— И уж конечно, он не догадывался об истинной природе моей матушки. Знаешь небось, что демоны способны принимать любое обличье. Вот она и обернулась самой прекрасной женщиной, какую только можно представить, с черными, как ночь, глазами и волосами, с великолепной фигурой...

— Совсем как ты.

— Помолчи, недоумок! Моя мать была ужасным созданием. Демоны бездушны — человеческие ценности им чужды, а человеческие страсти смешны. Она хотела сделать гадость всему людскому роду и с этой целью решила скомпрометировать и унизить короля Ксанфа. Превратившись в красавицу, она явилась в замок, имея при себе три короба вранья, и полностью использовала их содержимое. Сочинила душещипательную историю о том, как ее, бедняжечку, ни за что ни про что выгнали из дому и как она нуждается в защите и покровительстве. Ну а оставшись с королем наедине, она... убедила его помочь ей вызвать аиста. Убедившись, что аист заявку получил, демонесса расхохоталась, приняла облик обыкновенского чудища, именуемого то ли крокогатор, то ли крокодил, это чтобы у Громдена не оставалось никаких иллюзий, и растворилась в воздухе. Поняв, что он имел дело с демонессой, король ужаснулся, но было уже поздно.

— Бедный король Громлен, — с искренним сочувствием промолвил я.

— Но этим дело не ограничилось. Как только аист произвел доставку, матушка сочла необходимым сообщить о прегрешении короля всем обитателям замка Ругна. С этой целью она заявилась в пиршественный зал, когда король вместе со всеми придворными, которых тогда был полон двор, сидел за обедом, позвала меня и возгласила: «Вот твое незаконнорожденное дитя, распутный король Громден! Посмеешь ли ты отвергнуть ребенка?» Король, при всех его слабостях, был человеком честным и добрым, а потому никак не мог отказаться от родной дочери и оставить ее во власти демонессы. Таким образом он признал факт супружеской неверности, что не лучшим образом сказалось на его авторитете. Добившись чего хотела, моя матушка растворилась в воздухе, и лишь ее злобный смех еще долго наполнял пиршественный зал замка. Репутация короля была подорвана, королева не желала больше иметь с ним дела, а придворные начали один за другим покидать замок. У каждого находились важные дела в каком-нибудь другом месте, а мой отец в сложившихся обстоятельствах никому не мог сказать «нет». Жестокая ложь сделала его бессильным. Когда королева прокляла меня, в замке оставалось меньше дюжины человек.

— Сейчас и того меньше, — заметил я.

— Остались только самые верные, — с кривой усмешкой промолвила Панихида, — а таких всегда немного. В некотором отношении люди похожи на демонов, однако они медлительны и склонны в конце концов прощать, тогда как демоны действуют молниеносно и беспощадно. Я бы очень хотела быть рядом со своим отцом, хотела бы поддержать его в трудную минуту, но не могу. Проклятие не позволяет. — Она покачала головой, словно желая отогнать невеселые мысли. — Надеюсь, теперь ты понял, как обстоят дела. Мачеху я не виню. Сам факт моего существования служил постоянным напоминанием о королевском грешке. Отец никогда и словом не упомянул о моем происхождении, зато все вокруг только об этом и судачили. Он совершил ошибку, но его судили как за преступление. Люди... — Она помедлила, унимая порыв негодования, а потом продолжила:

— Люди жестоки и несправедливы. Я не слишком высокого мнения о роде человеческом.

— У варваров все обстоит иначе. Мы никогда...

— В таких обстоятельствах королю было трудно управлять страной. Королева на любила его, но она понимала, как важно сохранить единство Ксанфа. Мое пребывание в замке Ругна ставило благополучие государства под угрозу, но мачеха знала, что отец ни за сто не согласится отослать меня прочь. Ее проклятие было продиктовано не столько личными, сколько политическими соображениями. Кроме того, оно позволило мне уразуметь, какую опасность я представляю для Ксанфа. Все стало ясно, просто и наглядно: ежели я предназначена для того, чтобы погубить государство, то почему бы мне не начать с разрушение столицы? Королева была тысячу раз права, и за эту правоту я ненавижу ее еще больше. Так и получилось, что я покинула замок Ругна, чтобы никогда туда не возвращаться.

