А актер как профессионал – только исполнитель, поэтому его человеческие качества могут не иметь никакого отношения к качествам исполнительским. В жизни ничего исполнять нельзя, потому что нет автора. За исключением конвенциональных ролей, у которых автор – сам социум.

Что у нас получается? Автор пьесы под названием жизнь – социум, режиссер спектакля – референтная группа (группа людей – реальных или идеальных, чье мнение человек воспринимает как авторитетное), а исполняет все это человек как набор социальных ролей. Пассивная позиция выражена в известной шутке: я – не я, и лошадь не моя, и я – не извозчик. Следовательно, я ни за что не отвечаю, потому что роли придумал не я, жизнь эту сочинил не я, режиссирую это не я. Режиссируют папа, мама, начальник, ближний социум, власти, государство, партия, народ. Вот поэтому опасно для человека, желающего стать творцом своей жизни, смотреть на нее как на театр и превращать ее в театр. Да, мир – подмостки, но если вы хотите обнаружить и реализовать смысл своей уникальной, единичной жизни, на этих подмостках должен идти спектакль, автором и исполнителем которого являетесь вы сами. Вот это и есть ваш театр жизни.

Но не советую превращать вашу частную жизнь, ту жизнь, что соединяет вас и ваших близких, в театр. Иначе вместо живых отношений вы получите набор ролей и лишитесь частной жизни, превратив ее в социальную. В частной жизни ролей нет. У каждого участника этой частной жизни только одна позиция: вот я, и прими меня таким, каков я есть, как я принимаю тебя.

В социальной жизни есть элемент театра. В этом смысле Шекспир прав – есть роли и есть режиссер, есть автор, есть исполнитель. Тогда возникает вопрос: «Как правильно относиться к социальной жизни?» Относиться ли профессионально, как хороший актер относится к исполнению роли: творчески, продумывая все, работая над этим, – или механически участвовать в предложенных извне событиях, даже не догадываясь, какую роль вы играете в каждый момент времени. Выбирайте сами. «Своя голова есть – думай; своей головы нет – делай, что укажут».

Определенная часть нашей жизни под названием социализация – это и есть репетиция будущего спектакля. К семи годам дети, как известно, проигрывают все, всю свою жизнь – от начала и до конца. До похорон. Сценарная часть вся складывается у человека до семи лет.

Часто человек только жить начал, а у него уже заготовлен сценарий, как он будет умирать. Как он будет заводить семью, растить детей, как он будет делать карьеру. Дети все это проигрывают в сжатые сроки, – репетиционный период очень короткий. Семь лет репетирует, потом семьдесят живет. Шестьдесят три года оставшихся играет спектакль. Долгий такой спектакль получается у некоторых. У некоторых – короткий.

Но можно играть в эту игру по другим правилам. Вот это и называется: быть в мире и одновременно вне его. Однако это возможно, только если человек принадлежит к чему-то за пределами Великого Среднего. Это вопрос принадлежности к Духовной традиции, к Духовному сообществу, когда правила задаются не Великим Средним.

Тогда вы играете эту игру. Играете по своим правилам, потому что видите режиссера, автора, текст пьесы и того, кто должен все это исполнять. А должен исполнять это тот человек, которого вы в каждый момент жизни создаете из самого себя, из той части самого себя, хозяином которой вы реально являетесь. Все в вас, чему вы не являетесь хозяином, живет неизвестно как и неизвестно по каким законам. Поэтому я и говорю иногда: если актер – профессионал и театр – место, где занимаются искусством, а не фабрика по производству спектаклей или идеологическая трибуна, тогда там больше жизни будет, чем в том, что обычно называется нормальной жизнью. Потому что там творчество, а творчество – это та часть жизни любого человека, которая относится к духовному, где сыграть ничего нельзя, потому что заранее ничего не предопределено.

