Все свои припасы миссис Гэмп хранила в маленьком шкафчике рядом с камином, начиная с угля – в самом низу (как и в природе) и кончая спиртным – на самом верху, которое она из скромности держала в чайнике. Каминную полку украшал небольшой календарь с собственноручными пометками миссис Гэмп возле тех чисел, когда должна была разродиться какая-нибудь из ее клиенток. Кроме того, тут же красовались три портрета: один, акварельный, изображал самое миссис Гэмп в молодости; другой, бронзированный, какую-то даму в перьях – как предполагалось, миссис Гаррис в бальном туалете; и третий, сделанный тушью, изображал покойного мистера Гэмпа. Последний был нарисован во весь рост; для того чтобы сделать сходство более убедительным и явным, художник изобразил и деревянную ногу.
Ручные мехи, деревянные башмаки, вилка для поджаривания хлеба, котелок, мисочка для бульона, ложка для дачи лекарства упрямым больным и, наконец, зонтик миссис Гэмп, выставленный напоказ, как вещь особенно редкая и ценная, завершали убранство каминной полки и соседней стены. К этим-то предметам миссис Гэмп с удовлетворением обратила взоры, накрыв столик к чаю и закончив все приготовления к приему миссис Приг, вплоть до поставленных на стол двух фунтов сильно промаринованной ньюкаслской лососины.
– Ну вот! Теперь только вы не копайтесь, Бетси, прах вас возьми! – сказала миссис Гэмп, обращаясь к отсутствующей приятельнице. – Я терпеть не могу ждать, наперед говорю. Куда бы я ни нанималась, сервиз у меня один: «Угодить мне нетрудно, и нужно мне немного, только чтоб оно было самый первый сорт и подавалось бы минута в минуту, а то мы с вами не разойдемся по-хорошему, так, как бы мне хотелось».
Сама она приготовила угощение только первого сорта, которое состояло из мягкого свежего хлеба, тарелки со сливочным маслом, сахарницы с лучшим белым сахаром и всего прочего в том же роде. Даже нюхательный табак, которым она теперь освежалась, был такого отборного качества, что она взяла еще одну понюшку.
– Вот и колокольчик звонит, – сказала миссис Гэмп, выбегая на лестничную площадку и заглядывая вниз. – Бетси Приг, милая… Да ведь это, кажется, несносный Свидлпайп?
– Да, это я, – ответил слабым голосом цирюльник. – Я только что пришел.
– И всегда-то он или только что пришел, или только что вышел, – проворчала миссис Гэмп. – Никакого терпения не хватит с этим человеком!
– Миссис Гэмп, – сказал цирюльник. – Послушайте, миссис Гэмп!
– Ну, что такое? – нетерпеливо отозвалась миссис Гэмп, спускаясь с лестницы. – Темза горит, что ли, и рыба в ней варится? Батюшки, где же это он был и что с ним такое приключилось? Он весь белый как мел!
Вопросительное предложение она произнесла, уже спустившись вниз и увидев, что мистер Свидлпайп сидит в кресле для клиентов, бледный и расстроенный.
– Помните вы, – спросил Полли, – помните вы молодого…
– Неужто молодого Вилкинса? – ахнула миссис Гэмп. – И не говорите мне, что это молодой Вилкинс. Если жену молодого Вилкинса схватило…
– Да никакую не жену! – воскликнул маленький брадобрей. – Бейли, молодого Бейли!
– Ну, так что вы этим хотите сказать? Чего там натворил этот мальчишка? – сердито отвечала миссис Гэмп. – Вздор и чепуха, мистер Свидлпайп!
– Ничего он не натворил! – возразил бедный Полли в совершенном отчаянии. – Можно ли так приставать с ножом к горлу, когда вы видите, что я до того расстроен, даже и говорить не в состоянии? Больше он уж ничего не натворит. С ним все кончено. Помер. В первый раз, как я увидел этого мальчика, – продолжал брадобрей, – я взял с него лишнее за реполова. Запросил полтора пенни вместо одного, боялся, что он станет торговаться. А он и не стал. А теперь он умер, и даже если собрать все паровые машины и электрические токи в эту лавочку и заставить их работать вовсю, этих денег все равно не вернешь, хоть их и было всего полпенни. Мистер Свидлпайп отвернулся и вытер полотенцем глаза.
– А какой был умница! – продолжал он. – Какой удивительный мальчик! Как говорил! И сколько всего знал! Брился вот в этом самом кресле – так, забавы ради, сам все и затеял, такой был шутник. И подумать только, что никогда уж ему не бриться по-настоящему!
Лучше бы все птицы до единой передохли, пускай их, – воскликнул маленький брадобрей, оглядываясь на клетки и опять хватаясь за полотенце, – чем узнать такую новость!
– Откуда же вы узнали? – спросила миссис Гэмп. – Кто вам сказал?
