Волей-неволей пришлось ждать, когда кончится град. Панихида сидела верхом на Пуке, а я стоял рядом, прижавшись всем телом к ее левой ноге. Не нарочно, просто фигвам был довольно тесен. Панихида снова завела свою песню, и Пука досадливо прижал уши — ему не нравилась ни она, ни ее пение. А вот я был в восторге и от того, и от другого. И особенно от ноги.

Самоцветная буря бушевала около часа. Я задремал, чувствуя под боком прелестную ножку Панихиды, а проснувшись, увидел, что привалился к боку коня-призрака. Пленница снова исчезла.

— Эй, а куда она подевалась? — спросил я. Пука тоже дремал, а когда проснулся, удивился не меньше меня. Выбраться из тесного фигвама, не потревожив никого из нас, казалось решительно невозможным.

Пришлось опять задействовать стрелку. С течением времени она постепенно истаивала и теперь казалась полупрозрачной, но все еще годилась для дела. Стрелка указала на запад — Панихида и на сей раз направилась к дому.

Мы выбрались из укрытия, изрядно потрепанного камнями, пустились в погоню и довольно скоро перехватили беглянку. Она еще не добралась до тягучих песков, но двигалась довольно медленно.

Я схватил ее за руку, и мои пальцы прошли сквозь тонкое запястье.

— Ты призрак! — воскликнул я. — Добегалась! Небось выскочила под град, получила самоцветом по голове, и стала привидением.

— Никакой я не призрак, остолоп, — едва слышно возразила Панихида, — просто чуточку разволновалась.

Я потрогал ее — и мои пальцы легко прошли сквозь тело, представлявшее собой нечто вроде густого тумана. Не слишком плотного, но все же более материального, нежели то, из чего состоят призраки.

— Ой, щекотно! — пискнула Панихида, когда мои пальцы показались из ее груди. Я смущенно отдернул руку:

— Что с тобой случилось?

— Ничего особенного. Это мой талант, точнее, часть моего таланта. Я бы ушла далеко, да встречный ветер помешал. Трудно идти против ветра, когда ты в таком состоянии.

Словно в подтверждении сказанного, налетевший порыв ветра едва не сбил ее с ног. Кажется, она почти ничего не весила.

— Так твой талант состоит в умении утончаться?

— Сколько я тебе долдонила, что этот талант связан с моим демоническим происхождением. Его название происходит от слов «демон» и «монстр», то есть чудовище, и означает чудовищную способность демонов превращаться во что угодно. Изменять плотность, форму и размеры тела по своему усмотрению.

— Но почему ты позволила связать себя, ежели умеешь выделывать такие фокусы?

— Потому что на это уходит много времени, — с горечью призналась Панихида. — Чтобы изменить что-нибудь одно, скажем, плотность, требуется целый час. А ты ни разу не оставлял меня без пригляду дольше.

Честно скажу, я чувствовал себя почти виноватым.

— Значит, сквозь петлю ты просто просочилась?

— Конечно. — Голос Панихиды стал звучать громче, она постепенно уплотнялась. — То же самое и сейчас. Я сделалась почти бесплотной, так что самоцветы не могли причинить мне вреда, они просто пролетали насквозь. Но град закончился слишком рано, и ты смог пуститься в погоню. Да еще этот противный встречный ветер...

Поначалу я малость подрастерялся, не зная, как удержать существо, подобное дыму или туману, но довольно скоро смекнул, что это не так уж сложно. Нужен веер, опахало или что-нибудь в этом роде. Достаточно подгонять ее ветерком, и она полетит туда, куда надо.

— А ты умеешь изменяться и в других отношениях?

Панихида бросила на меня сердитый взгляд и махнула рукой:

— Так и быть, расскажу тебе все. Уж больно ты везучий. Так вот, демоны умеют изменять свой облик мгновенно, благодаря чему моя мать и смогла ввести в заблуждение короля Громлена, который и пальцем бы ее не тронул, знай он, кто она такая. Истинное ее обличье ужасно, но ей ничего не стоило прикинуться человеком, да так, что никто не мог углядеть разницу. Но я демонесса лишь наполовину и не могу продемонстрировать такую же эффективность. Если я хочу стать больше или меньше своего истинного размера, на это уходит час. Но в результате я разуплотняюсь или наоборот, уплотняюсь и превращаюсь в туманного гиганта или сверхплотного карлика. Для того чтобы вернуть нормальную плотность, требуется еще час. Ну и наконец, ежели я захочу стать с виду... например, нормальной мышью, придется добавить третий час — на изменение формы. Если бы ты хоть раз предоставил мне три часа...