Признаюсь, ее рассказ произвел на меня немалое впечатление, однако у меня оставались некоторые подозрения.

— Ты, кажется, говорила, будто она ревновала.

— Ну... это тоже правда. До всей этой истории с демонессой и моим рождением она жила с королем не то чтобы душа в душу, но спокойно и мирно. Я не стала бы утверждать, будто у нее не было никаких достоинств. Но с моим появлением все изменилось — меня король любил, а ее нет. Я была красива, а она нет. Это злило королеву, хотя я никогда не умышляла ничего дурного. Она подчеркнуто не желала иметь со мной ничего общего, так что у меня не было ни родной матери, ни приемной. В этом смысле она разделяет часть вины — все причастные к этой истории так или иначе проявили себя не лучшим образом. Но в одном королева была права — меня следовало удалить из столицы во что бы то ни стало.

— Ладно, тебя она удалила. Но раз ты все равно не могла вернуться, к чему было проклинать еще и короля?

— На сей счет я несколько... преувеличила. Отец никогда не понимал, почему я ушла, и не желал слышать обо мне ничего дурного. Всю жизнь он мечтал о том, чтобы я стала королевой. Мне-то было понятно, что это невозможно, но он отметал любые доводы. Ни в каком проклятье не было ни малейшей нужды. Он отказывался — и отказывается по сей день — признавать, что мое присутствие может повредить замку Ругна в каком бы то ни было смысле, хоть в физическом, хоть в политическом. Для него я была и остаюсь любимой маленькой дочуркой.

Что ж, это во всяком случае было понятно. Я знал, как некоторые папаши сходят с ума по своим дочуркам. Сам бы, наверное, был таким, представься мне случай.

— Ну а сама-то ты как...

— Проклятие! — вспыхнула она. — Я же наполовину демон. Ты хоть понимаешь, что это значит?

Я пожал плечами:

— Это значит, что ты полукровка. Эка невидаль. Ксанф полон полукровок. Довольно скоро аист доставит одной эльфессе младенца, который будет наполовину человеком...

— Дурак, это значит, что у меня нет души! — В ее голосе звучал гнев отчаяния.

— С чего ты взяла? Я, конечно, не особо разбираюсь в душах, но насколько я понимаю, у большинства людей они имеются. А поскольку твой отец человек, и человек душевный...

— Ежели один из родителей человек, ребенок может появиться на свет с душой, но это еще не значит, что так оно и будет. Возможно, такой шанс имелся бы и у меня, будь я дочерью демона и обычной женщины. Помнишь, ты сам сетовал на то, что аисты доставляют младенцев только женщинам? Меня доставили демонессе, а не человеку, и потому я не получила души. — Голос ее звучал ровно и холодно.

Весь этот разговор о наследовании признаков по той или иной линии не мог оставить меня равнодушным в связи с ожидавшейся доставкой маленького полукровки в эльфийскому вязу.

— Мне все-таки непонятно, откуда такая уверенность.

— Сам подумай, будь у меня душа, стала бы я убивать путника?

Я подумал. А подумав, ответил:

— Я человек. Душа у меня есть. Но ежели какой путник на меня нападет, я могу его убить. Варвар-воитель живет своим мечом, а убивает он или нет, зависит от обстоятельств. Во время войны...

— При чем тут война, кретин? Ты явился ко мне раненым, считай, полумертвым, а я отравила тебя и спихнула в Провал.

— Но ведь ты об этом пожалела.

— Великое дело! Я пожалела и о том, что ты вернулся.

— Но у демонов нет совести, — возразил я, — стало быть, она не могут на и о чем жалеть.

— Ошибаешься, невежда. Очень даже могут, ежели их козни не удаются. Как, например, моя попытка покончить с тобой. Мне вообще жаль, что ты взялся за это нехорошее дело.

— Однако о том, что тебе пришлось меня убить, ты сожалела задолго до того, как узнала о моей способности воскресать. Думаешь, я не слышал, что ты говорила как раз перед моей смертью?