— Не тормози, Кир, — сказал Игорь. — Рассвет скоро.

— А что, вы на рассвете исчезнете?

— Спроси чего полегче, — сказал Игорь.

— Ну, пока не исчезли, расскажите хоть, как там!

— Да откуда мы знаем, — непонятно ответил Никич.

— Ладно, не темни. Где ж вы тогда?

— Мы сейчас здесь. А вообще там неодинаково.

— В смысле?

— Первое время почти как тут. А потом степь, вообще голая, и высотки, как под Шали. Ходишь, ходишь, иногда человека встретишь. Спрашиваешь, какие новости, а у него все новости пятьдесят девятого года.

— И тогда чего?

— Тогда опять ходишь. Пока, видимо, чего-то не сделаешь или какого-нибудь толка не выходишь. Потом перемещаешься. Игорь вон по какому-то саду две недели ходил.

— Полторы, — поправил Игорь.

— Ну, полторы. С какой-то бабой. Баба все молчит, только смотрит, иногда плачет. Вообще левая какая-то.

— Старая?

— Лет восемнадцать. Но не дает.

— Это мне было, наверное, наказание, — сказал Игорь хмуро.

— Это ей было наказание, — хохотнул Никич. — Кир, знаешь анекдот про Брежнева и Мэрилин Монро?

— Заебал, блядь, своими анекдотами, — зло сказал Игорь. — Ты мне шестой раз его рассказываешь.

— Так вы что, не все время там вместе?

— Да мы вообще вместе были только первые девять дней, и то каждый по своим делам ездил. Я на свою родину съездил, Никич на свою… А потом раз — и я у себя в саду, а он у себя в поле. Потом еще разное… Там же время теряется, понимаешь? А потом вот раз — идем по степи. Ну, поговорили, рассказали, кто где был… Идем — а тут ты. Лежишь.

— Это вас в помощь, что ли, прислали? — догадался Кир.

— Или в наказание, — сказал Никич. — Как типа про Брежнева и Мэрилин Монро.

— Я тебя урою сейчас, — пригрозил Игорь.

— Интересно, — спросил Кир, — а друг друга-то вы можете урыть? Или тоже… как сквозь туман?

— Совершенно запросто, — сказал Никич и подсек Игоря. Игорь упал, но успел засветить ему ногой в живот.

— Э, ты, бля! — заорал Никич. — Ты все-таки соразмеряй!

— Сам соразмеряй.

Никич помог ему встать.

— Ни хуя не больно, — самодовольно сказал Игорь. — Сразу проходит.

— Понял, — сказал вдруг Кир. — Я понял, зачем, допустим, жгли жертвенного быка.

— Догадливый, — заметил Никич.

— Дым, это, воскурялся… И покойник питался.

— Пропитывался, — кивнул Игорь. — Ты вон куришь, а я нюхаю — и тоже как бы прет.

— Ну так я еще курну, — сказал Кир.

— Нет уж, — сказал Игорь. — Ты давай иди.

Автобус на Ростов подкатил около семи утра. Он был полупустой, тряский и пыльный. Кир с облегчением плюхнулся на сиденье и, не рассмотревши толком попутчиков, немедленно захрапел. Правда, успел передать водителю деньги — за троих. Сдача вернулась. Кир хмыкнул и сунул ее в карман. Рука его при этом наткнулась на что-то бумажное, жесткое. Письмо Морозовой, пропади оно пропадом, это письмо, все из-за него! Выкинуть к чертовой матери… Все равно он не мог письмо переслать почтой, раз не знал точный адрес. Он решил, что выбросит письмо сразу, как только увидит мать. Почему-то страшно было его выбросить до того — ну, типа суеверие, что ли.

Жалко было, что наяву он уже не увидит Игоря с Никичем. Игорь был парень жесткий, но надежный, а Никич так и вовсе душа-человек. Не совсем понятно было, почему явились именно они. В конце концов, у Игоря были в роте друзья и поближе, тот же Олег. Но Олег был жив. А вот были ли у него близкие друзья среди мертвых? Нет, пожалуй, ближе Никича — никого. А Игорь — ну что Игорь, он для надежности…

Проснулся он уже днем, когда подъезжали к Ростову. Зеленая равнина тянулась за окнами. Вдалеке блестела на солнце серая широкая река — наверное, Дон.

Слева от Кира сидел Игорь, справа — Никич.

— Блядь, — сказал Кир.

— Не блядь, а голубчик, — сказал Никич любимую присказку. — Доброе утро, дорогие ребята. Что снилось?

— Здоров ты дрыхнуть, — сказал Игорь.