Оставалось лишь качать головой. Ну и создание. Чего доброго превратится в дракона да слопает меня за милую душу.

— Не могу понять, как может волшебник Инь хотеть жениться на такой женщине.

— Да не хочет он этого! Единственное его желание — взойти на трон. Но он хочет обеспечить своего рода преемственность, чтобы народ Ксанфа с готовностью признал его королем и ни у кого не было никаких сомнений в законности его власти. Но же самое и Ян. У них обоих одна политика на уме, а до меня им нет дела. А мне до них. Я не хочу замуж ни за того, ни за другого.

— А как же вся эта шумиха, связанная с твоим происхождением? Люди могут не захотеть, чтобы их королевой стала незаконнорожденная, да еще и наполовину демонесса.

— Так ведь простой народ ничего об этом не знает. Скандал был громкий, но он затронул только волшебников и придворных. Для всего Ксанфа я дочь короля — и этого достаточно.

Я вздохнул:

— Жаль, что мне придется отвезти тебя в замок. Честное слово, очень жаль. Но варвары всегда выполняют свои обещания. Может, потом тебе удастся сбежать, ты ведь на это мастерица.

— Сказал тоже — сбежать! Разве от волшебников убежишь? Разве от него спрячешься? Они прекрасно знали, где я живу, и не приставали ко мне лишь потому, что я пригрозила им самоубийством. Сказала, что брошусь в Провал. У меня в хижине специально устроен люк... Впрочем, ты знаешь. Но в замке Ругна мне нечем их напугать. — По ее туманным щекам катились прозрачные слезы. — Лучше мне умереть, чем выйти за любого из них! Но у меня нет выбора — и все из-за тебя, бесчувственный негодяй!

Я печально кивнул, ибо если и был негодяем, то отнюдь не бесчувственным И чувствовал себя ужасно.

Мы вернулись в фигвам. Примерно через час Панихида восстановила нормальную плотность, но к тому времени уже начинало смеркаться, и пускаться в дорогу было поздно. Мы решили заночевать здесь. Ближние деревья изрядно потрепало градом, но нам было только на руку, ведь самоцветы посшибали на землю множество съедобных фруктов.

Передо мной стояла нелегкая задача — сообразить, как удержать Панихиду от побега в течение ночи. Она уже продемонстрировала мне свои возможности, и я понимал, что никакие узы ее не остановят. Но там, где бесполезна сила, иногда помогает хитрость. Если моя уловка сработает, все существенно упростится. Ну а не сработает... в любом случае стоит попробовать.

Я вышел наружу и обошел наше убежище с таким видом, будто что-то ищу. Рука моя на рукояти меча.

— Как жаль, что у меня нет лука, — пробормотал я, словно в пространство.

— Лук-то тебе зачем? — спросила Панихида. — Решил пристрелить меня, если я снова вздумаю убежать?

— Не обращай внимания, все в порядке, — промолвил я, вглядываясь во тьму из-под окаменевшей руки. — Мне вовсе не хотелось тебя пугать. Едва ли они нападут ночью...

— Кто не нападет ночью? — требовательно спросила Панихида.

— Следы не слишком горячие, — продолжал я, — надо думать, они улетели пару дней назад. Пука, ты не чуешь ничего посвежее?

Пука понюхал воздух и отрицательно замотал головой. Он был достаточно сообразителен, чтобы подыграть мне.

— Кто улетел? — не унималась моя пленница. Неизвестность всегда раздражает — мне хорошо знакомо это чувство.

— Гарпии, конечно, — отозвался наконец я.

— В этих краях не водится никаких гарпий.

— Вот и я говорю, не водится. Кажется, они гнездятся на утесах, наверное, пролетали мимо. Они не вернутся, зачем им возвращаться?

Панихида промолчала. Когда мы стали устраиваться на ночь, я заявил, что буду спать снаррки.