– Я пошел в Сити, – ответил маленький брадобрей, – чтоб повидаться на бирже с одним охотником, ему нужны самые неповоротливые голуби для практики в стрельбе; а договорившись с ним, я зашел выпить глоточек пива, там и услышал разговор про это. В газетах напечатано.
– Вы что-то совсем расстроились, мистер Свидлпайп, – сказала миссис Гэмп, качая головой, – по-моему, было бы не лишнее поставить вам с полдюжины пиявок к вискам, помоложе и попроворней, вот что я вам скажу. О чем же был разговор, и что было в газетах?
– Да все о том же! – отозвался брадобрей. – О чем же еще, как вы думаете? У них с хозяином опрокинулась по дороге карета, его перевезли в Солсбери, и он был уже при смерти, когда заметку сдали на почту. Он так и не сказал ничего, ни единого слова. Это для меня всего горше, но это еще не все. Его хозяина нигде не найдут. Другой директор их конторы в Сити – Кримпл, Дэвид Кримпл – сбежал с деньгами, его ищут, объявления расклеены на стенах, обещают награду. Мистера Монтегю, хозяина бедняжки Бейли (ах, какой был мальчик!) тоже ищут. Одни говорят, что он удрал и встретится со своим приятелем за границей; другие говорят, что он еще тут, и ищут его по всем местам. В конторе у них разгром; сущие оказались мошенники! Но что такое контора страхования жизни по сравнению с жизнью вообще, а тем более с жизнью молодого Бейли!
– Он родился в юдоли, – сказала миссис Гэмп с философическим спокойствием, – и жил в юдоли; ну и должен мириться со всеми последствиями, раз существует такое положение. А разве про мистера Чезлвита вы так-таки ничего не слыхали?
– Нет, – ответил Полли, – ничего особенного. Его фамилия не была напечатана в списке директоров, но думают, что будет. Кто говорит, что его надули, а кто – будто он надувал других; как бы оно там ни было, улик против него никаких нет. Нынче утром он сам явился к лорд-мэру или еще к кому-то из городского начальства и подал жалобу, что его разорили и что эти двое мошенников сбежали, обобрав его, и что он совсем недавно узнал, будто фамилия Монтегю вовсе не Монтегю, а какая-то другая. И говорят, будто он был похож на мертвеца, так расстроился. Господи помилуй! – воскликнул брадобрей, возвращаясь к своему личному горю. – Ну какое мне дело, на что он был похож? Да хоть бы он пятьдесят раз помер! Пускай себе, никогда мне его не будет так жалко, как, Бейли!
В это время зазвонил маленький колокольчик, и басистый голос миссис Приг вмешался в разговор.
– Ах, вы тоже об этом разговариваете, вот как! – заметила она. – Ну, я надеюсь, вы уже все переговорили, потому что сама я этим не интересуюсь.
– Драгоценная моя Бетси, – сказала миссис Гэмп, – как же вы поздно!
Почтенная миссис Приг ответила довольно сурово, что «ежели упрямые люди помирают, когда никто этого не ждет, то она тут ни при чем». И далее, что «и без того неприятно, когда до смерти хочется чаю и тебя задерживают, а тут опять приходится слушать все про то же».
Миссис Гэмп, догадавшись по этим колким репликам о состоянии чувств миссис Приг, немедленно повела ее наверх, надеясь, что один вид маринованной лососины произведет в ней смягчающую перемену.
Однако Бетси Приг рассчитывала на лососину. Очевидно рассчитывала, потому что, взглянув на стол, первым долгом заметила:
– Так я и знала, что огурцов к ней не будет! Миссис Гэмп изменилась в лице и села на кровать.
– Господи помилуй, Бетси Приг, ваша правда. Совсем позабыла!
Миссис Приг, глядя в упор на свою приятельницу, запустила руку в карман и с выражением угрюмого торжества вытащила оттуда переросший салат или недоросший кочан капусты, – во всяком случае такую пышную и таких благодатных размеров овощ, что ее пришлось сперва свернуть, как зонтик, и после того только удалось вытащить. Кроме того, она извлекла горсточку кресс-салата и горчицы, немножко травы, именуемой одуванчиком, три пучка редиски, луковицу покрупнее средней репы, три порядочных куска резаной свеклы и коротенький развилок или отросток сельдерея. Вся эта зелень еще совсем недавно была выставлена в лавке под названием двухпенсового салата и куплена миссис Приг с условием, что продавец уложит все это к ней в карман, что и было успешно выполнено в Верхнем Холборне и наблюдалось с захватывающим интересом соседней извозчичьей биржей. Миссис Приг придавала так мало значения своей предусмотрительности, что даже не улыбнулась, но, поправив карман и вернув его на место, посоветовала только мелко покрошить эти произведения природы и обильно полить уксусом для немедленного потребления.