Почему художник вырывается из социума? Художники живут по другим правилам. Он по определению асоциален. Он находится в той части жизни, которая не имеет сценария, которая не имеет такой конвенциональной степени жесткости. И тогда мы говорим: «А, богема». Это наша зависть. К тому, как там люди живут. У них гораздо меньше заготовленных текстов, сценарных ходов, сюжетов готовых, того, что называется обязанностью, долгом. Они должны только своему призванию и больше никому. Той божьей искре, которая им дана и которой надо не дать погаснуть, потому что не каждому сваливается на голову талант художника, или музыканта, или актера, или писателя. Это совсем другая часть жизни, пограничная по отношению к Великому Среднему.

Кант был философ, и он жил строго, как бюргеру положено. По нему люди часы в Кенигсберге сверяли. Раз Кант идет в университет, значит, сейчас 7.00. И люди подводили часы. Это зафиксировано в его биографии. Он сам вел учет расходов на питание с точностью до 1/2 пфеннига. Все сам записывал. Но при этом был философом. Это нормально.

Но если бы он при таком образе жизни попытался стать художником, у него ничего бы не получилось. Потому что художник по определению – автор. Какой-то минимум ролей он все-таки должен разучить, конечно. Но у него конвенциональное сведено до минимума.

Самоутверждение

Вторая составная часть самореализации – это самоутверждение. Оно рождается из простой идеи о том, что человек может создать вещь ли, произведение, неважно что, которое его переживет. И это парадокс.

Вот берешь в руки книгу, которую сам написал. И. Н. Калинаускас «Хорошо сидим». И думаешь: «Я умру, а это будет. А кто это написал? Зачем? Это же моя смерть. Мною самим созданная». Я сам произвел нечто, что меня переживет, то есть если я сознающий человек, то понимаю, что это напоминание о смерти.

Так что же тут делать? То ли хвастаться, что я книгу написал, то ли вообще ее не видеть никогда, и чтобы мне не напоминал о ней никто. Потому что я же умру, а она будет.

Дети в большинстве случаев переживают своих родителей. Я умру, а он будет. Я же его на свет произвел, просто как дерево посадил. Если никакого катаклизма не случится в этом месте, оно тоже меня переживет.

Это явные вещи. А ведь мы массу вещей делаем, не подозревая, что они нас переживут.

Вот человек хочет иметь квартиру, например. Наконец она у него есть. И она его переживет. Сейчас, конечно, сомнения есть. Сейчас строят так, что, может, не переживет. Но раньше-то строили на века…

Кругом полно такого, что существовало в этом мире до меня и будет существовать после меня. Мы строим дома, пишем книги, рожаем детей, сажаем деревья: это и есть самоутверждение, о котором заботишься или не заботишься, оно все равно происходит. Значит, и самоутверждение может быть бессознательным. И тогда оно носит характер некоторой параноидности, в хорошем смысле слова, допатологическом, целеустремленности, скажем так.

Например, завоевать некоторую территорию при жизни. Утвердиться в качестве специалиста, утвердиться в качестве неповторимого человека, личности, утвердиться в качестве «души общества» или наоборот «бяки», атамана-разбойника, войти в историю, выйти из истории (что труднее, кстати говоря). В пароходах, строчках и других долгих делах. У каждого множество долгих дел, в которых он участвует. И нас иногда никто не спрашивает, согласны ли мы в этом участвовать, как не спрашивают нашего согласия участвовать в последствиях природных или политических катаклизмов.

В самоутверждении есть оборотный момент. Я знаю людей, которые сознательно не делают ничего такого, что может их пережить. Хотя, казалось бы, в смысле социализации, социального программирования, социального наследования нас все время ориентируют на то, что нужно оставить свой след в истории. Пришел, наследил, ушел. И это прекрасно – такой знаменитый, прославился! Материальный носитель уже давно сгниет, а тебя вспоминают, неважно какими словами, но вспоминают. И там, на небесах, тревожат, тревожат…