— И храпел, блядь, храпел…

— Хорошо, тебя мотор заглушал.

— Ладно, не подъебывайте, — сказал Кир, а сам страшно ущипнул себя за руку.

— Валяй, валяй, — зевнул Никич. — За яйцо дерни, сразу проснешься.

— Мужики, а вы хоть спите когда-нибудь? — спросил Кир.

— А чего еще делать? Бывает, что и спим.

— Сны видите?

— Ой, блядь, не спрашивай.

— Неприличные, — сказал Никич.

— Кир, — мягко сказал Игорь. — Ты не психуй, хорошо? Ты просто привыкни, что это как бы надолго. Это значит, опять надо что-то сделать. Когда ты что-то сделаешь, мы либо уйдем, либо я уж не знаю. Но пока мы с тобой побудем. Так что ты щипайся не щипайся…

— И вообще, — изобразил обиду Никич. — Ты чего, не рад? В степи его, мудака, подобрали, к остановке вывели… Я не понимаю: ты недоволен, что ли? Ты хотел, чтобы за тобой Мэрилин Монро таскалась? Меньше надо начфинов убивать, ты понял?

— Ростов, — сказал Игорь.

От автобусного вокзала до железнодорожного рукой подать. Народу на улицах было много. Все что-то праздновали.

— День города у них, что ли? — спросил Никич.

— Да ну, — ответил Кир. — По-моему, они просто так празднуют. Вся жизнь — сплошной праздник. Я уезжал — тоже какая-то пьянка-гулянка была.

— Ну а хули делать, — сказал Игорь. — Работать без толку, так давайте гулять. При таких ценах на нефть скоро вообще можно будет не работать, слышь. В феврале какие были?

— Что-то сорок, — сказал Никич.

— Ну во. Сейчас пятьдесят уже, небось.

— Бабы довольно ничего, — сказал Никич. — Вообще очень приятно. Гораздо, блядь, лучше, чем по степи. Только холодно.

— Какое холодно?! — не выдержал Кир. — Это ж юг! Градусов тридцать!

— Ага, — сказал Игорь, глядя куда-то в пространство.

— Ты чего высматриваешь?

— Да вон тип какой-то идет прямо на нас.

— Мент? — вздрогнул Кир.

— Ни хуя не мент. Мент нас не увидит, — успокоил его Игорь.

— Разве только мертвый, — добавил Никич.

— Блядь, не хватало только мертвого мента… Они живые-то как оборотни, а мертвый, ты прикинь…

Но это был не мент. Это был алкаш, еле стоявший на ногах.

— Мужики, — сказал он, подняв руки в приветствии. — Мужики, трубы горят. Я убедительно… я удивительно… я удивидительно и охренебительно… прошу вас.

— Кир, дай ему денег, — сказал Никич.

— А у вас нет? — спросил алкаш у Никича.

— Мои вам не подойдут, — деликатно ответил Никич.

— А, — спокойно кивнул мужик. — Понял. Валюта. Господа, я имею сказать. Да-да, пятнадцать хватит. Ну, можно сорок. Бла-да-рю вас. Я имею шо сказать. У женщин арт-рофи… аритрофирован важнейший орган. Они лишены чувства от-вет-ственности. То, что вы говорите им, они повторяют как свою мысль. Как свою соб-ствен-ную мысль. Вы замечаете это?

— Замечаем, — сказал Игорь.

— И после этого… они попрекают вас всем, что вы сделали для них! Ведь, в сущности, все, что есть они… это есть вы! Они фар… они фаршированы вами!

— Жуткое зрелище, — сказал Никич. — Ну, счастливого пути.

— Да, бла-да-дарю вас, — сказал алкаш и растворился в толпе.

— Вот это, — сказал Никич, — и называется «упиться вусмерть». Не до смерти, а в усмерть, то есть до состояния, в котором видишь мертвых.

— А еще кто видит? — спросил Кир. — Я слышал, что коты…

— Пиздеж, — ответил Игорь. — Коты мышей видят, а люди, дураки, думают, что это они на призраков кидаются.

— Тьфу, — сказал Никич. — Что же он пил? Что, блядь, за дрянь? Я минуту рядом стоял — и то меня сейчас вывернет!

— Не вывернет, — успокоил его Игорь.

— Но согласись, что дрянь?!

— Дрянь, дрянь. Вот ему и видятся всякие мудаки.

И они опять заржали, все трое. Киру начинала нравиться эта компания.

— Ну что? — спросил Никич. — Вот моя деревня, вот мой дом родной?

— Да типа того…

— Ну, мы тогда к тебе, — сказал Игорь. — Сам видишь, деваться некуда.