согласия.

И тут мне в голову пришла совершенно неожиданная мысль. Черное заклятие должно было поджидать меня на пути к искомому объекту стало быть, я, сам того не зная, двигался в верном направлении. В противном случае Яну незачем было бы напускать на меня тараска. Выходит, мой путь действительно предопределен пророчеством.

Следовало бы издать закон, ставящий вне закона такого рода пророчества и предопределения, мрачно подумал я. Однако по здравом размышлении мое открытие внушало определенную надежду. Раз мой путь предначертан, я приду к объекту, несмотря на сбивающие с дороги чары. Даже без помощи белого компаса.

Теперь стало ясно, почему Ян так упорно старался склонить меня к отступничеству. Будь он действительно уверен, что я обречен на неудачу, у него не было бы нужды меня подкупать. Но коли путь мой предопределен, я просто обречен добраться до цели, если, конечно, не отступлюсь сам или не погибну. Можно предположить, что моя гибель будет сочтена некой формой отступничества и предопределение, касающееся не пройденного участка пути, аннулируется.

Но почему это дошло до меня только сейчас? Такой простой расклад! Все яснее ясного, но до сих пор я словно блуждал в потемках. Поумнел я, что ли?

Ответ пришел незамедлительно: я действительно поумнел, и весьма основательно. По той простой причине, что задействовал не что иное, как К.И. Заклятие предназначалось для того, чтобы противостоять новой дури, но, подействовав на неповрежденный рассудок, сделало меня гением. Наверное, в этот миг я был самым мудрым варваром в Ксанфе.

Ирония судьбы заключалась в том, что это заклятие, как и предыдущее, оказалось потраченным впустую. Варвару ни к чему гениальность — чтобы махать мечом нужны не мозги, а мускулы. Что толку быть мудрецом, если тебя вместе со всей твоей мудростью вот-вот слопает тараск?

Конечно, нельзя сказать, чтобы от ума было одно горе и никакой пользы. Будь у меня чуточку побольше времени, я в нынешнем моем состоянии сумел бы из подручных средств — листьев, сучьев да веток — сконструировать какое-нибудь оружие, но это, будь у меня время. Случись мне пустить в ход это заклятие до того, как мы заехали в лес, я просто не сунулся бы в проклятый лабиринт, проявив тем самым недюжинный ум. Но увы, оно сработало слишком поздно.

Впрочем, при любых обстоятельствах лишний ум не тяготит и аппетита не портит. Первым делом я попытался припомнить, что мне известно о тарасках, и, к превеликому удивлению кое-что припомнил. До сих пор мне казалось, будто я об этих тварях никогда ничего не слышал, но на самом деле кое-кто кое-где кое-когда упоминал о них в моем присутствии, и сейчас все эти забытые обрывочные сведения всплыли в моей памяти.

Итак, тараски — смертельно опасные хищники, наделенные зачатками разума. Они никогда не прикасаются к падали и поедают лишь ту добычу, которую убивают сами. Причем охотятся тараски только на здоровых существ, ибо очень боятся заразы. Как и грифоны, они весьма чистоплотны.

Нельзя сказать, что эти сведения дали мне слишком много, но определенные возможности все же открывались. Скажем, ежели, конечно, мне не удастся совладать с хищником в бою, я могу прикинуться заразным. Убить-то он меня все равно убьет, но есть не станет, а значит, я довольно скоро воскресну.

План казался выполнимым, но следовало позаботиться о Пуке.

— Дружище, — сказал я ему, — если эта тварь покалечит меня или убьет, тут же уноси ноги. Пока он занимается мною, ты успеешь удрать.

Конь возмущенно заржал.

— И не спорь! Я все равно исцелюсь, а тебе нужно время, чтобы найти выход из лабиринта. Найдешь его — остальное приложится.

Пука фыркнул, явно полагая, что я переоцениваю возможности своего таланта, но согласился.

Неожиданно мы приметили боковой проход, открывавшийся на небольшую поляну. Другого выхода оттуда не было, но лужайка казалась достаточно просторной, чтобы обеспечить свободу маневра в бою, и вместе с тем позволяла не опасаться за тыл. Раз уж от сражения не отвертеться, лучше всего принять его здесь.

Правда, у меня теплилась слабая надежда, что, если мы быстро укроемся в этом зеленом алькове, тараск не заметит нас и пробежит мимо, но она не оправдалась.

Зверюга действительно едва не пролетел мимо нашего укрытия, но в последний момент резко остановился, попятился и заглянул в проход. Теперь я видел его совсем близко.

Выглядел он устрашающе. Огромную голову опушала рыжевато-коричневая грива, глаза полыхали оранжевым пламенем, из пасти торчали острые клыки. Крепкие, мускулистые медвежьи лапы были вооружены здоровенными когтями.

Спешившись и встав рядом с Пукой, я обнажил меч и, глядя тараску прямо в глаза, сказал:

— Слушай, может, разойдемся по-хорошему?

Я вовсе не рассчитывал договориться с этим зверюгой, но не хотел прослыть забиякой, затевающим драку без всякой причины. Всегда следует соблюдать приличия.

В ответ чудовище заревело. Рев, скажу я тебе, был что надо — лучше не получилось бы и огра. Деревья задрожали, и листья от страха посворачивались в трубочки. Я малый не робкого десятка — да и едва ли во всем Ксанфе наберется десяток робких варваров, — но даже на меня этот рык произвел определенное впечатление. Поднятый чудовищем ветер сорвал несколько веток, да и запах из его пасти не вызывал восторга.

— Хочешь драться — пожалуйста, — сказал я, — но должен предупредить, что тебе придется иметь дело с опытным воином, прекрасно владеющим оружием... — Разглагольствуя, я присматривался к противнику, стараясь определить уязвимые места. Увы, его панцирь был так прочен, что наверняка выдержал бы и взрыв ананаски. Жаль, конечно, но на простое решение рассчитывать не приходилось, — ...так вот, ежели ты сейчас отступишь, я отнесусь к этому с пониманием.

Тараск сделал шаг вперед. Сначала одновременно ступили три левые ноги, затем три правые. Он разинул пасть, усеянную страшными острыми зубами. Некоторые были зазубренными, так что, когда челюсти смыкались, выступы верхних зубов попадали в выемки нижних, и наоборот. Брр! Никому не пожелаешь угодить в такую пасть.

Поскольку учтивость предписывает сделать три попытки решить дело миром, я заговорил снова:

— Помимо того, что ты уже слышал, мне хотелось бы сообщить...

Тараск бросился вперед, широко разинув пасть. Где-то в глубине его глотки зарождался рев.

Поскольку он решительно не желал меня слушать, я счел себя свободным от всяких ограничений и взмахнул мечом. Если варвар что и умеет делать как следует, так это махать мечом. Мой клинок отсек чудищу язык и одну из миндалин — зарождавшийся рев так и заглох в глотке. Тараск клац-нул челюстями, но я успел отдернуть меч. Клыки зверюги окрасились кровью — но то была его кровь.